"Дайте нам еще немного поработать сверхурочно, — вопят желтушные дяди: еще три грамма чудодейственного порошка сюда, несколько миллилитров дерьмония туда, плюс щепотку хренония — и вот вам всем назло готова китайская бомба пекинес. Единственная и неповторимая, взаправдашняя, и мы шарахнем ей по вашим отвратным рожам объевшихсядозапорашоколадомлюкс!
Замрите, капиталисты (ненастоящие Америки и настоящие России), подождите, любезные, мы вылечим ваши сердечные болезни, удобрим ваши равнины Виргинии и Украины! Мы вам приведем в порядок Францию! Подстрижем ее наголо, под де Голля, от Дюнкерка до Средиземного моря!
Эй, Италия, мы покажем тебе, как легко снимается твой сапог! А этих вояк-копьеносцев фрицев мы сделаем смирными и просемитами, они станут у нас тихими, как панурговы бараны! Еще пару секунд — и мы займемся Франко и его фалангами. Елизаветой и ее ребятишками, которых содержит газета «Франс-Диманш». Бодуэном, похожим на свою супругу Фабиолу, и его непросыхающим от вина братцем! И этим югославским красавчиком Тито, разъевшимся, как Геринг, со всем своим иконостасом наград. А ковбою Джонсону, чудом спасшемуся в Далласе, мы устроим гигантский мангал, всеамериканское родео! А вы, швейцарцы, производители швейцарских плавленных сырков, не прячьтесь за своими стальными сейфами, стоять на месте, сезам идет! Он знает все комбинации замков фирм Бош и Фише. Скоро ваши штаны будут набиты растаявшим шоколадом, друзья! Вам дарит его фирма «Нестле»!
Берю делает смачный плевок на шесть метров, чтобы освободиться от тяжести на душе, и продолжает, все больше покрываясь пунцовыми пятнами и размахивая руками.
— Заметьте, что я не хочу осуждать этих китаез. Они так долго наступали друг другу на ноги, что теперь они хотят расширить свою территорию. И их можно понять. Чем больше они делают детей, тем им теснее, а чем им теснее, тем больше они трутся друг о друга, тем больше делают глупостей: это порочный круг. И я о них говорю только в связи с нашими «черными куртками». Они слышат эти разговоры с первой соски. Им сулят гигантскую и неизбежную катастрофу. Неслыханной силы «трам-тарарам», который превратит их в зеленый свет. Ультраядовитый гриб! В ожидании обещанного конца они видят перед собой только бетонные нагромождения больших скученных жилых массивов, слишком больших и слишком скученных! Тысячи и тысячи окон, в которых торчат рожи, похожие на мою ж…! Пространства, на которых вместо газонов растут машины.
Квартиры-конуры, в которых мужики ночной смены трахают баб мужиков дневной смены, которые сами, дымясь, выползают из постелей работяг из ночной смены! Молодой человек, который дрожит за свою шкуру и живет в такой паршивой квартире, на что же он может еще надеяться, хотел бы я знать, что вы на это скажете? Что может отвлечь его от этой страшной напасти в третьей степени, которая с секунды на секунду может свалиться на его голову? Кто может дать ему гарантию, что все это — только дурной сон, и что, как и прежде, у моего папаши все так же будут кукарекать петухи? Кто же протянет ему руку? Кто же, наконец, расскажет ему последнюю историю о Мариусе и Оливе, чтобы сменить тему? Его батя, прилипший к соседке или к этому омерзительному окошку телека? Его хозяева, которым на него наплевать? Его товарищи, еще более подавленные, чем он сам? А мы, общественность, мы возмущаемся. Мы хотим, чтобы они, эти несчастные осколки последней войны, которым сулят новую войну, придерживались какого-то облика морале!
Берю неподражаем! Он само величие и преувеличие, в нем есть что-то магическое, величественное, неподдающееся, не входящее ни в какие рамки! Ему не хватает кислорода, и он втягивает его, как может и чем может. Он расстегивает крючки и пуговицы, расшнуровывает ботинки. Он расслабляется. Он полагает, что выступает в роли защитника, а сам стал гражданским истцом.
— Мы хотели бы сделать из них честных и услужливых, и так далее, индивидуев! Которые вытирают башмаки о коврик, которые отсылают обратно лифт, которые спускают за собой воду в унитазе, которые прикрывают за собой дверь, чтобы, паче чаяния, за них это на сделал чернокожий швейцар. Какая ерунда! Какая глупость! У этого молодого парня, о котором я говорю, есть только один дружок на свете — забегаловка на углу. Его единственная защита — велосипедная цепь в кармане, которая пачкает смазкой его штаны. Его единственный идеал — это угнать автомобиль и прокатить на нем в ближайшую рощу чемпионку по подмахиванию на пересеченной местности. Его единственное развлечение — это прокуренная киношка, где крутят фильмы о невозмутимых гангстерах, шлепающих друг друга из бесшумных пистолетов. Все, кто здесь присутствуют, уже комиссары. Так думайте хорошенько о том, что я вам сейчас сказал, когда ваши гренадеры приволокут к вам на допрос какую-нибудь банду дрожащих от страха малолетних хулиганов. Не стоит им рубить головы, достаточно укоротить им прическу. Не стоит переодевать их в казенную одежду, достаточно просто снять с них черные куртки, которые они позаимствовали из фильмов Бранлона Мадо. Нужно учить их жить не для того, чтобы наказывать, а для того, чтобы научить жить!
