— Ты так думаешь? Мне показалось, что он ничего ценного не сообщил, — отмахнулся Трульсен. — Но я, собственно, ничего особенного от него и не ждал, ведь он уехал отсюда более двадцати лет назад… — Он произнес эти слова с таким выражением лица, как будто речь шла ни много ни мало как об измене родине. — Он почти не поддерживал контактов с братом и его семьей. Прямо-таки асоциальный тип какой-то.
— Ну, может быть, его никто и не приглашал.
— Какое может быть приглашение? Ведь это его семья. — Трульсен начал входить в раж, изображая неподдельное негодование. Валманн слышал, что его коллега проводит свой отпуск в Суннмёре у замужней сестры и ловит там целыми днями сайду на поддёвную удочку. — Подумать только, почти целый месяц прошел, с тех пор как нашли мертвыми его брата и невестку, а он только сейчас приехал.
— Ну, наверное, были на то причины.
— Тьфу!
Валманн решил оставить эту тему. Во всяком случае, ясно было одно: Трульсен вовсе не собирался расспрашивать младшего из Хаммерсенгов о личной жизни его брата.
— Что тут такое?
Анита высунула голову из-за двери в недоумении, что могла означать эта беседа перед ее дверью.
— Я… только хотел спросить, не надо ли чего купить в универсаме. Я сейчас уже пойду, — пробормотал Валманн.
— Так сразу не соображу, — ответила она несколько удивленно. Они уже обсудили эту тему за завтраком, и у него в кармане лежал список необходимых продуктов. В другом кармане лежало обручальное кольцо из белого золота, доказательство тот, что отношения Георга Хаммерсенга с женой были не наилучшими.
— Ну да ладно, увидимся, — пробормотал он и удалился, сопровождаемый взглядами Аниты и Трульсена. Далеко не лучший уход со сцены, отметил про себя Валманн, торопливо удаляясь по коридору. Если бы они только знали, что я уже почти разгадал этот ребус!
Было около четырех, и народ начал расходиться по домам. Подбегая к офису Кронберга, он чуть не налетел на открывшуюся дверь.
— Так вот ты где! — Кронберг и ухом не повел, не обращая внимания на то, что они чуть было не столкнулись. — Я заходил к тебе в офис и звонил…
Валманн подавил возникшее было раздражение. Лихорадочный блеск за стеклами очков Кронберга говорил о том, что ему есть чем поделиться с коллегой.
— О'кей, — сказал он. — Что там у тебя?
— Не здесь.
— Почему?
— Посмотри на часы! Без трех минут! Рабочий день закончен, и денег у нас полно. Давай вздохнем поглубже и окунемся в стихию развлечений!
— Ну говори же, говори! — Валманн становился еще более нетерпелив, когда его коллега впадал в лирический настрой. А кроме того, его раздражали слова Кронберга и его заговорщическая улыбка: значит, опять он что-то упустил. Похоже, он все время оказывался не в том месте и не в то время.
— А может, ты согласишься сопроводить меня в подобающий для стихии развлечений ресторанчик?.. — Легкая ирония во взгляде постоянно вызывала сомнение в том, что Кронберг думает именно то, что говорит, а не наоборот. Валманну показалось, что на бледном лбу его коллеги блеснула капелька пота, к которой приклеились колечки волос. Кронберг стоит перед ним и предлагает выпить по стаканчику, и причем немедленно. Выбора не было.
Ирландский паб — единственное приличное заведение в Хамаре, все же не пивнушка. Наоборот, его клиенты — репрезентативный срез городского населения, посещающего рестораны. Здесь можно съесть отличный бифштекс с картофелем пом-фри за нормальную цену, а выбор сортов пива выходит далеко за рамки кислого «Рингнес» и «Хансас».
— «Гиннесс» из бочки, — громко выдохнул Кронберг и окунул верхнюю губу в толстый слой пены. Валманн с нетерпением ждал, когда за губой последует кончик носа. — Ты не знал, что я провел несколько лет в Англии? Начал изучать информатику в Норидже, хотел стать экспертом по компьютерам. В то время более или менее приличный компьютер был размером с несколько холодильников — да уж, в этом деле я был далеко не последним… — Он глубоко и с удовлетворением вздохнул.
— И что же случилось?
— Да все эта Маргарет Тэтчер. Она отменила стипендии для иностранных студентов в Англии. Я учился и одновременно работал, но все равно того было недостаточно. Без спонсора я не мог продолжать учебу. На помощь из дома рассчитывать не приходилось, там царил закоренелый скептицизм к долгам и займам. Отец работал на железной дороге, — добавил Кронберг, как будто это все объясняло. — Мы за все платили наличными, даже за машину, зеленый «сааб», выложили тридцать три тысячи, которые копили одиннадцать лет. Отец не успел на нем и поездить, с ним случился обширный инфаркт, и через год он умер. Вот и все, чего он достиг своей бережливостью. Он заставлял мать мыть посуду холодной водой, чтобы экономить электричество!
