Паркер лихо расписалась, пока Уиллоус возился с зажиганием. Она перекинулась с женщиной несколькими фразами и, садясь в машину, вернула бумагу, а ручку оставила себе.
Уиллоус посигналил, толпа расступилась. Ручка была шариковая, ярко-зеленая с толстой черной полосой сверху донизу.
Уиллоус спросил:
– Зажала ручку?
– Сувенир, с Бермудских островов. – Паркер повернула ручку так, чтобы Уиллоус мог прочесть надпись большими печатными буквами, полюбовался парусниками и солнцем. – Я ее достану, люди спросят, когда я там была, а я отвечу, что никогда, и посмотрю так, словно они невесть какую глупость ляпнули.
– Блеск.
– Это честная игра. Ей тоже будет что рассказать – как телевизионная стерва, у которой денег куры не клюют, заныкала ее любимую ручку. – Паркер улыбнулась. – К тому же Пучеглазый только что унес мою.
– Он известный ханыга. Я слыхал, у него полный ящик одноразовых зажигалок, – Уиллоус взглянул на часы. Десять минут второго. – Может, смотаемся куда-нибудь перекусить? И выпить пива.
– У нас впереди уйма писанины, Джек. Почему бы не заказать из конторы?
– Потому что я хочу чего-нибудь свежего и горячего.
– И кружку пива.
– И две кружки пива.
Слева была пиццерия. Паркер увидела ее на долю секунды позже, чем Уиллоус.
– Выброси из головы, Джек.
– Грибы, сладкий перец…
– Анчоусы и пиво.
– Я не ел с пяти утра. Когда я голоден, я становлюсь раздражительным. Тебе бы уже пора это знать.
– Ты не представляешь, как больно тебе отказывать, Джек.
– Отлично. Но если я начну рычать, постарайся не обижаться.
Через два квартала Уиллоус вдруг круто свернул к тротуару, притормозил рядом с ярко-красным свежевыкрашенным пожарным гидрантом.
– Отлить понадобилось? – спросила Паркер, усмехаясь своей плоской шутке.
Уиллоус опустил козырек с надписью «полицейский автомобиль».
– Тут за углом ресторан. «У Томми». Я здесь как-то обедал пару месяцев назад, отлично.
– Что это значит, три столика и стойка немыслимой длины? Уиллоус захлопнул свою дверцу, проверил.
– Если пистолет Джоуи подойдет к пулям, которыми были убиты Эмили и Черри – а я готов спорить на зеленый салат, что подойдет, – мы раскрыли два убийства и самоубийство. Неплохо для одного рабочего дня, Клер. По-моему, я достаточно убедительно говорю, чтобы даже мертвый встал и пошел.
Дюжина аргументов наконец подействовала. Паркер запомнила их на будущее и зашагала бок о бок с Уиллоусом к ресторану.
Над стеклянными дверьми ресторана распростерлась огромная, чуть ли не больше натуральной величины, корова из папье-маше. Голштинка была насажена на железный прут, но, видимо, замысливалось не истязать бедное животное, а просто удержать его на месте. Паркер внушительное чучело навело на мысль о коровьих родичах, которых постигла подобная учесть и которые теперь терпеливо ждали внутри, приняв форму котлет и бифштексов.
Уиллоус придержал перед ней дверь. Ресторан был полупуст, и им достался столик у окна.
Паркер заказала салат из шпината и воду со льдом. Уиллоус сказал:
– Пинту пива и гамбургер со швейцарским сыром, беконом и грибами. И можно ли оставить сладкий перец, а салат заменить проростками бобов?
– Это номер пятнадцатый, классбургер.
– Вот как?
Официантка улыбнулась. Ее губы были накрашены блестящей темно-красной помадой – цвета переспелого яблока. Уиллоус отвел взгляд, и Паркер точно представила, о чем он думает. Хуже всего в их работе, что она порой застает врасплох. Паркер протянула руку, мягко сжала ладонь Уиллоуса.
Это было мгновение неожиданной близости, тревожное и властное. Паркер улыбнулась Уиллоусу, Уиллоус улыбнулся в ответ. Они казались влюбленными, а может, и были ими.
Официантка ушла. С минуту оба молчали, потом Паркер спросила:
– Ну, как идет битва?
– Какая битва?
– За опеку.
Уиллоус пожал плечами.
– Ее адвокат звонит моему адвокату. Мой адвокат звонит ее адвокату. Они шепчутся, счета за междугородние разговоры накапливаются, но кто знает, о чем они беседуют.
Принесли воду и пиво. Уиллоус выпил залпом полстакана и вздохнул.
– Ты собираешься оспаривать развод?
– Я просто хочу остаться отцом для своих детей, вот и все. – Уиллоус еще отхлебнул пива. – Почему ты об этом заговорила?
– Потому что они приедут в августе, а ты еще не придумал, как их занять. Чем ты будешь их развлекать? Тебе надо подготовиться, чтобы им было с тобой интересно.
