Когда Брунетти кончил читать, он понял, что им манипулировали, что в книге полно пустых мест и слабая аргументация, что авторы видят связь там, где ее вовсе нет, что обвинения иногда выдвигаются без всяких на то доказательств. Но он понял тем не менее, что одно из основных утверждений всех этих книг, скорее всего, верно: широко распространенные и ненаказуемые нарушения закона и отказ правительства принять более строгие законы доказывают наличие крепкой связи между нарушителями и правительством, чье дело — предотвращать нарушения или карать за них. Не в этот ли водоворот попали два ни в чем не повинных человека, увлеченные туда ребенком с сыпью на руках?
Амброджани позвонил ему около пяти и сказал, что отец мальчика, сержант, работает в отделении контрактов, все еще живет в Виченце. Во всяком случае, его машина все еще здесь и всего две недели назад прошла перерегистрацию, а поскольку процедура эта требует подписи владельца транспортного средства, можно смело утверждать, что он все еще в Виченце.
— Где он живет?
— Не знаю, — ответил Амброджани. — В документах есть только его почтовый адрес, почтовый ящик здесь, на базе, но домашнего адреса нет.
— Вы можете его достать?
— Но тогда они узнают, что я интересуюсь этим человеком.
— Нет. Этого я не хочу, — сказал Брунетти. — Однако мне хотелось бы поговорить с ним где-нибудь подальше от базы.
— Дайте мне один день. Я пошлю своего человека в отдел, где он работает, и он узнает, кто это. К счастью, все они носят на своей форме таблички с именами. Потом я выясню, не следят ли за ним. Это будет нетрудно. Я позвоню вам завтра, и тогда вы сможете подумать о том, как устроить с ним встречу. В основном они живут за пределами базы. А поскольку у него есть ребенок, он наверняка живет не на ее территории. Позвоню вам завтра и сообщу, что мне удалось сделать, идет?
Брунетти понял, как сильно ему хочется сесть на поезд, идущий в Виченцу, поговорить с отцом мальчика и начать складывать головоломку воедино — пикник, сыпь и карандашная заметка на полях истории болезни привели к убийству двух молодых людей. Некоторые кусочки у него уже есть, у отца мальчика должен быть еще один; рано или поздно, складывая их вместе и изучая, перемещая туда-сюда, он, конечно же, увидит рисунок, который до сих пор остается скрытым.
Другого выхода у него не было, он согласился на предложение Амброджани дождаться его завтрашнего звонка. Он снова раскрыл третью книгу, вынул из ящика лист бумаги и начал составлять список всех компаний, которые подозреваются в сбросе или перевозке на судах токсичных отходов без надлежащих лицензий, а также второй список — тех компаний, что были уже официально обвинены в нелегальном вывозе отходов. Большинство таких компаний находилось на Севере, большая часть — в Ломбардии, промышленном сердце страны.
Книга была издана год назад — в этом он убедился, взглянув на выходные данные, а стало быть, список, составленный им, был вполне актуален. Вернувшись к концу книги, он принялся изучать карту, на которой обозначались места, где были найдены несанкционированные свалки. Провинции Вероны и Виченцы были густо усеяны точками, в особенности район к северу от обоих городов, протянувшийся дальше, к подножию Альп.
Брунетти закрыл книгу, аккуратно вложив в нее список. Все равно больше ничего не сделаешь до тех пор, пока не удастся поговорить с отцом мальчика. Его все еще сжигало желание съездить туда, хотя он и знал, что желание это бессмысленно.
Зазвонил внутренний телефон.
— Брунетти, — сказал он, взяв трубку.
— Комиссар, — проговорил голос Патты, — спуститесь, пожалуйста, в мой кабинет.
В голове у Брунетти промелькнула мысль — уж не подслушивает ли Патта и не ведет ли записи его телефонных разговоров и не знает ли он, что Брунетти все еще поддерживает контакт с американской базой. Даже вот эти новые сведения о токсических веществах — Брунетти был в этом уверен — не поколеблют упорного стремления этого человека к тому, чтобы все оставалось шито-крыто. А как только он узнает о подозрениях Брунетти и о том, что в этом деле может быть замешано столь высокое учреждение, как «компания», Патта, конечно, пригрозит ему официальным выговором, если Брунетти не откажется от попыток выяснить, что произошло. Потому что — если блюстители закона полагают возможным не считаться с желаниями компаний, значит, Республика действительно в опасности.
