И последнее, что промелькнуло у него в мозгу, перед тем как он полностью перестал соображать, было: как все-таки хорошо, что они с ней одного роста!
Они сидели на подоконнике в подъезде, разложив ее тетрадь на коленях, и она была абсолютно счастлива. Вчера Маша думала, что не сможет вернуться обратно на Петровку после того ушата презрения, который он на нее вылил в кафе. И по той боли, которую испытала, поняла, что по уши влюблена в капитана со скучными голубыми глазами.
Это ничего, сказала себе она, это неважно. Важнее ее глупых любовей – маньяк, гуляющий по Москве, а видящий перед глазами лишь Небесный Иерусалим. И почти себя в этом убедила… Но как ухнуло вниз и забилось одновременно повсюду: в висках, в животе, в горле бедное сердце, когда Маша увидела невысокую фигуру рядом с домом, и стало плохо – физически, когда тот начал разглагольствовать о том, как она его раздражает. И потом, когда они нацеловались наконец: сначала стоя, потом сидя на скамейке, – до затуманенных глаз и искусанных губ, когда он прижал ее голову к своему плечу, и они так и сидели рядом… Пока их не согнал сосед снизу, собачник, чей огромный ньюфаундленд обожал Машу и не знал, что нужно было проявить тактичность. Смущенный хозяин тянул пса в другую сторону, усиленно пряча глаза, и Маша в результате прыснула, подошла погладить лобастую голову. Романтический настрой был сбит. Об убийце говорить не хотелось, но оба знали, что придется, и решили устроить внеочередное рабочее совещание на подоконнике третьего этажа.
– Ты любишь собак? – спросил Андрей, пока они поднимались наверх.
– Да, очень, – сказала Маша. – А что?
– У меня тут есть для тебя одна. Зовут Раневская.
– Девочка?
– Малчык. Очень наглый при этом. Ты с ним построже… Когда придешь ко мне в гости. – И он улыбнулся такой смущенной и счастливой улыбкой, что Маше захотелось снова его поцеловать, но она решила держать себя в руках.
– Я все поняла про цифры, – сказала она, раскрывая тетрадь на странице с таблицей. – Мы были правы. Логика есть, и она, как и вся история с Небесным Иерусалимом, средневекового разлива. Существует такой православный религиозный текст: «Мытарства, или Хождения Феодоры». Помнишь, мы говорили о том, что догмат о чистилище был принят исключительно католиками на Флорентийском соборе?
Андрей хмыкнул, и Маша ткнула его в бок:
– Перестань! Это важно, чтобы понять, что творится у преступника в голове. Получается, что мытарства – единственный способ православных если не очиститься, то откупиться от грехов.
– Это как это? – поинтересовался Андрей.
– С помощью добрых дел. На мытарствах душа испытывается во всех делах, словах и помышлениях. Пока не будет определена в рай или в ад. Это, если тебе так понятней, как перетягивание каната. Только с гораздо более серьезными последствиями. Смотри. – Она протянула Андрею таблицу. – Все сходится! Все наконец сходится! «Мытарства» для убийцы вроде инструкции к применению, а Москва – все еще святой город, «Новый Иерусалим», где недостойны жить грешные души! Каких-то жертв мы отсюда не знаем, но совершенно точно, что убийца дошел уже до пятнадцатого мытарства! Читай.
И Андрей прочел: «Прошли мимо 15-го мытарства – чародейства, обаяния, отравления, призывания бесов…» Это же Аделаида!
– Здорово, – мрачно сказал Андрей. – И сколько нам еще осталось?
– Пять, – тихо сказала Маша.
Долго ждать не пришлось. Артем Минаев – разорванный пополам на месте снесенной церкви Фрола и Лавра на Мясницкой – жил поблизости же, в Бобровом переулке. Пока труп снимали с дерева, пока работали эксперты, Андрей все думал о практическом осуществлении плана: нужно было выбрать два дерева. Не очень старых – чтобы не сломались, но и не молодых – слишком податливых, чтобы не распрямились под весом тела. Минаев был мелковат – килограммов шестьдесят максимум, и Андрей, содрогнувшись, подумал, что вес и рост жертвы могли стать решающими при выборе его кандидатуры на «грешника».
А то, что тот грешил, и солидно, сомнений не вызывало: они теперь приблизились к последним ступеням мытарств, где бесы допрашивали уже не за болтовню, а по-крупному. Но какими бы страшными ни были грехи Минаева, Андрей не мог себе представить вину, за которую можно было б разорвать живьем. Впрочем, он уже понял, что по сравнению с преступником ему явно не хватает воображения. Поднимаясь с понятыми в квартиру Минаева, он успел заметить этажом ниже испуганные, но и любопытные мордочки двух мальчишек. Из глубины квартиры раздался истеричный и нетрезвый женский голос – и мордочки мгновенно скрылись за солидной кожаной дверью. Андрей взял на заметку переговорить с ними постфактум: мальчишки в этом возрасте приметливы.
