— Просто бросил последний взгляд на «Дом мира».
Чарльз кивнул. Он, оказывается, воспринимает это как довольно естественное.
— Элизабет Крайлинг была там, пряталась. — Он рассказал ему о наркотиках, неудачных попытках получить больше таблеток. Но всего он ему не сообщил.
Реакция Чарльза была неожиданной.
— Пряталась? От кого?
— От полиции, полагаю, или от матери.
— Ты просто оставил ее там? — негодующе спросил Чарльз. — Такого безумного ребенка, как она? Бог знает, что она может сделать. Ты не знаешь, сколько таких таблеток отравили бы ее. Она может умышленно принять их с этой целью. Ты об этом подумал?
Лиз обвинила его в том, что он не понимает ее, но даже эта дерзость не пробудила в нем никаких опасений. Ему просто не пришло в голову, что он поступает безответственно, оставляя молодую девушку в одиночестве в пустом доме.
— Я думаю, мы должны поехать в «Дом мира» и попытаться доставить ее домой, — заявил Чарльз.
Наблюдая неожиданное оживление на лице сына, Арчери задавался вопросом, насколько тот сейчас искренен и сколько в этом всплеске энергии было от желания делать что-то, хоть что-нибудь, потому что все равно не уснул бы, даже если бы пошел в постель. Чарльз убрал открытку обратно в карман.
— Я знаю, что тебе это не понравится, — сказал он, — но думаю, что мы должны взять с собой ее мать.
— Она поссорилась с матерью. Она ведет себя так, будто ненавидит ее.
— Это ничего. Ты когда-нибудь видел их вместе?
Только мельком в суде, отражение проскользнувшей непонятной страсти. Он никогда не видел их вместе. Он знал только, что, если бы Чарльз был один где-то, несчастный и, возможно, на грани расчетов с собственной жизнью, он, Арчери, не хотел бы, чтобы ему на помощь пришли незнакомые люди.
— Можешь сесть за руль, — сказал он и бросил сыну ключи.
Часы на церкви пробили одиннадцать. Арчери удивился бы, если бы миссис Крайлинг не была еще в постели. Потом ему пришло на ум, впервые, что она может беспокоиться о дочери. Он никогда не задумывался, что у Крайлингов могли быть обычные, простые чувства. Они были у них разными: у сумасшедшей матери, у преступной дочери. Не потому ли он, будучи по природе милосердным, просто использовал их? Когда они повернули на Глиб-роуд, он почувствовал, как незнакомое тепло возникло в его душе. Было еще не поздно — именно сейчас, когда она нашла некоторое облегчение, — возвратить Элизабет обратно, чтобы залечить ту старую рану, чтобы восстановить что-то из хаоса.
Внешне он выглядел спокойным. Арчери не надел пальто, а вечер был прохладный. Ожидал, что только зимним вечером можно озябнуть, подумал он. Было что-то давящее и скверное в холоде летнего вечера. Ноябрь с цветами, ноябрьский ветер, который треплет летние листья. Он не должен искать предзнаменования в характере природы.
— Как это называется, — спросил он Чарльза, — когда свои эмоции приписывают силам природы? Какое выражение?
— Антропоморфизм, — ответил Чарльз.
Арчери трясло.
— Вот этот дом, — указал он.
Они вышли. Номер двадцать четвертый был темен сверху донизу.
— Наверное, она в постели.
— Значит, поднимем, — сказал Чарльз и позвонил. Он звонил и звонил. — Бессмысленно. Может, обойти сзади?
— Сюда, — сказал Арчери и повел его под арку. Как в пещере, подумал он, нащупывая стену. Генри ожидал, что стены будут холодными и влажными, но они были сухими и шершавыми.
Отец и сын вышли в темную заводь среди пятен света, падавшего из французских окон но всем задним фасадам домов; желтые квадраты на черном фоне, лежавшие на каждом затененном саду, но ни одно из окон миссис Крайлинг не светилось.
— Должно быть, она вышла, — сказал Арчери, когда они открыли небольшую калитку в проволочном ограждении. — Мы так мало о них знаем. Не знаем, куда она ходит или кто ее друзья.
В ближнее кухонное окно они увидели темноту и пустоту, то же было и в холле. Чтобы добраться до французского окна, им пришлось пробираться через мокрую крапиву, обжигавшую руки.
— Жаль, что мы не взяли фонарик.
— Что у нас нет фонарика, — уточнил Арчери. Он вглядывался внутрь. — У меня есть спички.
Первая зажжённая спичка осветила комнату в том же виде, какой он ее уже видел: разбросанная одежда и груда газет. Спичка погасла, и он бросил ее на влажный бетон. В следующей вспышке он увидел остатки еды на столе, нарезанный хлеб все еще в бумажной упаковке, чашку с блюдцем, банку с джемом, тарелку с чем-то желтым и замороженным.