Он говорит об этом с таким пафосом, что мы не можем удержаться от аплодисментов, которых он, безусловно, заслуживает. И в нем появляется что-то от гомеровских богов из «Илиады». Успех придает таланта, а власть храбрости.
— А поскольку молодежь делают взрослые, — возобновляет он речь, так нечего жаловаться на то, что у нас такая беспокойная молодежь. Так вместо того, чтобы ее наказывать, давайте поможем ей. Будем ее развлекать! Доверимся ей! На окраинах больших городов, по которым я проезжаю, каждый раз я вижу новые курятники! Все строят и строят! Все те же самые, громадные, холодные, набитые живностью и все-таки пустые! Мрачные до жути! В них набивают мужиков так плотно, как банки с вареньем на полку. Им говорят: «Будьте спокойны. Забудьтесь. Поработали — и баиньки!» К тому же, муниципалитеты ничего не скрывают, они так и называют их: городки-спальни! В общем, сейчас официально строят города, где людям дано только одно право: дрыхнуть! За рабочим скотом приезжают автобусы, отвозят его к станкам и привозят обратно с мешками под глазами: «Спите, будьте умницами». Постарайтесь дожить до завтра. Трахайте потихоньку свою бабенку или бабенку соседа, чтобы снять усталость. Собак иметь запрещается! Отправляйте гулять своих ребятишек! Платите регулярно за газ и за квартиру и ждите завтрашнего дня, чтобы все началось снова. Вот такая штуковина! И вас удивляет, друзья-приятели, что молодежь сыта всем по горло и все разносит вокруг себя! Вас шокирует, что они мочатся на мерзкие стены этих заводов для спанья? Вас беспокоит, что они бьют в них стекла, что они воруют машины и начинают пьянствовать, как только их отнимают от сиськи? Меня нет! В комиссариатах полиции обстановка гораздо лучше, чем у них дома! Полицейские, по крайней мере, выслушивают их, дают им выговориться, разговаривают с ними! Это становится, так сказать, их настоящей семьей, потому что фараоны тоже люди! И потому что именно этого им не хватает пуще всего, этим соплякам в черных курках. Людей, с которыми можно поговорить.
На этот раз Берю, ублаженный криками «браво», энергичным жестом руки прерывает наши аплодисменты и опускает руку.
— Я на какое-то время, — вздыхает он, — отошел от своей энциклопедии, ребята! Вы знаете, это что? Когда у человека воспламеняющий характер, как у меня, у Берю, тебя так и тянет на умные речи, слова из тебя так и прут. Но всегда полезно сказать о сути своей мысли. Это помогает разобраться в вопросе.
Итак, вернемся, к воспитанию молодого человека. Многие из них, несмотря на то, что я только что рассказывал, ведут себя с девушками неестественно и робеют перед ними. Когда какая-то нравится им, они боятся ей это сказать или сделать так, чтобы она поняла. Вышеупомянутым молодым людям я хочу дать несколько формул.
Большим и указательным пальцем он крепко сжимает переносицу, вызывая у себя вдохновение.
И оно осеняет его.
— Предположим, — начинает Энциклопедист, — что молодой человек служит в какой-нибудь конторе. Он втюривается в хорошенькую секретаршу и запутывается в своем чувстве. Он издалека рассматривает ее ноги, обтянутые чулком без шва, когда она «нога на ногу» сидит за машинкой, любуется манерой, с какой она курит, стучит на своем «Ундервуде» или подкрашивает помадой губы. Он приходит в отчаяние от того, что не может ей сказать, что из-за нее у него в груди бьется не сердце, а горит паяльная лампа. И вот у этого славного молодого человека пропадает аппетит, за обедом он не доедает свою лапшу и нарушает обмена веществ, как говорит мой доктор. Как же сделать так, чтобы добиться своего? Система такая. Каждое утро парень приходит раньше всех в контору и кладет под чехол пишущей машинки этой крошки букетик фиалок (если сезон) или садовых мальв. Раскошеливаться особо не надо, важен сам жест. Заинтригованная девчонка начинает задавать вопросы насчет того, кто это с ней так мило шутит. Влюбленный не раскрывает себя и продолжает в том же духе. Машинистку все больше и больше начинает разбирать дух любопытства. Чтобы очаровать девчонку, сыны моя, есть только два способа: интриговать, либо чем-нибудь забавлять. В конце концов мисс Ундервуд уже не может больше терпеть. И тогда молодому человеку остается только отправить ей простенькую записочку, надушенную одеколоном «Сирень», в стиле: «Это я, Жюльен, который обожает вас в тайне своей души и решается вам об этом говорить только цветами».
