Чем ударил — головой ли, плечом, руками и куда — в грудь, живот — не понял. Да и не важно — «химика» смело вниз. Но лесенка на вагоне, на которую Костя рассчитывал, оказалась коротка, перильца у нее — слишком низенькие, чтобы удержаться на всем этом после удара самому. В какой-то щели застряла нога, Костя вырвал ее, но оказалось, что она-то еще и удерживала его на крыше. Падая, успел ухватиться руками за перильца. Остальное тело ветром, инерцией бросило вниз, между вагонами. Замелькали шпалы, и, чтобы не видеть их лязгающую сцепку, Костя поднял голову.
— Гад! — орал сверху оставшийся на крыше налетчик.
Продолжавшую работать дрель начал приближать к Косте. Сверло охотно вошло в стиснувшую поручень руку, и последнее, что увидел Моряшин, — это летящие во все стороны кровавые стружки-ошметки. Боль, то ли закрывшая ему глаза, то ли затмившая небо, через руку вошла во все тело. Казалось, туда проникало само сверло, наматывая на себя внутренности.
Адскую работу прервал выстрел.
«Катя», — подумал Моряшин и, словно ждал только этого, не имея сил больше терпеть боль, как мог оттолкнулся от вагона и разжал пальцы. Сил оказалось мало, его слабо падающее тело догнал следующий вагон, поддел, перевернул в воздухе и отбросил в тайгу.
Выстрел услышал и Лагута. Хоть и был он скраденный расстоянием и сопкой, его тем не менее невозможно было спутать ни с чем человеку, каждую неделю выезжающему в тир на стрельбы.
— Катя, — напрягся и Соломатин.
— Стреляют — это лучше, чем молчат, — попытался успокоить и его, и себя майор.
Они лежали в канаве около железнодорожной колеи с проросшей сквозь щебенку травой, а значит, редко используемой. Метрах в двухстах расположилась, особо не прячась, семерка приезжих. Время от времени кто-то из них поднимался на насыпь и высматривал состав. Дальше, за ними, должны были сидеть в укрытии обогнувшие стойбище Юра Вентилятор, Белый и Некрылов.
А вот Катю и слабоватого еще для драк донора Моряшина майор специально отослал из самого опасного, как ему казалось, места. Стрельба же началась как раз у них. Бежать на помощь поздно, оставалось лишь молиться, чтобы она обернулась в их пользу. Успокаивало и то, что выстрел оказался единственным и, похоже, больше никем услышан не был.
— Всю группу не возьмем, — поглядывая в сторону противника, высказал Борис то, в чем боялся признаться себе Лагута.
Тот согласился:
— Не возьмем.
Признание двух начальников в одном и том же — приказ на отступление. Чтобы положить «наружку» под пулями бандитов, большого ума не надо. А слава на века обеспечена. И позор тоже. Да вот незадача: опускать руки перед явным бандитским разбоем не пристало. Были бы грибниками или охотниками, перешли бы на другую тропинку и с чистой совестью зашагали в обратную сторону. А тут с юности — погоны на плечах да слова про долг и честь офицера…
Выход подсказали сами бандиты. Они разделились и рассредоточились вдоль полотна, чтобы не мешать друг другу при посадке. Борис с Лагутой переглянулись, поняли, что думают об одном и том же.
— Ты — первого, я — второго, — распределил роли майор. Второй — это который ближе к центральной троице, оставшейся на месте. Это — опаснее, и Борис остановил Лагуту: второго — я. «Наружка», конечно, может завести объект в любой адрес, прикинуться кем угодно, но убирать часовых — оставьте десантнику-разведчику, который на этом деле себе плешь проел.
Майор, соглашаясь, кивнул. Борис начал забирать левее, в чащу, чтобы обойти доставшегося Лагуте противника. Подкрадываться придется не сзади, а чуть под углом — враг чисто психологически чаще станет смотреть в сторону ожидаемого поезда. Если в группе Вентилятора сообразят поступить таким же образом, то оставшаяся троица особой опасности уже не представит. Только бы все у них получилось.
Хочешь незаметно подойти к человеку — не спеши. Однажды зимой, еще в ВДВ, Борис поспорил, что незаметно подберется к часовому в открытом поле. Четыре часа рыл нору под снегом, но схватил постового за ногу.
Однако сейчас он лишен основного — времени. Больше глядя под ноги, чем вперед, бесшумным призраком Борис пронзил распадочек и вышел за спину противника. Тот стоял, как и ожидалось, глядя в сторону приближающегося поезда.