— Мы тоже можем идти, — сказал он. — Ее нет.
— Дверь не закрыта, — сказал Чарльз. Он поднял щеколду и спокойно открыл дверь. В лицо им сразу ударил специфический и неописуемый запах фруктов и алкоголя.
— Ты не можешь входить. Такой взлом оправдать совершенно нечем.
— Я ничего не сломал. — Нога Чарльза была уже за порогом, но он остановился и сказал через плечо отцу: — Тебе не кажется, что здесь что-то странное? Не чувствуешь?
Арчери пожал плечами. Они оба уже были в комнате. Запах стоял сильный, но они ничего не видели, кроме неясных очертаний разбросанной мебели.
— Выключатель слева от двери, — сказал Арчери, — я найду его. В этом темном, дурно пахнущем месте они были только родителем и ребенком. Он не должен поступать так же, как поступила миссис Крайлинг, позволив ребенку идти первому. — Подожди там, — сказал он. Викарий пошел вдоль стола, оттолкнул с дороги небольшое кресло, протиснулся позади дивана и нащупал выключатель. — Жди там! — крикнул он еще раз, но гораздо резче, в приступе настоящего страха. Еще пока викарий пробирался по комнате, его ноги наступали на какие-то обломки, на башмак, как ему показалось, на книгу. Теперь преграда была крупнее и более твердая. У него зашевелились волосы на голове. Одежда, да, но в пределах одежды нечто тяжелое и неподвижное. Он опустился на колени, протянул руки, чтобы пощупать, и нащупал. — Господи боже!..
— Что это? Что за черт! Не можешь отыскать свет?
Говорить Арчери не мог. Он отдернул руки, и они были влажными и липкими. Чарльз пошел через комнату. Свет, заливший все и изгнавший темноту, причинял физическую боль. Арчери закрыл глаза. Над ним Чарльз издал нечто нечленораздельное.
Он открыл глаза, и первое, что увидел, были его красные руки. Чарльз сказал:
— Не смотри! — и Арчери знал, что его собственные губы пытались сказать то же самое. Они не были полисменами, не привыкли к зрелищам, подобным этому, и каждый старался спасти от него другого.
И каждый видел. Миссис Крайлинг распростерлась на полу между диваном и стеной, и она была совершенно мертвой. Холод ее тела дошел до рук Арчери сквозь розовые оборки, покрывавшие ее от шеи до лодыжек. Он увидел эту шею и сразу отвел конец чулка, обвившегося вокруг шеи.
— Но она же вся в крови, — сказал Чарльз. — Господи! Как будто ее кто-то обрызгал ею.
Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась.
Псалом 38
— Это не кровь, — сказал Уэксфорд. — Не знаете, что это? Не слышите запаха?
Он поднял бутылку, которую кто-то нашел под буфетом, и держал ее на весу. Арчери сидел на диване в гостиной миссис Крайлинг, взволнованный, усталый, совершенно обессиленный. Хлопали двери, слышались шаги. Это два подчиненных Уэксфорда производили обыск в соседней комнате. В полночь вошли двое жильцов сверху. Подвыпивший мужчина и женщина, с которой потом, в ходе допроса, случилась истерика.
Когда забрали тело, Чарльз обошел вокруг кресла так, чтобы не видеть темно-красные пятна вишневого бренди.
— Но почему? Почему это случилось? — прошептал он.
— Ваш отец знает почему. — Уэксфорд пристально смотрел на Арчери своими серыми, острыми, глубокими и непроницаемыми глазами. Он сидел почти на корточках против них на низком стуле с деревянными подлокотниками. — Что касается меня, я не знаю, но могу догадываться. Я видел нечто подобное прежде, давно-давно. Шестнадцать лет назад, если быть точным. Розовое нарядное платье, которое маленькая девочка никогда не смогла надеть снова, потому что оно было испорчено кровью.
Снаружи снова начался дождь, и вода хлестала и стучала в окна. В «Доме мира», должно быть, сейчас холодно, холодно и жутко, как в пустынном замке среди мокрого леса. Старший инспектор обладал странной способностью, почти сродни телепатии. Арчери хотел бы изменить направление своих мыслей, чтобы Уэксфорд не мог угадать их, но вопрос был задан прежде, чем он смог избавиться от видений.
— Давайте, мистер Арчери, где она?
— Кто где?
— Дочь.
— Почему вы думаете, что я знаю?
— Послушайте меня, — сказал Уэксфорд, — последний человек, видевший ее, — и мы с ним разговаривали, — аптекарь из Кингсмаркхема. О да, мы, естественно, сначала обошли всех аптекарей. Один вспомнил, что, когда она была в магазине, там находились двое мужчин и девушка, один мужчина молодой, другой постарше, высокий, светловолосый, очевидно отец и сын.
