Тело Рейдара Фольке-Есперсена лежало в белом гробу с медными ручками. Гроб стоял на катафалке перед алтарем, усыпанный венками и букетами цветов. Длинная лента от одного из венков сползла в проход. Гунарстранна чуть приспустил перчатки. В часовне было тепло, но почти никто из присутствующих раздеваться не стал. У инспектора запотели очки. Он снял их, задрав голову и разглядывая фрески, вытер линзы носовым платком. Затем снова надел очки и оглядел собравшихся. В первом ряду сидели Карстен Есперсен с женой и детьми и Ингрид — самые близкие родственники покойного. Дети никак не желали сидеть смирно; они то и дело спрыгивали на пол, но мать решительно водворяла их на места. Она досадливо косилась на мужа, но Карстен как будто не замечал ее. Он не отрываясь смотрел на пожилого священника, который проводил службу.
«Будучи совсем молодым человеком, Рейдар Фольке-Есперсен неоднократно смотрел в лицо смерти…» — нараспев лился голос из динамиков. Священник разменял пятый десяток; он говорил на диалекте Южного Вестланда. Первые три ряда были заполнены родственниками и знакомыми, остальные расселись кто куда. Гунарстранна разглядел головы братьев Фольке-Есперсен. Он высматривал среди присутствующих Юнни Стокмо, но так и не нашел его. Потом взгляд его остановился на гробе; он невольно вспомнил о том, как выглядел мертвец, — сначала в витрине собственного магазина, а затем на столе профессора Сквенке.
Дверь у него за спиной открылась, и он резко обернулся. В часовню вошла женщина. Она тоже села в последнем ряду, только по другую сторону от прохода. Когда она садилась, ее стул скрипнул. Гунарстранна то и дело украдкой поглядывал на нее. На незнакомке была толстая овчинная куртка до середины бедер. На коленях она держала красную розу в целлофановой обертке. Ее короткие светлые волосы стояли дыбом — Гунарстранна понял, что она еще очень молода. На нее упал луч света из высокого окна, и инспектор залюбовался ею. Незнакомка показалась ему настоящей красавицей. Она сглотнула слюну. Инспектор понял: она почувствовала на себе его пристальный взгляд. Он поспешно опустил голову. Священник напомнил собравшимся о том, как Фольке-Есперсен любил прогулки в горах, как он ценил природу, не тронутую цивилизацией. Гунарстранна подавил зевок. Внукам, сидевшим в первом ряду, все происходящее давно надоело. Они капризничали и спорили с матерью. Сюзанна что-то шептала или, точнее, шипела. Ее шипение было слышно даже в последнем ряду. Гунарстранне стало не по себе, и он быстро повернул голову налево. Женщина, смотревшая на него в упор, тут же опустила глаза.
Когда священник закончил, встал Карстен Есперсен. Он устремил глаза на потолок, сцепил руки за спиной и произнес на удивление пристойную речь, лишенную всякой напыщенности. Когда он говорил об отце, у него то и дело дергался подбородок. Карстен перечислил многочисленные военные подвиги отца и в заключение сообщил, что гордится им.
После Карстена выступили еще несколько человек. Пожилой мужчина с резким профилем встал перед гробом по стойке «смирно» и отдал честь. Когда священник стал оглядывать зал, проверяя, не хочет ли кто-нибудь еще что-нибудь сказать, Гунарстранна решил, что пора уходить. И тут он заметил, что молодая красавица поднялась, несколько секунд постояла на месте, словно чего-то выжидая, а затем пружинящим шагом зашагала вперед по проходу. С плеч ее свисал красный шарф. Она положила розу к другим цветам, присела в книксене и немного постояла у гроба.
Сотрудник похоронного бюро жестами призывал ее подойти к микрофону. Но девушка его не замечала. Она довольно долго стояла на одном месте, спиной к остальным, словно медитируя. Затем круто повернулась и, глядя перед собой, зашагала к выходу.
Гунарстранну заинтересовало ее лицо. В подбородке и губах ему почудилось что-то знакомое.
Ингрид Есперсен, Карстен и Сюзанна обернулись как по команде. Все трое ошеломленно смотрели вслед неизвестной красавице. Когда за ней закрылась тяжелая дверь, они снова обратили свои взоры на священника.
Гунарстранна встал и тоже вышел. Едва он очутился на крыльце, лицо у него защипало от мороза. Лучи зимнего солнца ослепляли. Приложив руку козырьком ко лбу, он попробовал найти неизвестную красавицу, но безуспешно. Он надел перчатки и спустился с крыльца, ругая себя за то, что упустил ее.
