– Не стоит, – отказался Леший. – Я не привык вешать на посторонних свои проблемы. Впрочем, у меня уже не осталось нерешенных проблем.
На следующий день в аэропорт Гурова отвозил опять-таки Воронцов, просивший передать Орлову самые наилучшие пожелания, не забывать и приезжать снова, а вот в Москве его встречали Орлов и Крячко.
– И не сказал бы, что ты так уж посвежел, – критично оглядев друга, сказал Станислав.
– А ты чего ожидал? – удивился Гуров.
– Ну, не знаю… – пожал плечами Крячко. – По крайней мере, увидеть тебя отдохнувшим, а по тебе этого как-то не видно.
– А что ты имеешь в виду под словом «отдохнувший»? – поинтересовался полковник.
Вот так пикируясь, они доехали до дома Гурова и поднялись к нему. Марии дома не было, но оставленная в мойке грязная посуда и пятна от сбежавшего кофе на плите свидетельствовали о том, что еще утром она там была. Лев Иванович снял плащ, и Крячко тут же присвистнул:
– По какому поводу прибарахлился, господин полковник!
– Вот по этому. – Гуров достал и протянул ему и Орлову фотографию, а сам тем временем открыл сумку и понес грязные вещи в ванную, в корзину для грязного белья.
– Мать честная! Это же Гордей! – воскликнул Стас, бывший в той командировке вместе с Гуровым.
– Он самый. Женился вчера, – подтвердил Гуров, направляясь в кухню с банкой и термосом, который так у него и остался.
– Это что такое? – заинтересовался Орлов, показывая на банку.
– То, что должно меня на ноги поставить, – ответил Лев Иванович.
– Ты в это веришь? – с сомнением спросил тот.
– Ну, если по команде травницы, которая мне все это дала, первые лица области на свадьбу ее внучки, как дрессированные собачки, сбежались, то да. Кстати, я и насчет тебя договорился, так что, если ты к ней от меня приедешь, то примет без промедления.
– Где бы еще время на это взять, но подумаю, – пообещал Орлов.
– Я ничего не понимаю, – опять влез Крячко, потрясая фотографией. – Он ведь уже женат.
– Развелся и снова женился, – объяснил Гуров.
– Хватит сновать туда-сюда, успеешь еще. Здесь все свои, так что сядь и колись, как ты отпуск провел. А то я ничего не понимаю: Гордей, травница какая-то… Давай с самого начала! – потребовал Крячко.
В холодильнике было практически пусто, но они все равно устроились на кухне, и под чай впустую, то есть даже без сушек, Гуров рассказал друзьям о своих приключениях, в разумных пределах, конечно. Их реакция была совершенно предсказуемой.
– Ты никогда не научишься отдыхать, – вздохнул Орлов.
– Чтобы ты, Лев Иванович, да ни во что не вляпался, такого еще не было, – поддержал начальника Стас. – Ты и на Луне приключения найдешь.
– Да ладно вам! – отмахнулся Гуров. – Расскажите лучше, что на Петровке творится.
– Они бегают, а мы ловим! – пожал плечами Стас. – Это некоторым так везет, что они прекрасных дев спасают, а мы люди совсем простые, от сохи, у нас и дела другие, помельче да пожиже: все больше убивцы и прочая нечисть.
– Ладно, отдыхай, Лева! В понедельник на работу выйдешь? – спросил Петр Николаевич.
– А куда же я денусь? – пожал плечами Гуров. – Да и наотдыхался уже.
– Пошли, зубоскал, – позвал Орлов Крячко.
– Погодите, я с вами, а то в доме есть нечего, – сказал Гуров, и они все вместе вышли.
Когда Лев Иванович с набитыми пакетами вернулся домой, то первым делом заварил себе в термосе новую порцию травы, потом загрузил вещи в стиральную машину и отправился на кухню, чтобы приготовить что-нибудь съедобное. Яичницы, пельмени, сосиски и прочее остались в далеком прошлом, и теперь он гадал, сумеет ли освоить пароварку или нет. Прочитав инструкцию от корки до корки, Гуров загрузил туда рыбу с овощами, включил и принялся ждать, когда все это будет готово и каковым окажется на вкус. Получилось так себе, но утешив себя тем, что лиха беда начало, он все-таки поел, а потом уселся перед телевизором. «Интересно, а чего это я сижу? – вспомнились ему слова из стародавней рекламы. – Смотреть абсолютно нечего, но мы, как нанятые, все равно сидим и пялимся в ящик, вместо того чтобы книгу почитать, с друзьями пообщаться или в кино сходить».
