Владимир вновь спустился вниз. Дежурство его явно не удовлетворяло — ну чего он бродит как неприкаянная душа, то наверх, то вниз! Интересно, конечно, послушать рассказы, но хочется самому участвовать. Эдакое серьезное дело! Чтоб можно было руки размять, да и мозги тоже.
Если б знал Владимир, как скоро и как трагически осуществится его желание!..
Внизу врача не было, он «уехал на самоубийство». Фотографирование взялся сделать сопровождающий его эксперт НТО, а Коля заканчивал письмо. Он уже описал все подробности и даже счет по таймам баскетбольного матча, где так здорово выступила его Муза, принеся своей команде десять очков. Теперь он испытывал потребность изложить все это в живом рассказе. Минут двадцать он с азартом, которому мог бы позавидовать и Николай Озеров, повествовал Владимиру о ходе матча. Потом вдруг, сам себя перебив на полуслове, сказал:
— Ты знаешь, я так рад, так рад, что она спортом занимается! Ведь не болеет, ни разу школу не пропустила. Утром водой холодной обливается, аж мне морозно. А я вот, — продолжал он грустно, — не могу. Видишь, живот уже, в спине стреляет, горечь во рту по утрам.
Помолчав, Коля спросил:
— Ты вот, Анкратов, спортсмен, ну, я хочу сказать, мастер спорта и все такое. Как ты думаешь, может, мне тоже заняться или поздно? А? Как вот ты начинал? Расскажи. Почему ты начал?
— Потому что по шее надавали! — ответил Владимир и, глядя в изумленное лицо Коли, рассмеялся. — Ладно. Расскажу. Я тогда еще в школе учился. Был у меня друг Колька Ветров, по прозвищу Рыжий. Однажды назначили нас на школьном вечере дежурными — следить за порядком…
Владимир, словно это было вчера, помнит тот вечер. Они встали с Рыжим у дверей, важно и придирчиво проверяя билеты.
Уже кончилась торжественная часть, концерт самодеятельности, начались танцы. Всюду — и в зале наверху, и в коридорах, и даже здесь внизу, в вестибюле. Нарядные девочки, мальчишки, аккуратно причесанные и на этот раз без чернильных пятен, кружились в вальсе. И вдруг наружные двери с грохотом распахнулись, и человек пять ребят ввалилось в вестибюль. Здесь был Ванька-длинный, исключенный в прошлом году из школы, его неизменный друг Ленька-короткий и другая окрестная шпана.
Владимир и Коля пытались загородить им дорогу, но были отброшены в сторону.
— А ну, брысь! — рявкнул Ванька-длинный.
Владимир мужественно вступил в борьбу. Он схватил Ваньку за рукав и потащил.
Но сильный удар по затылку заставил его разжать пальцы. Не успел он обернуться, как Ванька-длинный схватил его за волосы, сделал подножку, и Владимир растянулся на полу в смешной и нелепой позе. Не боль от удара, а именно эта глупая поза, унижение, которому он подвергся на глазах у всех, исторгли из Володиных глаз слезы. С хулиганами справились быстро. Подбежали комсомольцы-старшеклассники и без особой деликатности вытолкали Ваньку-длинного с его компанией за дверь. Когда угроза миновала и девочки, до этого пугливо попискивавшие в углу, осмелели, они стали хихикать, подталкивать друг друга и показывать на Владимира. Не помня себя от стыда, он убежал домой.
На следующий день в сарае за домом они с Рыжим поклялись торжественной клятвой, что изучат японские тайные приемы джиу-джитсу и всегда будут стоять друг за друга. «Твоя обида — моя обида! Моя обида — твоя обида!» — торжественно провозгласил Коля. Его рыжие волосы пылали, как костер, и даже веснушки, сплошь покрывавшие лицо, стали не так заметны.
Оставалось немногое — достать «книжку с приемами». Книжку достали. Дорогой ценой — отдали за нее новый футбольный мяч. Пыхтя и сопя, то и дело крича друг на друга, разучивали за сараем приемы. Но получалось плохо. Прием оказывался эффективным лишь тогда, когда противник стоял неподвижно, как колода. Стоило ему начать сопротивляться — и ничего не удавалось.
Словом, вряд ли что-либо путное вышло из этой затеи, если бы однажды, когда Володя и Рыжий старательно топтались во дворе, изучая новые приемы «ива-наме» и «юки-оре», что значило «скала, смытая волнами» и «сломанная снегом ветка», к ним не подошел крепкий мужчина в коричневом костюме и свитере. Некоторое время он критически наблюдал за раскрасневшимися друзьями, а потом сказал:
— Вот что, самураи, хотите заниматься самбо? Ребята, конечно, знали, что такое самбо, но не очень ясно.
