Гутлин лишь втянул голову в плечи. Кахи махнул широко рукой:
– Зачем понимать, дорогой? Люди попросили: сделайте все, как было двадцатого. Нам нетрудно. Слушай, не землю копать!
Гутлин кашлянул и смущенно сказал:
– Тут еще один человек сидел. – И, как всякий не умеющий лгать, начал смотреть в сторону с фальшивым любопытством.
К ним подошел Гуров, кивнул, сел на свое место.
– Кино. – Он подмигнул Усольцеву. – Социалистический реализм.
Отошел от кинокамеры Игорь Белан и хорошо поставленным голосом, который так не вязался с его внешностью, сказал:
– Дорогие друзья! Для документального фильма, который готовит наша студия, необходима сцена молодежной свадьбы. Мы не хотели мешать вашему празднику двадцатого. Снимем ее сегодня. Спасибо, что вы пришли. Друзья, так как вы не профессиональные актеры и можете перед камерой оказаться скованными, я попрошу вас восстановить в точности обстановку прошлого. Сесть, как вы сидели, танцевать, как вы танцевали, выходить в вестибюль, если вы выходили. Прошу!
С шутками и смехом за столом стали пересаживаться.
– А я в другом платье.
– Петенька, – шептала невеста. – У нас на столе икры не было.
– Дура, это же кино.
Усольцев оглядел шумный зал, повернулся к Гурову и сказал:
– И все это для того, чтобы доказать, что Павел Астахов не убийца, а бог, а Сергей Усольцев – черт с рогами.
Гуров взглянул на часы, раздумывая: принять предложение Усольцева открыть карты или уклониться.
– А почему вы решили, что все происходящее имеет отношение к убийству Лозянко? – Гуров не смотрел Усольцеву в лицо – рано, они еще наглядятся друг на друга. – И почему решили, что происходящее имеет отношение к вам?
– Потому как не идиот. – Усольцев опрокинул в себя изрядную порцию. – Знаю, кто вы есть и чем занимаетесь. Известно, какие вопросы вы задавали моим бывшим, – он неумело рассмеялся, – приятелям. Я еще способен сложить два и два и удивляюсь одному…
Гуров никак не реагировал, словно не слышал. Ходжава хотел вмешаться, Гутлин ударил его по ноге.
– Я удивляюсь, – Усольцев снова наполнил рюмку, – почему я здесь сижу и принимаю участие в непристойном фарсе.
Самое страшное, если он встанет и уйдет, это конец, но Гуров подготовил ответ заранее:
– Ничего удивительного, вы, как всякий невиновный человек, не хотите, чтобы на вашем имени осталось пятно подозрения. Верно, Кахи?
– О чем говорить? – Кахи пожал плечами. – Я что угодно могу повторить, ничего не боюсь.
Подошла официантка, неловко улыбнулась, молча взяла бутылку со спиртным и так же молча ушла.
Гуров понял, что в игру включился Серов. Молодец, умница: это одновременно и удар, и перекрывает Усольцеву возможность напиться и начать бутафорить.
В глазах Усольцева мелькнуло недоумение.
– Положим, такого фортеля в прошлый раз не было.
– Арнольд, – обратился Гуров к Гутлину. – А куда из вашей машины подевалась игрушка?
– Понятия не имею, – пробормотал Гутлин. – Вчера была.
– Машину не взламывали? Больше ничего не пропало? – спросил Гуров.
– Нет. Ничего.
– Кахи, вы не брали обезьянку?
– Зачем обижаешь? – Ходжава даже привстал. – Зачем мне?
– Вам, – Гуров перевел взгляд на Усольцева, – незачем.
– Не смотрите в камеру, – крикнул Белан. – Расслабьтесь. Горько!
– Горько! Горько!
– Да они уже нацеловались за неделю.
– Хорошо, не развелись.
– Не дави на мозоль. Шампанское можно.
– Пойдем! – Девушка дернула своего соседа за рукав. – Тебе же необходимо позвонить маме.
Парень и девушка направились к выходу из зала.
«Пора, – понял Гуров, – теперь необходимо создать непрерывный темп движения, не останавливаться, не давать ему времени на обдумывание».
– Как вы тогда сказали?
Гутлин, предупрежденный заранее, ждал этого вопроса, как начинающий актер реплики, после которой должен из небытия шагнуть в историю. Не узнавая собственного голоса, сказал:
– Пойду звякну, у всех женщины…
Усольцев не почувствовал заготовки, решил, что Арнольд ляпнул от бесхитростности, просто так, но разозлился и подумал: мол, неплохо было бы врезать умнику по очкам. Но не врезал, даже не взглянул.
Гуров подхватил пас и повел игру дальше.
– Идите звякайте. – Он встал, невольно поднялся и Усольцев.
В вестибюле их ждали. Чуть в стороне стояли Кепко и Краев, эксперт с портативным киноаппаратом пятился, начал съемку.
