плоскость. Адамберг никогда не возлагал особых надежд на любовь и ничего от нее не ждал, и не потому, что противился чувствам, - это было бы бессмысленно,- просто любовь не была главным стимулом его жизни. Иногда он думал, что любовь - это слабость, а иногда- что это подарок судьбы. Он не верил в любовь и считал, что это в порядке вещей. Особенно сегодня ночью. И все же, расхаживая широкими шагами по квартире, он думал о том, как хорошо было бы сейчас хоть на один час оказаться в объятиях Камиллы. Однако это было невозможно, и он чувствовал себя обделенным. Он закрывал глаза, чтобы представить себе Камиллу, но ему становилось только хуже.
Где она теперь? Почему она не приходит, чтобы побыть с ним до завтра? Он понимал, как ему этого хочется, и его приводило в отчаяние то, что желанию этому не суждено исполниться ни теперь, ни в будущем. Не само по себе желание причиняло ему беспокойство. Он никогда не ввязывался в дискуссию с гордыней. Его волновало ощущение, что он теряет время и сон, отдавая себя во власть постоянно повторяющейся бессмысленной галлюцинации и зная, что жизнь давно уже стала бы гораздо приятнее, если бы он сумел обрести свободу. Но, освободившись, он перестал бы быть самим собой. Вот глупость: взять да и встретить Матильду!
Адамбергу так и не удалось заснуть, и в пять минут седьмого он уже входил в свой кабинет. Он сам ответил на телефонный звонок из комиссариата 6-го округа, раздавшийся десять минут спустя. На углу бульвара Сен-Мишель и длинной пустынной улицы Валь-де-Грас патрульные обнаружили новый круг; в центре лежал карманный англо-испанский словарь. Измучившийся за ночь Адамберг решил воспользоваться случаем и пройтись пешком. Полицейский караулил место происшествия с таким видом, словно охранял плащаницу. Он вытянулся по стойке «смирно» перед крохотным словариком, лежащим у его ног. Дурацкое зрелище.
«Неужели я ошибаюсь?» - подумал Адамберг. В двадцати метрах от него вниз по бульвару уже открылось одно кафе. Было семь часов. Адамберг выбрал столик на террасе, уселся и спросил у официанта, в котором часу закрывается кафе и кто работал накануне вечером, между одиннадцатью и половиной первого. Он предполагал, что человек, рисующий синие круги, если он по-прежнему ездит на метро, по дороге к станции «Люксембург» мог пройти мимо кафе. Хозяин заведения сам подошел к столику, чтобы ответить на вопросы. Он был настроен агрессивно, и комиссару пришлось показать удостоверение.
- Ваше имя мне знакомо, - заявил хозяин, - вы знаменитый полицейский.
Адамберг не стал отрицать. Так будет легче разговаривать.
- Да, - подтвердил хозяин, выслушав Адамберга, - да, я видел одного подозрительного типа, похожего на того, кого вы ищете. Примерно в пять минут первого он резво пробегал рысцой мимо меня, когда я перед закрытием убирал столы на террасе. Вы знаете, что такое эти пластмассовые стулья, они все время качаются, падают, за все цепляются. Короче, один из стульев упал, и тот человек споткнулся о него. Я подошел и хотел помочь ему подняться, но он молча оттолкнул меня и помчался дальше, прижимая к себе локтем портфель, потому что ни на секунду не желал с ним расставаться.
- Да, все сходится, - произнес Адамберг.
Солнце уже поднялось и освещало террасу, комиссар помешивал кофе, дела, кажется, пошли на лад. Камилла наконец снова удалилась и заняла свое привычное место.
- Что вам пришло в голову, когда вы увидели его?
- Ничего. Впрочем, я подумал, что вот еще один бедолага,- я говорю «бедолага», потому что он был очень худой и маленький,- несчастный мужик, который позволил себе выпить вечерком, а теперь со всех ног несется домой, потому что боится, как бы его баба не устроила ему взбучку.
- Да уж, мужская солидарность,- пробурчал Адамберг, внезапно почувствовав легкое отвращение к собеседнику. - А почему вы решили, что он пил? Он нетвердо держался на ногах?
- Нет, если подумать, он, наоборот, был очень проворным. От него вроде бы пахло спиртным, как мне показалось. Теперь я припоминаю, после того, как вы об этом заговорили. Чуять такие вещи - это у меня вторая натура. Вы же понимаете, при моей-то профессии… Покажите мне любого мужика, и я точно определю, до какой стадии он дошел. Тот нервный коротышка вчера вечером явно где-то приложился к бутылке, но не так уж сильно. От него попахивало, да, попахивало.
- Чем? Виски? Вином?
- Нет. - Хозяин кафе колебался. - Ни тем, ни другим. Чем-то послаще. Мне кажется, такой штукой, которую пьют из маленьких ликерных рюмок. Режутся в карты и пропускают одну за другой: так обычно старые холостяки время проводят. По-маленьку да потихонечку, а набраться можно будь здоров, хоть на вид это пойло - полная мура.
- Кальвадос? Может быть, грушевая водка?
- Эх, вы слишком много от меня хотите! Тут и выдумать что-нибудь недолго. В конце концов, зачем мне было обнюхивать того мужичка?
- Значит, скажем так: пахло какой-то фруктовой наливкой.
- А вам это что-нибудь дает?
- Очень много, - ответил ему Адамберг. - Будьте так любезны, зайдите в комиссариат сегодня в течение дня. Там запишут ваши показания. Вот адрес. И, пожалуйста, не забудьте сказать моему коллеге о фруктовом запахе.
- Я сказал: пахло спиртным, а не фруктами.
- Ладно, как хотите. Это не важно.
Адамберг улыбался, чувствуя удовлетворение. Чтобы проверить себя, он подумал о своей любимой малышке и почти ничего не ощутил. Только едва заметное желание появилось и пропало, словно птица, пролетевшая вдалеке; продолжения не последовало. Он облегченно вздохнул и вышел из кафе. Сегодня он пошлет Данглара к Матильде, чтобы любой ценой узнать у нее адрес ресторана, где она вела наблюдение за грустным человечком, всегда работавшим в плаще. Кто знает?
Сам он сегодня предпочел бы не встречаться с Матильдой.
Человек, рисующий синие круги, продолжал орудовать мелом в непосредственной близости от улицы Пьера и Марии Кюри. Он не собирался успокаиваться и вступил в дискуссию.
А Адамберг его поджидал.
Данглар выведал у Матильды адрес ресторана в квартале Пигаль, но заведение уже два года как перестало существовать.
Весь день Данглар внимательно наблюдал, как Адамберг бесцельно
