— Приемыш! Приемыш! Твои родители совсем не учителя! Твои родители бичи и пьяницы... Они подкинули тебя! Подкидыш!
— Не ври! — остолбенел Федя.
— Правда! Правда! Вся улица знает. Если не веришь, спроси у своих приемных родителей!
Федя заскочил в свой дом, не разуваясь, пробежал в комнаты и закричал со слезами на глазах:
— Ма-ама! Я разве не твой сын? Скажи правду, мама!
Он увидел, как мать побледнела от неожиданности и уронила на пол шитье из рук. И сразу понял, что его до сих пор обманывали...
— Кто тебе сказал об этом? Ох, беда-то какая... Все равно ты наш сын! Мы решили тебе сказать об этом в день совершеннолетия... А тогда бы ты сам решил...
Федя рухнул на пол и закатил истерику. Ему было страшно жалко себя, душила обида, казалось, что ему врали даже в самых нежных чувствах. Всё твердили знакомым: «Как он похож на папу! Когда наш Федя вырастет, он тоже будет учителем... Наш птенчик, наш сыночек...» Всё вранье! Он еще пуще залился слезами.
И с той поры он совсем изменился. Стал отставать в учебе, дерзил учителям. А когда родители огорчались, злорадно и эгоистично думал: «Так вам и надо, обманщики!» Потом жалел их и просил прощения, будучи ранимым от природы и сердобольным. Потом опять срывался... К восьмому классу еле тянул на тройки, а когда его закончил, то сам решил ехать поступать в ГПТУ. Там не учился и не работал, связался с компанией таких же молодых лоботрясов. Пьянствовал и дебоширил, пока не выгнали из училища. После этого стал бродяжничать, и вскоре они ограбили будку сапожника. Леха, их главарь, уговорил всех. Отказаться Федя не смог, чтобы дружки не заметили его страха. В полночь подкрались с ломиком и топорами к одинокой будке на темной улице. Федю продирал от страха озноб, он поклялся себе, что больше сроду не согласится на подобное... «А если поймают?!» Но вот уже Леха уверенно выворотил ломом пробой из косяка. По всей улице разнесся такой скрежет железа, что у Феди сердце подкатилось к горлу от ужаса. Он уже намеревался рвануть в темь, но стыдно было трусить перед дружками... Через силу терпел. Сапожник оказался не дураком: выручку всю забирал домой. Нашли в столе пару мятых рублей и несколько медяков.
Назавтра они купили на эти гроши бутылку «Солнцедара», кто-то словно в издевку назвал гадкое вино именем Солнца. Он пил его в последний день перед арестом... Выпили бутылку под каменным домом и опьянели, ведь почти сутки ничего не ели. Расхрабрились, вспоминая ночное «дело», все уже казалось нестрашным. Особенно хвастался Леха и все крутил в пальцах красивую финку, которую стащил у брата. Хотелось есть... Но Леха вдруг предложил: «Еще бы вмазать, кореша! Слабо́ у кого-нибудь «одолжить» денег?» — он показал взглядом на лезвие ножа. Финка была кнопочной, настоящей, уркаганской. Они сразу поняли, как надо «одалживать» и почему-то стали без удержу хохотать. Они вылезли на улицу и пристали к первому же хрычу с авоськой в соломенной шляпе на голове. Леха зловеще прошипел деду на ухо: «Мы Фантомасы, прибыли в Якутск. Дай пять копеек!» — и приставил нож к морщинистой шее. Старик очень испугался и стал трясущимися руками выгребать из карманов мелочь, нашел мятую и грязную трехрублевку. Осмелев от его страха, они нахально обшарили его карманы, но ничего больше не нашли. Посмеиваясь, прямиком двинули в магазин. Около магазина вдруг рядом с ними резко скрипнули тормоза.
— Полундра! Менты! — испуганно рявкнул Леха. — Смывайтесь!
Федя от неожиданности растерялся и остолбенел. Из желтой машины выскочили милиционеры, за ними шустро выпрыгнул тот старик в соломенной шляпе и тонко завопил, указывая на них пальцем:
— Ловите! Ловите хвантомасов-ворюг!
