— Мне следовало позвонить ей.
— Гвидо, — сказала она, и голос ее прозвучал твердо. — Не надо. Потому что тогда тебе пришлось бы читать чужие мысли. А ты этого не умеешь. Так что не надо думать об этом. — Он удивился, потому что в голосе ее звучал настоящий гнев.
Он обнял ее за талию и привлек к себе. Так они стояли, ничего не говоря, пока колокола на Сан-Марко не пробили десять.
— Что ты собираешься делать? Поедешь в Виченцу?
— Нет, пока не поеду. Я подожду.
— Что ты этим хочешь сказать?
— О чем бы они оба ни знали, они узнали это там, где работали. Это нить, которая их связывала. Должны быть другие люди, которые знают, либо подозревают, либо имеют доступ к тому, что они узнали. Так что я подожду.
— Гвидо, теперь ты хочешь, чтобы другие люди читали чужие мысли. Как они угадают, что нужно прийти к тебе?
— Я съезжу туда, но не на этой неделе, а потом обращу на себя внимание. Поговорю с тем майором, с сержантом, который работал с ними, с другими врачами. Там замкнутый мирок. Люди будут разговаривать друг с другом, они что-нибудь да узнают. — И пусть Патта идет к черту.
— Бог с ним, с Бурано, хорошо, Гвидо?
Он кивнул, потом встал.
— Наверное, я пойду прогуляюсь. К ланчу вернусь. — Он погладил ее по руке. — Мне нужно пройтись.
Он бросил взгляд на городские крыши. Как странно, великолепие дня не исчезло. Воробьи носились в воздухе и играли в пятнашки, чирикая от радости. А где-то далеко золото крыльев ангела на колокольне Сан-Марко сверкало на солнце, охватывая весь город своим сияющим благословением.
Утром в понедельник Брунетти явился на работу в обычное время и простоял больше часа, глядя на фасад церкви Сан-Лоренцо. За все это время он не видел никаких признаков деятельности ни на лесах, ни на крыше, которая была выложена аккуратными рядами терракотовых плиток. Дважды он слышал, как люди входили в его кабинет, но поскольку к нему не обращались, не стал оборачиваться, и они выходили, наверное, положив что-то ему на стол.
В десять тридцать зазвонил телефон, и он отвернулся от окна, чтобы взять трубку.
— Добрый день, комиссар. Это майор Амброджани.
— Добрый день, майор. Хорошо, что вы позвонили. На самом деле я сам хотел позвонить вам попозже.
— Сегодня утром было вскрытие, — сказал Амброджани без всяких вступлений.
— И?… — спросил Брунетти, зная, о чем речь.
— Сверхдоза героина, достаточная, чтобы убить двух таких, как она.
— Кто производил вскрытие?
— Доктор Франческо Урбани. Один из наших.
— Где?
— Здесь, в больнице Виченцы.
— Кто-нибудь из американцев присутствовал?
— Они прислали одного из своих врачей. Направили сюда из Германии. Он полковник, этот доктор.
— Он ассистировал или только наблюдал?
— Просто наблюдал за вскрытием.
— Кто такой Урбани?
— Наш патологоанатом.
— На него можно положиться?
— Вполне.
Сознавая вероятную неопределенность своего последнего вопроса, Брунетти несколько изменил его:
— Ему можно верить?
— Да.
— Значит, это действительно была передозировка?
— Да, к сожалению, это так.
— Что еще он нашел?
— Урбани?
— Да.
— Никаких следов насилия в квартире не было. Не обнаружилось никаких признаков того, что наркотики употреблялись раньше, но на правой руке сверху оказался синяк, а другой — на левом запястье. Доктору Урбани предложили считать, что эти синяки — результат падения.
— Кто высказал такое предположение?
Длинная пауза перед ответом Амброджани, вероятно, выражала укор: незачем, мол, вообще задавать такие вопросы.
— Американский врач. Полковник.
— А каково мнение доктора Урбани?
— Что эти отметины не результат падения.
— Есть другие следы от игл?
— Нет, ни одного.
— Значит, она вколола себе сверхдозу в первый же раз?
— Странно, верно? — спросил Амброджани.
— Вы ее знали?
— Нет, не знал. Но один из моих людей работает с американским полицейским, чей сын был ее пациентом. Он говорит, что она очень хорошо обращалась с мальчиком. В прошлом году он сломал руку, и сначала его лечили очень плохо. Врачи и медсестры действовали грубо, неосторожно, знаете, как это бывает с хирургами, — вот он и стал бояться врачей, бояться, что они снова сделают ему больно. Она была с ним очень добра, уделяла ему массу времени, все делала не торопясь, с уговорами.
— Это еще не означает, что она не употребляла наркотиков, майор, — сказал Брунетти, пытаясь вложить в свои слова уверенность.
— Да, вроде бы, — согласился Амброджани.