Он тут же направился в кабинет Патты, постучал, ему велели войти. Патта расположился за столом с таким видом, словно он только что вернулся после кинопробы. Успешной кинопробы. Когда Брунетти вошел, Патта был занят тем, что вставлял русскую сигарету в свой ониксовый мундштук, стараясь держать и то, и другое на весу, подальше от стола, чтобы ни крошки табаку не просыпалось на сверкающую ренессансную столешницу. Сигарета сопротивлялась, Патта заставил Брунетти ждать стоя. Наконец ему удалось осторожно втиснуть сигарету в золотой ободок мундштука.
— Брунетти, — сказал он, закуривая и несколько раз осторожно затягиваясь, словно пытаясь прочувствовать привкус золота, — мне сообщили по телефону очень грустную вещь.
— Надеюсь, это не о вашей жене, синьор, — сказал Брунетти, как ему казалось, довольно смиренно.
Патта положил сигарету на краешек малахитовой пепельницы, потом быстро схватил ее, потому что под тяжестью мундштука она упала на стол. Он снова водворил ее на пепельницу, на сей раз уравновесив горящий кончик и конец мундштука. Как только он отнял руку, другой конец мундштука с воткнутой сигаретой перевесил. Сигарета и мундштук скатились в пепельницу, причем мундштук сильно звякнул.
Брунетти сложил руки за спиной и устремил взгляд в окно, несколько раз качнувшись взад-вперед на пятках. Когда он отвел взгляд от окна, сигарета была погашена, мундштук исчез.
— Садитесь, Брунетти.
— Благодарю вас, синьор, — сказал он с неизменной вежливостью, садясь на свое обычное место — на стул, стоящий перед столом.
— Мне, — повторил Патта, — звонили по телефону. — Он помолчал ровно столько, чтобы дать возможность Брунетти повторить в уме свое предположение, а потом продолжал: — Звонил синьор Вискарди, из Милана. — Поскольку Брунетти ничего не спросил, он добавил: — Он звонил, чтобы сказать мне, что вы ставите под сомнение его доброе имя. — Брунетти не стал бурно протестовать, так что Патте пришлось объяснять: — Он сказал, что его страховой агент разговаривал с вами по телефону и вы спрашивали, откуда синьор Вискарди мог так быстро узнать, какие именно вещи были украдены из его палаццо. — Если бы Патта любил самую желанную в мире женщину, он не мог бы прошептать ее имя с большим обожанием, чем это последнее слово. — Дальше, синьор Вискарди узнал, что Риккардо Фоско, известный левак, — интересно, что может означать это слово в стране, где председатель палаты депутатов является коммунистом, подумал Брунетти, — задавал двусмысленные вопросы насчет финансового положения синьора Вискарди.
Здесь Патта замолчал, чтобы дать Брунетти возможность бурно выступить в собственную защиту, но тот ничего не сказал.
— Синьор Вискарди, — продолжал Патта, чей голос все сильнее выдавал снедающее его беспокойство, — не по своей инициативе сообщил эти сведения, мне пришлось задавать ему весьма специфические вопросы насчет того, как с ним здесь обращались. Но он сказал, что полицейский, который расспрашивал его, второй полицейский, хотя я и не понимаю, зачем нужно было посылать двоих, что этот полицейский, кажется, поверил не всем его ответам. Вполне понятно, что синьор Вискарди, всеми уважаемый бизнесмен, и его товарищ по партии Ротари Интернешнл, — здесь нет необходимости уточнять, кто является его товарищем по партии, — огорчен тем, как с ним обошлись, в особенности потому что это произошло сразу же после того, как его избили двое грабителей, ворвавшихся в его дворец и сбежавших с картинами и ювелирными изделиями очень большой стоимости. Вы меня слушаете, Брунетти? — внезапно спросил Патта.
— Ну конечно, синьор.
— Тогда почему молчите? Или вам нечего сказать?
— Я жду, когда вы сообщите об огорчившем вас телефонном звонке, синьор.
— Проклятие! — вскричал Патта, хлопнув ладонями по столу — Это и есть огорчивший меня звонок! Синьор Вискарди — важное лицо, и здесь, и в Милане. Он пользуется большим политическим влиянием, и я не позволю, чтобы он думал и говорил, что в полиции нашего города с ним плохо обошлись.
— Я не понимаю, в чем состояло это плохое обхождение, синьор.
— Вы ничего не понимаете, Брунетти, — сказал Патта со скрытым возмущением. — Вы звоните страховому агенту человека в тот же день, когда он заявляет о грабеже, словно подозреваете, будто в этом заявлении есть что-то странное. И двое полицейских отправляются в больницу, чтобы расспросить его и показать ему фотографии людей, которые не имеют никакого отношения к преступлению.