Принесли заказ. Паркер дождалась, когда официантка удалилась достаточно далеко, и сказала:
– Твоя жена звонила мне утром в контору. Ферли снял трубку. Она передала, что перезвонит, хочет со мной поговорить.
– Я же предупреждал, что она собирается звонить. Она беспокоится обо мне, помнишь? Не особо – легко даст себя убедить, что у меня все в порядке.
Паркер принялась за салат.
– Так что же мне ей сказать, Джек? Что жизнь прекрасна или что ты скучаешь, как сумасшедший, и на все готов, лишь бы она вернулась?
Уиллоус потерял аппетит и пожалел, что заказал пиво. Больше подошло бы что-нибудь покрепче – четверть грамма мышьяка со льдом или, может, кружка-другая 86-процентного этилового спирта с лимоном.
Паркер отодвинула салат.
– Больше не могу, чувствую себя кроликом. – Она указала на стынущий гамбургер. – Ты ешь или нет?
– Все до последней крошки. – Уиллоус разрезал гамбургер пополам, протянул тарелку Паркер. – Угощайся.
– Булка с коровой. Что за идея. – Паркер откусила, скорчила гримасу. – Джоуи влюбился в Эмили, ему не нравилось, как Черри с ней обращается. Он решил убить Черри, но по неопытности ошибся и застрелил Эмили. А потом умер, так сказать, от угрызений совести. Скажи, Джек.
Уиллоус вздернул бровь.
– Я что-нибудь пропустила?
– Черри мог вычислить, что Джоуи застрелил Эмили, и решил убить его. Хотя я сомневаюсь, что было так.
– Почему?
– Отчасти потому, что они братья, но в основном потому, что Черри было плевать на Эмили.
Паркер кивнула, вспомнив комнату для допросов, поведение Черри. Уиллоус показал на булку с коровой.
– С этим покончено?
– Решительно.
Уиллоус раскрыл бумажник, положил деньги на стол. На улице Уиллоус вдруг обнаружил, что они с Паркер стоят совсем рядом, и она смотрит на него, прямо в глаза.
– Объясни, – сказала она, – как все может быть так сложно и в то же время так просто?
С внезапным сердечным сбоем Уиллоус осознал, что Паркер говорит не о Джоуи с Эмили. Он замер, глядя на нее. В плотном летнем воздухе роилась пыль, голубели клубы выхлопных газов. В темных глазищах Паркер читалась уязвимость, как у всякого попавшегося впервые. Уиллоус долго не отводил взгляда, потом повернулся и без единого слова быстро пошел к машине.
Дожидаясь лимузина, чтобы ехать в лос-анджелесский аэропорт, Ньют и Рикки препирались о том, разумно ли брать с собой оружие. Ньют согласился с Рикки, что между двумя странами нет почти никакой разницы, разве только налоги в Канаде преступно высоки. Но, заметил он, рейс Лос-Анджелес – Ванкувер все-таки международный. Следовательно, им предстоит общаться с въедливыми таможенниками и собаками, которые любят обнюхивать багаж.
Рикки сказал:
– Ну а «глок»? «Глок» я могу взять?
Он говорил о полуавтоматическом пистолете израильского производства, сконструированном преимущественно из высокотехнологической пластмассы. Рикки полагал, что если его разобрать и творчески подойти к упаковке багажа, ни один рентген ничего не выловит.
Тогда Ньют не видел смысла зря рисковать; всегда можно раздобыть пушку в Канаде. Но все оказалось не так просто. У Фрэнка было оружие. Во всяком случае, Ньют полагал, что есть. У Рикки же из-за мошенника Слизняка не было. Ньют чувствовал себя не в своей тарелке. Странно, что Фрэнк вышел из игры. Ньют не поверил ни слову из этой ахинеи: влюбился. Чушь, тут другое. Может, после всех переделок он стал бояться пушек.
Ньют был ранен однажды, несколько лет назад, но помнил все, будто это случилось только что. Помнил пулю, которую влепила ему Паркер и которая прошла сквозь грудную клетку, пробила легкое и ударилась о ребра; рвущаяся плоть и крошащиеся кости сыграли, как охрипшая волынка, такой душераздирающий похоронный марш, что у него до сих пор наворачивались слезы на глаза.
Помнил он и хирурга по фамилии Эпстайн, который зашел к нему через несколько дней после того, как его привезли на «скорой», хлыща в тысячедолларовом шелковом костюме с пронзительными голубыми глазами, волосатыми руками, благоухающего лосьоном после бритья. Мнил себя чуть ли не героем. Впечатывая каждое слово, исполненное бессмертной мудрости, веско и тяжело, словно мостил улицу, Эпстайн сообщил Ньюту, что тот как нельзя более приблизился к положению, когда в книге запланированных дел остается последняя запись: вскрытие.
Наконец послышался звук спускаемой воды, и Рикки вышел из ванной. Ньют сказал ему, что надо еще раз попытаться раздобыть оружие.