— Что еще сказано в донесении?
— Не знаю. Я еще его не видел.
— Тогда откуда вы знаете то, что сказали мне?
— Я звонил Урбани.
— Зачем?
— Доктор Брунетти. В Венеции убит американский солдат. Меньше чем через неделю его командир умирает при таинственных обстоятельствах. Я был бы просто дураком, если бы не усмотрел некоторой связи между этими двумя происшествиями.
— Когда вы получите копию заключения вскрытия?
— Наверное, сегодня во второй половине дня. Хотите, я вам позвоню?
— Да. Буду весьма признателен, майор.
— Может, вы считаете нужным мне что-нибудь сообщить? — спросил Амброджани.
Амброджани находится там, в ежедневном контакте с американцами. Для пользы дела его нужно кое во что посвятить.
— Они были любовниками, и она очень испугалась, когда увидела его тело.
— Увидела тело?
— Да. Ее прислали опознать труп.
Молчание Амброджани свидетельствовало, что он тоже счел это важным.
— Вы говорили с ней после опознания? — спросил он наконец.
— И да и нет. Мы вместе вернулись в город на катере, но она не хотела ни о чем говорить. Мне показалось тогда, что она чего-то боится. Когда я встретился с ней во второй раз, реакция ее была такой же.
— Это было, когда вы приезжали сюда? — спросил Амброджани.
— Да. В пятницу.
— У вас есть какая-нибудь идея насчет того, чего она боялась?
— Нет. Никакой. Она, по-моему, пыталась дозвониться мне вечером в пятницу. Был телефонный звонок сюда, в квестуру, от женщины, которая не говорит по-итальянски. Оператор, принявший звонок, не говорит по-английски, и единственное, что он понял, — это слово «баста».
— Вы думаете, это была она?
— Возможно. Понятия не имею. Оператор не уловил в ее словах никакого смысла. — Брунетти вспомнил о приказании Патты и спросил: — Что у вас происходит?
— Их военная полиция пытается выяснить, где она достала героин. У нее в комнате нашли окурки сигарет с марихуаной, немного гашиша. А вскрытие показало, что она пила.
— Заключение окончательное, да? — спросил Брунетти.
— Нет никаких признаков того, что ее вынудили ввести себе дозу.
— А синяки? — спросил Брунетти.
— Она упала.
— Значит, похоже, что она сделала это сама?
— Да. — Оба некоторое время молчали, потом Амброджани спросил: — Вы приедете сюда?
— Мне приказали не беспокоить американцев.
— Кто приказал?
— Вице-квесторе, здесь, в Венеции.
— Что вы будете делать?
— Подожду несколько дней, недельку, потом мне хотелось бы приехать к вам и поговорить. Ваши люди общаются с американцами?
— Не очень. И мы, и они не склонны переступать черту. Но посмотрим, что я смогу разузнать о ней.
— А какие-нибудь итальянцы работают с ними?
— Не знаю. А что?
— Сам не знаю. Но им обоим, особенно Фостеру, приходилось много ездить по работе, посещая такие места, как Египет, например.
— Наркотики? — спросил Амброджани.
— Может быть. Или что-нибудь еще.
— Что?
— Не знаю. И все же наркотики как-то не вписываются.
— А что вписывается?
— Не знаю. — Он поднял глаза и увидел в дверях своего кабинета Вьянелло. — Знаете, майор, тут ко мне пришли. Я перезвоню вам через пару дней. Тогда мы сможем решить, когда я к вам приеду.
— Хорошо. Я попробую что-нибудь выяснить.
Брунетти положил трубку и жестом предложил Вьянелло войти.
— Что-нибудь есть на Руффоло? — спросил он.
— Да, сэр. Соседи его девушки сказали, что Руффоло видели на прошлой неделе. Но за последние три-четыре дня не встречали ни разу. Хотите, я поговорю с этой девицей, синьор?
— Да, пожалуй. Скажите ей, что случай особый. Совершено нападение на Вискарди, это все меняет, особенно для нее, если она прячет его или знает, где он.
— Вы думаете, это подействует?
— На Ивану-то? — саркастически спросил Брунетти.
— Ну, полагаю, что нет, — согласился Вьянелло. — Но попробую. И потом, лучше поговорить с ней, чем с мамашей. По крайней мере пойму, что она скажет, хотя каждое ее слово — вранье.
Когда Вьянелло ушел беседовать с Иваной, Брунетти снова подошел к окну, но вскоре понял, что не это ему нужно, и сел за стол. Не обращая внимания на папки, которые положили ему сегодня утром, он сидел и обдумывал различные версии. Первую — передозировка — он отверг сразу же. Самоубийство также было невозможно. В прошлом он встречал обезумевших влюбленных, которые не хотели жить, потеряв своего любимого, но она была не из таких. Если исключить два эти варианта, оставался третий — убийство.