— У вас, случайно, нет с собой телефона? — спросил женский голос у него за спиной.
Гунарстранна резко повернулся:
— Зачем он вам?
Оказывается, блондинка стояла у стены за дверью. Изнутри послышались звуки органа — скорбящие запели псалом. Девушка сделала шаг вперед и закурила сигарету. Гунарстранна заметил, что она дрожит от холода. Еще он заметил толстое черное кольцо на большом пальце левой руки.
— Я собиралась вызвать такси, — пояснила она, вздрагивая.
— Куда вам ехать?
Она вскинула голову:
— Вы на машине?
Инспектор кивнул.
— Мне в Турсхов.
— Хорошо. Я вас подвезу, — бросил Гунарстранна, направляясь к стоянке.
Хотя машина стояла на холоде совсем недолго, мороз успел разрисовать лобовое стекло красивыми узорами. Гунарстранна завел мотор, включил стеклообогреватель на полную мощность, потер руки и стал искать в кармане заранее свернутую самокрутку. Блондинка, не говоря ни слова, села рядом, на пассажирское сиденье. Гунарстранна заметил, что свою сигарету она успела выкинуть. Хотя ему самому очень хотелось курить, подумав, он убрал свою самокрутку назад.
К тому времени, как они добрались до пересечения Шёйенвейен и Сёркедальвейен, лобовое стекло почти оттаяло и видимость стала лучше. Гунарстранна остановился на красный свет; светофор долго не переключался. Воспользовавшись паузой, он протянул блондинке руку и буркнул:
— Гунарстранна.
— Вюллер, — ответила девушка, как бы в недоумении рассматривая протянутую руку. Затем она нехотя пожала ее.
— Как вас зовут? — спросил инспектор.
— А вас? — Она невесело улыбнулась своей шутке и, поджав губы, стала смотреть в окно.
— Я полицейский, — сказал Гунарстранна, когда на светофоре наконец зажегся зеленый свет.
— А я актриса, — отозвалась она, не глядя на него.
— Вы хорошо знали Фольке-Есперсена?
— Замолчите, пожалуйста, — сухо приказала пассажирка.
Гунарстранна улыбнулся про себя.
Некоторое время ехали молча. На Сместад Гунарстранна повернул направо, и они выехали на третье кольцо. Блондинка раскрыла рот только после того, как они миновали въезд на платный участок дороги:
— Пожалуйста, высадите меня у стадиона Уллевол. В любом месте.
— Я довезу вас до дома, — возразил Гунарстранна.
— Зачем?
— Я расследую убийство Фольке-Есперсена.
Пассажирка затихла и довольно долго молчала.
Потом она задумчиво проговорила:
— Он знал моего отца.
— Кто?
— Фольке. Он знал моего отца.
— Кто ваш отец?
— Он умер.
Гунарстранна кивнул.
— Где вы живете?
— На Хегерманнгате.
— У фонтана с быком?
— Чуть дальше, в сторону улицы Маркуса Тране, на Втором кольце.
Гунарстранна остановился на светофоре у стадиона Уллевол. Включил правый поворотник. Солнце слепило глаза, — прохожие казались всего лишь смутными тенями. Инспектор опустил солнцезащитный козырек и чуть отодвинул кресло, чтобы лучше видеть.
— Как они познакомились?
— Кто?
— Есперсен и ваш отец.
— Они были друзьями.
Гунарстранна кивнул.
— Как ваше имя?
— У меня их два.
— У меня тоже, — сказал инспектор.
— Какое хотите?
— Оба.
— Я имею в виду — какое из двух моих имен вы хотите?
— То, которое вам больше нравится.
Ему снова пришлось притормозить. Его пассажирка схватилась за приборную панель и с улыбкой ответила:
— Хеге.
Гунарстранна повторил имя, словно пробуя его на вкус:
— Хеге Вюллер… А как звали вашего отца?
— Харальд Вюллер.
Гунарстранна недоверчиво покосился на свою спутницу. Времени на более пристальный взгляд у него не было — он ехал со скоростью восемьдесят километров в час. Она смотрела перед собой, улыбаясь, как будто вспомнила что-то забавное.
— Значит, вы актриса?
Она кивнула.
Дальше ехали молча. Когда подъехали к Хегерманнгате, Гунарстранна снова спросил:
— Вы хорошо знали Фольке-Есперсена?
— Я его не знала.
— Но вы положили розу ему на гроб.