Выключив телевизор, Гуров открыл книжный шкаф и его взгляд остановился на собрании сочинений Гоголя. «А что? Гордей и Елена, Ванечка и Аленушка, это те же самые старосветские помещики Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, которых Гоголь сравнивал с Филемоном и Бавкидой. Только детей у Гордеевых будет много, но они все равно до самой старости будут называть друг друга Ванечка и Аленушка. Черт побери! – раздраженно думал он, возвращаясь в кресло. – Ну, какое право мы имеем насмехаться над ними? Кто дал нам право считать, что наше мнение является единственно правильным? Ну, живут они своей жизнью, своими интересами, вкусы у них другие, другие пристрастия, но кто сказал, что другие – значит, хуже? Они просто другие. И они имеют полное право быть другими и плевать им на наше мнение с высокой колокольни. Как сказала Полина Николаевна, мы все суетимся и торопимся, словно боимся опоздать на кладбище, хотя финиш у этой беговой дорожки один и тот же, а получается, что бежим мы именно к нему. А они живут неторопливо, со вкусом. Мы давимся полуфабрикатами и прочей дрянью, а их женщины не ленятся готовить для своих близких вкусненькое и калорий не считают. Мы покупаем цветы, а они их с любовью выращивают. Мы покупаем одежду, которую для нас совершенно равнодушно сделали машины, а они вяжут, шьют, вышивают, и не по обязанности, а потому что им это нравится, им это интересно. Ну и кто в конечном счете окажется прав: мы или они?»
Его размышления прервал звук поворачивавшегося в замке ключа. Гуров поднялся и пошел в прихожую, чтобы встретить жену. Увидев его, она гневно поджала губы и, ни слова не сказав, скинула туфли и прошла в спальню. Не сказать чтобы Гуров всегда делал первый шаг к примирению, но конфронтации не любил – ему и на работе хватало, так что частенько уступал, особенно когда чувствовал, что был неправ. Но сейчас он даже не подумал двинуться с места. Удивленная таким его поведением, Мария, считавшая, что он должен как минимум извиниться, а потом объясниться, не удержалась и вошла в комнату.
– Гуров, что за гадость стоит на кухне? – сварливым тоном спросила она.
– Это термос, а в нем моя трава заваривается, – не поворачиваясь, объяснил он.
– А поновее в той глуши ничего не нашлось? – съехидничала Мария.
– А мне нравится, – спокойно ответил он.
Гурову даже смотреть в сторону Марии не надо было, чтобы понять, что та растеряна.
– А это что? – Она бросила ему на колени оставшуюся после ухода друзей на столе в кухне свадебную фотографию Гордея и Елены.
– Ты не видишь? Свадьба моих хороших знакомых, – по-прежнему не поворачиваясь, сказал Гуров.
– Ну и знакомых ты себе выбрал, – нервно рассмеялась она. – У него лицо третьего сына…
– Он в семье остался единственным ребенком, – заметил полковник.
– Классику надо знать, Гуров! – неестественно рассмеялась она. – У старинушки три сына, старший…
– Я понял, – отозвался Лев Иванович. – А знаешь, его ведь действительно зовут Иваном.
– А она? – фыркнула Мария. – Нет, это надо же было так отожраться.
– Это у нее от природы, у нее все родственники такие крупные. А человек она очень хороший, светлый и хозяйка замечательная, – стараясь сдерживаться, ответил Гуров.
– Так не с ней ли ты там лямурничал? Это она таким образом прощание со свободной жизнью отмечала? – Их доселе натянутая беседа все-таки постепенно скатывалась к скандалу.
– Как тебе не стыдно, Мария? – Лев Иванович все-таки повернулся к ней. – Зачем ты судишь о них, ничего не зная? Они, между прочим, очень хорошие люди, а главное, любят друга по-настоящему и счастливы будут тоже по-настоящему, по большому счету.
– А что? Бывает счастье по маленькому счету? – язвительно поинтересовалась она.
– Бывает, когда двое живут вместе, но каждый своей жизнью и ничто их не связывает, они не дерутся, не скандалят, а так… Сосуществуют, – объяснил он.
– Гуров, это ты о нас? – сразу же вскинулась Мария.
– Маша, а ты когда меня в последний раз по имени называла? – спросил он.
– Не уходи от ответа! – взвилась она. – Ты ответь, ты что, никогда не был со мной счастлив?
Лев Иванович встал и ушел в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь, – он не знал, что ей на это ответить.
Конечно же, Гуров и Мария помирились. Да и могло ли быть иначе, если за дело взялся Крячко? Узнав от него, что случилось в Белогорске, где, а главное, с кем и по какой причине ночевал ее муж, она тут же бросилась спешно спасать свою трещавшую по всем швам семейную жизнь. Мария, естественно, не извинилась. Да она и под угрозой немедленного развода этого не сделала бы, но ненавязчиво и деликатно принялась залечивать Гурову ей самой нанесенные моральные царапины, латать ей же самой проделанные прорехи, чтобы их лодка окончательно не разбилась… Нет, не о быт, а о ее характер. Мария заваривала мужу траву, старалась готовить именно то, что ему было разрешено есть, а уж что из этого получалось, дело другое. Гуровым она теперь называла его только в минуты крайнего раздражения. И все вроде бы наладилось, вошло в старую колею, но вот иногда, когда взгляд Льва Ивановича останавливался на старом, облупившемся термосе, у нее в глазах появлялось паническое выражение.