Надеясь, что Лагута к этому времени завершил свою часть работы, Борис примерился к прыжку. Шея у врага мощная, покатая, плечи развернуты — такого необходимо вырубать с первого удара, потому что второго может и не быть. Счастье, что под ногами мох. Он не дает толчка, проваливается, утопает, но зато даже не на классические пять — на три шага можно подойти.
Приблизился. Настолько, что стал слышен запах приятного одеколона. Опять-таки в десантных войсках по поводу мужской парфюмерии язвили: мужчина должен пахнуть потом, ружейной смазкой и порохом. Кто-то обязательно добавлял:
— И женщинами.
Как это — пахнуть женщинами, никто особо не представлял, но все утвердительно кивали: да-да, хоть и в четвертую очередь, но и ими тоже.
Хотя ерунда все это, лейтенантские игры и элементарное неумение ухаживать за собой. На войну всегда и слишком много списывается. Несмотря, конечно, на то, что она все-таки проверяет, на что мужчина способен.
Вновь добрым словом вспомнился майор Красиков из суворовского, заботившийся об их пальчиках так, будто они учились в консерватории:
— Если вам не нужен шум, душите противника. И не пальчиками — это оставьте киношным экзальтированным вьюношам. Изгибом локтя — на горло и резко вверх.
— А если…
— А если противник выше вас, прыгайте на спину и сдавливайте ногами его живот. А локоть на горле, на нем, милом.
Прием отработан, не раз использовался Борисом и выдумывать что-то новое не имело смысла. Ожидающий поезд парень казался одного с ним роста, но, чтобы не рисковать, капитан все-таки прыгнул на него.
Шея оказалась коротковата, под рукой дернулся кадык. Тогда, падая сам и увлекая за собой противника, Борис вытянулся, растягивая тело парня. Это заставило того задрать голову и расчистить под захват гладко выбритую крепкую шею. Парень сипел, цеплял пальцами мох, но Соломатин держал его до тех пор, пока тот не обмяк. Проверил: дышит. Быстро обшарил жертву и на поясе нашел самое, пожалуй, необходимое — «ПМ», пистолет Макарова. Поезд гудел уже совсем рядом, дальше заниматься противником времени не оставалось, и Борис выглянул на простор.
Натужно дымя, тепловоз тащил за собой разномастное вихляющееся тело. В какой-то момент Борису показалось, что оно не выдержало своей же тяжести, разорвалось пополам. Он даже протер глаза, чтобы видение исчезло.
Но разрыв произошел на самом деле! Хвост поезда, по инерции еще катившийся вперед, тем не менее терял скорость, первая же половина состава продолжала ее методично и уверенно набирать. И вот уже миновала светофор, его самого, застывшего от неожиданности.
И тут в него выстрелили.
Пуля прошла совсем рядом, он услышал, как прожигался ею воздух. Останься на месте, наверняка бы почувствовал и запах гари. Отпрыгивая в сторону, увидел и стрелявшего: он сидел на расцепленном замке вагона, придерживая поврежденную руку. Он наверняка ждал появления врага, выстрел Кати не только ранил его, но и сделал осторожным. Что и позволило первым открыть огонь. И давало возможность вторично ловить его в прорезь прицела. Игры в жмурки кончились.
Ответный выстрел прозвучал от Лагуты — он отвлекал огонь на себя, рассеивал внимание, создавал видимость широкого охвата. Зато на левом фланге молчали: группа Вентилятора, скорее всего, не догадалась или не сумела обезвредить одиночек и теперь могла наблюдать за боем лишь со стороны. Вообще-то, бандитам, попавшим в совершенно непонятную ситуацию со стрельбой и исчезновением людей, следовало рвать когти. Но уже останавливался состав с тремя вожделенными вагонами, до золота оставался последний прыжок, и троица пошла на риск.
Уже не пистолетными хлопушками — автоматным огнем поливая кусты, побежали к вагонам. Те остановились совсем, отцепивший их парень спрыгнул на землю и, придерживая раненую руку, переместился под мощное прикрытие друзей. Пистолетом указал точное направление на Бориса. Капитан, вместо того чтобы упасть под дерево, наоборот, подпрыгнул, ухватился за сук, сделал выход силой. С ветки прыгнул на следующую, пропуская под собой крушащие, калечащие все на своем пути автоматные очереди.
Лагута безнадежно вызывал огонь на себя, и если у Бориса обойма еще не расходовалась, то у майора в запасе оставалось не более двух-трех патронов.
Пока Борис обезьянничал на ветках, на железной дороге прогремел взрыв. Досталось первому рефрижератору, у которого на одной петле болталась дверь, а из дыры вырывался наружу черно-сизый дым. Заглянувший внутрь вагона бандит отрицательно замахал рукой: пустой, ничего нет, беремся за следующий.