Кронберг уже выпил полстакана темного непрозрачного пива. Он явно получал удовольствие — от пива, от беседы за столиком, расположенным в дальнем углу бара, почти у самого туалета. Он нашел здесь свой оазис, прибежище после напряженного рабочего дня.
— Но что же ты хотел?.. — Валманн только пригубил свое пиво. У него было какое-то странное чувство. В свою бытность вдовцом он тоже частенько ощущал потребность немножко расслабиться, уходя с работы, пойти куда-нибудь, чтобы не сидеть в четырех стенах дома. Но вовремя уловил опасность и перестал. Только три-четыре раза в неделю ходил обедать в кафешку «Еда что надо». Но эти времена, слава Богу, прошли.
— Ты хочешь спросить, зачем я тебя искал? — Кронберг вытер с губ пену тыльной стороной ладони. Никто ни разу не обмолвился при Валманне, что Кронберг пьет. Сам же он никогда не замечал, чтобы тот когда-нибудь был не в себе или плохо соображал. Наоборот, Кронберг постоянно изумлял всех в полиции своей находчивостью, своим глубоким анализом и острым умом, умением видеть «взаимосвязи». Может быть, он ограничивается пол-литровой кружкой сразу после работы? Валманн чувствовал, что очень скоро он получит ответ на этот вопрос…
— Я только хотел тебе сказать, что ты оказался прав! — Лицо Кронберга расплылось в сияющей улыбке.
— По какому поводу? — не понял Валманн.
— Когда ты намекнул, что надо начать искать Ханне Хаммерсенг в наших краях.
— И ты ее нашел?
— И да, и нет. — Близорукие глаза Кронберга весело сверкали. — Я отследил ее до больницы в Сандеруде. Там она лежала трижды, и ее трижды выписывали. Ее поместили в специальное психиатрическое отделение больницы — жилищный кооператив с медперсоналом, но она сбежала оттуда, а сейчас никто точно не знает, где она находится. Так что один-ноль в твою пользу, Валманн! Или вернее, ничья. Теперь твоя очередь. Хочешь еще пива?
Жилищный кооператив назывался Солтун и находился в Ридабю, в десяти минутах езды от города в восточном направлении, по шоссе на Эльверум. Заведение представляло собой несколько сравнительно новых аккуратненьких зданий, расположенных в хорошо ухоженном парке. Аллеи были тщательно расчищены граблями, декоративные луковичные растения вылезали из земли на газонах и грядках, прямоугольная правильность которых, казалось, говорила о том, что это социальное заведение. Валманн припарковал машину на Финсалвеген и остаток пути прошел пешком. Рабочий день еще не закончился, он был при исполнении и вовсе не хотел, чтобы старшая сестра-хозяйка увидела перед дверьми своего офиса полицейского, выходящего из машины, а потом ощутила запах пива.
Его встретила высокая дама средних лет по имени Эли Вестмарк. Сквозь каштановые волосы пробивались седые пряди, которые она почему-то не закрашивала. Она не пригласила его зайти и не выразила особого желания обсуждать вопросы, связанные с ее клиентами, будь то медицинские или личные, даже если он представитель правопорядка. И только когда Валманн втолковал ей, что она может быть привлечена в качестве свидетеля при разбирательстве дела об убийстве и что тогда ей придется давать свидетельские показания в полиции, согласилась кое-что рассказать.
Конечно же, она хорошо помнила Ханне Хаммерсенг, Ханне Ха, как ее называли в отделении. По какой-то причине Ханне не хотела, чтобы ее называли по фамилии — она вздрагивала, когда кто-то ее произносил. По ее многозначительному взгляду Валманн понял, что госпожа Вестмарк вовсе не будет с твердостью настаивать на неразглашении профессиональной тайны, как это могло показаться с первого взгляда. Ханне Ха была довольно приятной и обходительной женщиной, хотя порой у нее случались «приступы». В чем конкретно состояли эти «приступы» Эли Нестмарк объяснить затруднялась. Что-то вроде раздвоения личности… Ханне называла себя различными именами, порой довольно странными, непонятными, и имена эти менялись в зависимости от настроения. Иногда она была доброй и милой «как ангел», а затем вдруг круто менялась и превращалась в бешеный комок разрушительных нервов и импульсов. Случались и приступы «неконтролируемого поведения». Валманн понял, что речь шла главным образом о случаях провокационного поведения сексуального характера, как по отношению к персоналу, так и к пациентам. Это не было хроническим заболеванием, однако такие случаи имели место достаточно часто, так что возникали сомнения в том, что она достаточно здорова, чтобы жить самостоятельно. В последнее время своего пребывания в Солтуне состояние Ханне значительно улучшилось. Она была искренна и общительна, и ей обещали, что дадут возможность жить в городе самостоятельно, как только освободится комната. И примерно в это время она исчезла. Ее не объявили в розыск, ведь социальная медицинская служба — это не полиция и не применяет полицейские методы. Лечащий врач заявил, что она не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих. А драматические события, связанные с розыском и возможной поимкой, принесли бы ей скорее вред, нежели пользу.
