Гуров повернулся, увидел Илью Титова, направившего на сыщика пистолет.
– Брось немедленно! – крикнул Гуров. – Сопляк!
– Хочу, чтобы ты видел свою смерть! – выспренно сказал Илья, что-то хотел добавить, не успел.
Два выстрела ударили дуплетом, парня резко отбросило в сторону. Гуров провел ладонью по лицу, невнятно сказал:
– Гойду сюда…
Станислав хотел поддержать друга под руку, Гуров оттолкнул его и крикнул:
– Кузьмич! Не бойся!
Из-за разлапистого дуба вылетел пистолет, высокая, стройная фигура скрылась в кустарнике.
Гуров посмотрел и зло крикнул:
– Господь, не так сдаешь! Грешно!
– Ладно, праведник, иди, работай! – тоже недобро произнес Станислав. – Внизу пусто, но слишком чисто.
Подбежали Гойда и Котов.
– Вызывай бригаду, Игорь Федорович, – сказал Станислав. – Занимайся своим делом. Одна пуля моя. Учти, твою работу будут рассматривать под микроскопом. Нас с Львом Ивановичем допросишь позже, сейчас у нас дела.
– Стой! – Гойда взял Крячко за рукав. – Где второй? Стреляли двое.
– Из леса стреляли, я не видел. – Крячко говорил правду. Сухотого Валентина Кузьмича сыщик не знал.
У ворот станции мялись ее хозяин и подсобный рабочий Гарик, напротив них стоял Валентин Нестеренко, который укоризненно говорил:
– Рабочий день еще не окончен, вернитесь в помещение и не сердите меня. – Увидев вышедшее из-за угла начальство, Нестеренко простецки доложил: – Лев Иванович, надо работать, а люди куда-то бежать собрались. Я вот решаю, наручники надеть, или они образумятся.
– Наручники! – Гуров быстро прошел в ворота, крикнул: – У кого в машине есть фонари, тащите сюда!
Лестничный пролет оказался коротким, потолок нависал метрах в двух, не более, коридорчик в три шага упирался в стену.
– Ну, полковник, бери в руки лом, – сказал Гуров, снимая пиджак, – и приготовь носовой платок.
Сыщики встали рядом, ударили одновременно. После второго удара ломы прошли сквозь перегородку, стало трудно дышать, в лицо ударил сладковатый запах смерти.
– Брось железо, Станислав, – приказал Гуров. – Мы не белоручки, но край знать следует.
По звонку следователя Гойды приехала бригада из МУРа, начали заниматься обследованием трупа Ильи Титова.
– Две огнестрельные раны, обе несовместимые с жизнью, – дал заключение медэксперт.
Неожиданно из подвала исчез фотограф; он появился лишь минут через пятнадцать, бледный, хлопнул ладонью по своему «Кодаку», а Гурову и Станиславу протянул по фотографии, сделанной «Полароидом».
Гуров лишь глянул и быстро убрал снимок в карман, Станислав смотрел на свой снимок долго, потом тихо сказал:
– Я положу данную фотографию на стол первого заместителя министра. – Повернувшись к Гурову, он зло оскалился: – А вы, господин, даже смотреть не желаете? И держите на меня злобу за слишком точный выстрел? Я вас, чистоплюя, насквозь вижу! Вы считаете, что спокойно подстрелили бы Титова, не вынимая руки из кармана? – Станислава вдруг начало трясти, словно эпилептика. – Вы взгляните, взгляните на снимок. Они уложили людей, словно дрова. Вы ошиблись, господин, Илья Титов не имел уже права на суд и жизнь, – полковник поднял руки к небу. – Слава богу, покойник хотел еще выглядеть красиво, желал поговорить.
– Стас, будь мужчиной! – Гуров протянул другу свою фляжку. – Да, я ошибся, а ты меня спас. Выпей и забудь навсегда. Я пошел звонить Петру, он тоже человек и наш друг.
Когда приехали специальные машины с бригадой людей, которые должны были разбирать трупы, Станислав уже успокоился. Прибыла первая съемочная группа телевидения. Гуров вышел навстречу молодым ребятам, поднял руку и медленно сказал:
– Ребята, у меня своя работа, у вас своя, я не могу выгнать вас. Как человек я могу вас попросить. Оставьте аппаратуру, пойдите и посмотрите. Затем хорошенько подумайте, надо ли людям видеть подобное? Они что, легко живут? Вы сумеете облегчить их жизнь, вынудить задуматься о жизни, сделаете людей сильнее? Я не учу вас, просто прошу подумать. Творческий человек обязан иметь конкретную цель и отвечать за последствия своего творчества.
– Люди должны знать! – громко сказали из группы.
– Я свою работу закончил, а вас еще раз прошу подумать. – Гуров обнял Станислава за плечи, повел к машине и шепнул: – Очень мне интересно, как здесь появился Валентин Кузьмич Сухотый. Почему он стрелял и что мы с этого можем иметь?
Борис Иванович Вагин застрелился в своей квартире. На столе стояла пустая бутылка из-под водки и лежала записка: «Я свою жизнь пропил. Не интересно и жалко».
Генерал Орлов забрал у генерала Бодрашова свой рапорт с просьбой о выходе на пенсию.
Первый замминистра вскоре был переведен на другую руководящую работу, говорят, с повышением.
Гуров и Крячко выговоров не получили, историю с их неповиновением тихо замяли.
Телевизионная программа с показом обнаруженных в подвале трупов в эфир не вышла. Но газеты писали, писали…
Полоз и его банда находятся под следствием.
Апрель–июнь 1998 г.г. Москва