Квартира у Минаева была типичной холостяцкой берлогой. Ну, может быть, чуть почище обычного – согласился с собой Андрей, вспомнив бардак у себя на дачке и пообещав обязательно убраться. И из общегигиенических соображений, и из-за возможного приезда к нему Маши Каравай (во что он особенно поверить не мог, но помечтать хотелось, пусть даже в таких мрачных обстоятельствах). В холодильнике у Минаева имелось все для элементарного обеда-ужина на пару дней в одно лицо: по крайней мере, в гости тот никого не ждал. В комнате еще стояла с вечера тарелка с остатками копченой рыбы, которой пропахло все помещение. Но Андрей согласился с ребятами из экспертной группы – вдыхали запахи и похуже – и медленно прошелся по комнате.
Ничего в ней особенного не было – только представительный компьютер с отдельным жестким диском. Рыбки неспешно плавали по большому плоскому экрану. Андрей посмотрел вопросительно на эксперта, и тот кивнул – можно. Андрей тронул мышку – и экран ожил: на рабочем столе было открыто окошко с видео. Андрей развернул его на весь экран и кликнул на «плэй».
Заиграла музыка ритмичного пошиба, и то, что происходило на экране, тоже было вполне ритмично. Андрея окружили криминалисты, с интересом уставившись в экран. С первых кадров понятно было, что это – порнуха, и, так сказать, голубого толка, но мужчина, стоявший спиной и размеренно дергающий ягодицами, казался удивительно крупным на фоне своего партнера. И когда камера переместилась, кто-то рядом с Андреем ахнул: «Да это ж совсем пацан!» А Андрей быстро нажал на «паузу». Лицо мальчика показалось ему смутно знакомым, и Андрей сглотнул подступающую тошноту. «Маленький сосед снизу», – подумал он. Свернул одно видео, за ним оказалось еще два «окошка» примерно того же содержания. Андрей решил все переписать и посмотреть позже.
Сбрасывая ролики на диск, он заметил краем глаза – каждый из них длился 18 минут. Что сказала вчера Маша? Что-то о том, что они остановились на 15-м мытарстве. Он не хотел звонить – по такому поводу. Но знал, что все равно придется, и пусть уж сейчас: ему нужны были ее мозги и ее разлинованная таблица в тетрадке.
– Привет! – нежно прошептала Маша в трубку еще сонным голосом, и он не выдержал, улыбнулся – такая теплая волна затопила сердце. Значит, ему ничего не приснилось? Значит, всё, что случилось вчера, было правдой?
– Привет! – сказал он. И заранее пожалел о той фразе, что будет следующей: – У нас тут очередной труп у Мясницких ворот.
Маша ахнула…
– Зачитай, пожалуйста, что там с 16-м мытарством?
На другом конце провода зашуршали страницы:
– «Мытарство блуда. Блудные мечты, помыслы, мысленное услаждение в том, порочное осязание, страстные прикосновения…» Подходит?
– Подходит, – согласился Андрей. – Но не совсем. Что с 17-м?
– Прелюбодеяния, супружеская неверность, насилие, – прочла Маша голосом первой ученицы.
– Дальше, – попросил Андрей.
– Андрей, сколько у тебя там трупов? – спросила Маша, но послушно продолжила: – Мытарство содомских грехов, кровосмешение, рукоблудие, уподобление скотам, противоестественные грехи.
– Вот! – удовлетворенно сказал Андрей. – Это оно.
– Но это значит… – нерешительно начала Маша.
– Это значит, что мы пропустили два трупа, – мрачно подтвердил Андрей.
– Я выезжаю, – сказала Маша. – Диктуй адрес.
* * *
– Только маме не говорите, – сказал Петя, младший из мальчишек (старший, когда Андрей сообщил ему о смерти Минаева, нервно дернул лицом и говорить отказался).
– Не скажу, – серьезно пообещал Андрей.
– Мама у нас пьет, – сообщил Петя доверительно. – Вы не думайте – она не пьяница, это после развода с папой просто. Папа ей квартиру оставил, – чинно рассказывал шкет. – Машину. Чего еще надо? Ну, машину она продала, – шмыгнул он носом, и видно было, что машину ему до сих пор жалко. – Машина – во! «Хиундай», двигатель мощный, трехлитровый, – рассказывал Петя, а Андрей смотрел по сторонам: квартира была когда-то облагорожена евроремонтом, но по десяткам мелочей: более ярким квадратам на выцветших обоях, там, где когда-то висели картины, внезапной пустоте на тумбочке под телевизор – Яковлев понял, что в этом доме уже расстаются с недавним благополучием.