Усольцев, увидев наведенный на него киноаппарат, остановился, заметил тренеров, театрально поднял руку.
«Действительно кино, – рассуждал он. – Интересно, что это им может дать? Звонил я, звонил, что дальше? Вот, черт, надо бы махнуть не рюмку, а стакан, не успел, горючее убрали».
Молодой человек крутил диск автомата, совсем молоденькая девушка стояла рядом, нетерпеливо постукивала туфелькой.
«Есть у них что-либо конкретное или нет, надо проверить», – решил Усольцев, равнодушно взглянул на автомат, на Гурова, зевнул и сказал:
– Подустал я сегодня, пойду-ка я домой, баиньки.
Гуров вздохнул, развел руками:
– Вольному воля. – Он увидел себя со стороны, никчемного, безоружного.
Принудить Усольцева участвовать в эксперименте Гуров не мог, так как все происходящее не являлось юридическим действием, а было самодеятельностью, то есть делом абсолютно добровольным. В данной ситуации закон защищал не его – майора милиции, а этого человека, который почти наверняка убийца. И хотя такой поворот событий Гуров, естественно, предвидел и ответный ход заготовил, он вдруг потерял веру в себя, в возможность успеха. Сколько людей поднял, шум, гам, прожекторы. «Фантазер ты, майор Гуров, и авантюрист».
И Усольцев почувствовал растерянность, слабость противника. Улыбнулся естественно, даже обаятельно.
– Спасибо за внимание. – Он поклонился и пошел к выходу.
Как и было оговорено, на первый план вышли тренеры.
– Сергей! – Краев взял его под руку. – Ты куда?
– Сережа, я же просил тебя. – Кепко заглянул ему в лицо.
– А я не желаю! – Усольцев хотел вырваться, но Краев тяжело навалился на него.
– Почему, Сережа? – ласково спросил Кепко. – Или ты мне не должен ничего?
– А что, собственно, происходит? – Усольцев несколько сник. – Объясните.
– Хорошо, Сережа, мы тебе все объясним, – сказал Кепко.
Этим «Сережей» старый тренер схватил Усольцева намертво и тянул туда, в голенастое прошлое, обезоруживал, возвращал свою былую власть.
– Объясни, Олег! – Кепко кивнул Краеву, так как сам врать еще не научился.
Краев был мужик многоопытный, тертый, в разных водах прополосканный. Он и не считал, что говорит неправду. Он осуществлял задачу и, легко, даже задушевно прижимая локоть Усольцева к своему объемному животу, заговорил:
– Я, Сергей, против анонимок. Однако, – он шмыгнул носом, – на тебя страшненький натюрморт нарисовали и мне, как старшему тренеру, подсунули. Некто полагает, что Игоря Лозянко порешил ты.
– Что? – Усольцев рванулся, а Краев его отпустил, и Усольцев, отлетев на несколько метров, сел на пол. Быстро поднявшись, он бросился к Краеву.
– Как смеете? Клевета! Беззаконие!
– А мы, Сережа, не закон, – тихо сказал Кепко. – Мы родители твои. И нам необходимо знать, виновно наше дитя или нет.
– Мы обратились к властям, – вступил Краев и указал на Гурова. – А они ответили: мол, мы против гражданина Усольцева никакими материалами…
– Уликами, – подсказал Кепко.
– Вот-вот, – Краев закивал, – не располагаем. Гражданин Усольцев в вечер убийства находился в общественном месте и у него, таким образом, алиби.
– Так и было! – обрадовался Усольцев. – Так чего вам надобно, отцы?
– А мы попросили проверить, – ответил Краев, – есть у тебя это самое алиби или так, липа одна. Сам знаешь: случается, парень в деревне карасей ловит, а в протоколах – на соревнованиях участвует.
«Лишнее, лишнее говорят, – думал Гуров. – Заигрываются, сейчас все развалится. Его надо в непрерывном движении держать, не давать думать».
Гуров терял уверенность, словно кончился в механизме завод и пружина ослабла и повисла.
Краев вновь взял Усольцева под руку, прогуливался с ним по вестибюлю и что-то шептал.
Неожиданно Гуров услышал:
– Вы вроде бы говорили, что борьба предстоит. – Кепко стоял рядом и улыбался недобро. – А сами со старта рванули и к бровке валитесь. Победителей только финиш определяет. Короткое у вас дыхание, – и быстро зашагал к Краеву и Усольцеву.
Гурову показалось, что этот маленький, плешивый, с глазами-льдинками взял его за шиворот, приподнял и отшлепал по голому заду при всем честном народе.
А Кепко подошел к Краеву и жестко сказал:
– Ты, Сережа, можешь домой отправляться и водку лакать. Это как твоей душеньке угодно. Только с этого момента ты не наш, ребята тебя не поймут. Тебя о малом просят: проживи сегодняшний вечер, как ты его прожил двадцатого. Ну?