Они стояли в нерешительности.
Мужчина в свитере взял истрепанную книжку, перелистал и, пренебрежительно махнув рукой, вернул ее Рыжему.
— Только время тратите на ерунду. Будете хорошими самбистами, любого дзюдоиста разложите. Так как? Мгновенного успеха не ждите, но к концу школы будете разрядниками. Вы в каком классе?
Володя и Рыжий переглянулись.
Через два дня они неуверенно вошли в зал с косым потолком под Восточной трибуной стадиона «Динамо» и встали в шеренгу таких же, как они, юных борцов. Впрочем, и Володя и Коля (на занятиях от прозвища «Рыжий» пришлось отказаться) еще много сотен раз входили в этот зал, раньше чем стали настоящими борцами. Но тренер Михаил Андреевич Владенов не обманул: через несколько дней, после того как они получили аттестат зрелости, им вручили и маленькую голубую книжечку — теперь они стали разрядниками!
Итак, аттестат зрелости был на руках. Куда идти? Как и все их сверстники, пока они учились в школе, Володя и Коля переменили добрую сотню будущих специальностей. И, как иногда бывает, путь, по которому они пошли, оказался совершенно неожиданным.
Однажды Михаил Андреевич после тренировки предложил:
— Вот что, не хотите посмотреть Школу милиции? Там, правда, Дня открытых дверей не проводится, но я это дело устрою.
Владенов, заслуженный тренер СССР, тренировал и курсантов Московской специальной средней школы милиции. Он был там своим человеком. Разумеется, друзья согласились. Они, конечно, не собирались стать милиционерами, но ведь интересно посмотреть. Однако милиционерами они стали.
Когда они входили в двери окруженного зеленью четырехэтажного светлого здания, то ожидали увидеть тир, зал для занятий самбо, плац для строевой подготовки.
А увидели они совсем другое. Здесь были интереснейшие лаборатории, здесь занимались фото- и автоделом, изучали следы и отпечатки пальцев, вещественные доказательства и оружие. Здесь было много увлекательнейших дисциплин. И оказалось, что милиционеры — это и ученые, и бухгалтеры, и шоферы, и спортсмены, и стрелки, и следопыты, и специалисты еще многих дел.
Разинув рты, очарованные, ходили они по классам и залам, где занятия вели кандидаты наук, старшие офицеры — люди, больше похожие на академиков, чем на милиционеров, какими их представляли себе оба друга.
И с осени курсанты Анкратов и Ветров заняли свои места в учебных классах Школы милиции. Борьбе самбо здесь уделялось много времени.
И наступил день, когда Владимир и Николай (разумеется, в один день — иначе они не могли) привинтили к кителям новенькие, сверкающие серебряным блеском значки мастера спорта СССР.
— …Вот так, — закончил Владимир свой рассказ, — вот так и начал заниматься спортом.
В это время открылась дверь и вошли сотрудники, выезжавшие «на самоубийство». Старший ушел докладывать дежурному, а врач, сняв очки и тщательно протирая их замшей, рассуждал:
— Всех могу понять: вора, убийцу, жулика (понять — не оправдать) — самоубийцу понять не могу. Конечно, когда ты в бою, ранен, окружен врагами и последний патрон себе… Когда закрываешь амбразуру дота, совершаешь подвиг… Но вот так, в мирное время, здоровый парень, студент-отличник, у которого все хорошо, есть мама, папа, даже пианино… И вдруг набрать барбамила и выпить, словно какая-нибудь истеричка! Не понимаю! И из-за чего вы думаете? Из-за несчастной любви…
Врач смешно вытянул губы трубочкой, закатил глаза и произнес последние слова в нос.
Снова воздев очки, он продолжал:
— Студенты оба. Он — лирик, она — «физик», точнее, эпикуреец. Он больше любит бродить по ночной Москве, стихи читать, о любви говорить; она — больше рестораны, танцы, вечеринки. В общем-то плане, так сказать человеческом, он парень стоящий, она — пустышка. Годы тянули; иногда она стихи слушает — зевает, а большей частью ему приходилось тащиться в рестораны да еще ревновать, когда она с другими танцует, — сам-то он в этом деле не великий мастер. В конце концов обоим надоело: ей — скучать с ним, и она бросила его ради какого-то пижона; ему, видите ли, — жить! Накопил барбамила, написал в лучшем стиле Надсона письмо на двенадцати страницах и проглотил дюжину таблеток. Еле откачали. Я бы лично за такие поступки публично порол розгами! — закончил врач свой рассказ.
— Мне кажется, — сказал Владимир, — что у нас в стране самоубийством могут кончать только люди, которых случайно просмотрели врачи-психиатры.