Повязали всех троих разом, даже Леха не успел смыться. Во время следствия всплыла история с будкой сапожника. Так все и началось. С «Солнцедара»... Когда Давыдов вернулся из тюрьмы, жизнь глаже не выдалась. Бичевал, временно устраивался разнорабочим, пил с кем попало и жил, где придется. Пока не повстречал Гелену. В то время он уже свыкся с мыслью, что его удел — катиться по наклонной вниз. Свыкся: «Бич, пьяница!» А она первой сказала: «Ведь ты же молодой парень, а не бич, не алкаш! Зачем же ты пьешь каждый день? Ты посмотри, в каких лохмотьях ходишь, неужели не стыдно перед людьми? Надо держать себя, неужели у тебя нет силы воли. Ведь ты мужик!» Эта проповедь так потрясла своей искренностью, желанием помочь, состраданием. В нем вспыхнула искорка надежды на нормальную жизнь. Он так потянулся к ней! Твердо отказывался от выпивок, заработал деньги в речном порту и прилично оделся, даже снял жилье за недорогую плату. Раза три сходил в театр, где сроду не бывал, хотя чувствовал себя там не в своей тарелке.
Наступили удивительные и благие перемены в его жизни. Когда он вечером засыпал на чистой постели, со щемящей радостью вспоминал Гелену, а утром просыпался с думой о ней, то сравнивал это время с порой беззаботного детства. Все впереди казалось светлым, радостным. Подумывал о женитьбе, но Гелена относилась к нему более по-матерински, нежели по-женски. Эта неопределенность и недоступность девушки начала злить. И вот он снова сорвался в запой... Решил все сразу выяснить, поперся к ней домой. Смутно помнит там грандиозный скандал с ее сестрой, а вот как вернулся в свою хибару — отшибло память. Проснулся утром от нестерпимой головной боли и вдруг почуял, что кто-то мягко гладит его по волосам и щекам. Он приоткрыл глаза и увидел плачущую Гелену.
— Гелена! — он поймал было ее руку, но она отдернула ее и покачала головой.
— Знаешь ли ты, что вчера вытворял? — обиженно проговорила и закусила губу. — Помнишь?
— Нет...
У Федора защемило сердце.
— Какой же ты страшный, когда пьян... Злой... Ты чуть не избил мою сестру Капу... А мне что кричал! Помнишь: «Если выйдешь замуж за другого, то убью!» Ведь ты на меня вчера замахивался кухонным ножом, насилу уговорила тебя бросить его... Что только не обещала... Боже мой... Сестра так рассердилась, что готова выгнать и меня из дома. Придется теперь искать квартиру... Все из-за тебя. Или уеду из города...
Давыдов каялся и вновь обещал не пить. Умолял о прощении, но ничего из этого не вышло. Через месяц узнал, что Гелена уехала на работу в город Салдын. Запил с горя по-черному, месяцами не разувался и не раздевался. Как вваливался в свою избенку, так и падал на кровать. Гнали отовсюду с работы за прогулы...
2.
Во время обеденного перерыва на автобусной остановке «Сайсары» скопилось много народа. Особенно людно было у продуктового магазина по улице Чехова. Захар Эленев поглядывая на толпу выпивох, ожидающих открытия винного отдела, и сокрушенно думал: «Вот сейчас «вмажут» и-и... море по колено. От них можно ожидать чего угодно. Где и когда они работают? Почему пьянствуют день-деньской? Надо вызвать местного участкового и поговорить. Откуда явилось столько равнодушия в людях... Где хваленая «общественность»? Даже во время драк, когда бьют лежачего ногами, люди отворачиваются и пробегают мимо, словно незрячие. Только бы не попасть в свидетели. Ведь совсем недавно, даже среди пьяниц, бить лежачего считалось несмываемым позором... А сейчас возобладал пошлейший принцип: «Своя рубашка ближе к телу».
Следователь подошел к дому с темными окнами, за порослью густо посаженных молодых березок. Ставни и рамы окрашены в радостный голубенький цвет. Палисадник огорожен железной сеткой. Все сделано опрятно и по-хозяйски. Захар даже подивился, увидев на воротах номер дома Хамсеева. Водочку попивал, а дома порядок...
Захар толкнул калитку и вошел. Во дворе были сложены аккуратные поленницы дров, стог сена и хотон для коровы. Это уж совсем было поразительно. «Как в деревне!» — покачал удивленный следователь головой. За забором виден рубленый домик, где и проживал до недавнего времени предполагаемый убийца. Захар прошел через просторные сени с развешанными по стенкам вещами, остановился перед дверью, собираясь постучать, но она вдруг распахнулась сама. Перед ним стояла крепкая пожилая женщина, румяная и остроглазая. Тут Захар сразу понял, на чьем горбу содержится хозяйство.
