Жаль, конечно, что не уследили за вторым подставлялой. Но зато был известен в некотором роде заказчик, некто Митяй, сведения о котором Сева и надеялся получить от Мутенкова. Был способ заставить его говорить правду. Запись их с Сафиевым разговора для такого неопытного, в общем-то, в жизни человека, как Виктор, могла показаться ему поистине сокрушительным обвинением против него. И Сева на первых порах даже не собирался разубеждать его в обратном…
3
Пока ехали, Турецкий связался с Грязновым-старшим и предложил подготовить необходимых людей для дальнейшей оперативно-следственной работы. Это значит, надо срочно пригласить Филиппа Агеева, появление которого несомненно произведет в сознании поганцев взрыв атомной бомбы. Неменьший эффект оставит и участие в опознании Рустама Гусарова, а также подполковника Новохатко — его же гнезда птенцы!
«Сегодня, — размышлял между тем Голованов, — эксперты-криминалисты обследуют пострадавший в столкновении „мерседес“. Затем их данные сравнят с теми, что оставил в протоколе Мутенков, а также с выводами, которые предложил „виновнику“ аварии, генеральному директору мебельного салона „Янтарь“ господину Гусельникову, представитель САО „Мегаполис“, где застрахована пострадавшая машина, господин Коган».
А САО, кстати, для нормальных людей — это, оказывается, страховое акционерное общество. Другую, близкую по звучанию аббревиатуру хорошо помнил Всеволод Михайлович — САУ, самоходная артиллерийская установка. Покруче иного танка… Но это — к слову.
Ну ладно, виноват «крупный мебельщик», а кто же пострадал? А пострадал у нас нынче, судя по документам, владелец «мерседеса» представительского класса, разнорабочий магазина-кулинарии «Платон», что находится на Лермонтовском проспекте, гражданин некогда братской Молдавии, Ульян Семешку, имеющий временный вид на жительство в Москве.
А сам проспект в свою очередь рассекает Жулебино и Косино и тянется дальше, в Люберцы. Вишь ты, как все постепенно сходится!
Остается теперь узнать, кто таков Митяй, и тогда можно делать выводы, кем на самом деле является этот даже на вид тупой Семешку, который либо сам бандит, либо у них на подхвате. Точнее, на подставе. Вот обо всем этом и собирался потолковать с Витей Мутенковым Сева Голованов, благо дорога еще долгая.
— Зачем же ты с этим мудаком связался? — с явным сожалением спросил Сева.
Парень промолчал, только засопел громче, будто обиженный.
— Да-а… — продолжал Голованов. — Ну против тебя, голубь, набралось уже достаточно. Вот приедем, тебе столько предъявят, что мало не покажется… Но я другого не пойму. Ладно, дадут тебе срок, сядешь отдохнуть… Дома у тебя своего нет. Значит, что же? Маринку твою, ежели подкормить… А что, ей тогда дорожка одна — в бордель, Семешку бритого ублажать… Либо Митяя. А вот Наташку жалко. Куда девчонка-то денется, только на улицу, в нищенки, а с ее здоровьем? Эх, козел ты, Витек! И на что рассчитываешь?..
Услышав какие-то непонятные горловые звуки, Сева глянул вбок. Мутенков ерзал на сиденье, будто пытался освободить руки, скованные браслетами. Голова его была закинута на спинку сиденья, и он словно пытался что-то выкрикнуть, заорать, выматериться, но у него не получалось — видно, судорога перехватила горло. Сева коротко, но несильно, врезал ему по животу ребром ладони. Парень вмиг согнулся. Часто задышал, наконец поднял голову. Сопли, слезы и слюна перемешались на его багровой физиономии с приплюснутым, как у поросенка, носом.
— Эва, — презрительно сказал Сева, — посмотри на себя, мужик называется! — и повернул в его сторону зеркало заднего обзора. — Смотри, смотри, герой, твою мать! Мальчишка сопливый. Одним махом целых три жизни перечеркнул на хрен. И кто ты есть после этого? Ну, хочешь услышать, кто ты такой?
Сева потянулся к магнитофону и включил воспроизведение записи, сделанной им ранее. Искоса стал наблюдать за мимикой Мутенкова.
Сперва тот слушал разговоры, не вполне понимая, кто и о чем говорит. Потом что-то его будто стукнуло, он насторожился, недоверчиво посмотрел на Голованова, снова, открыв рот, уставился на магнитофон. А когда разговор пошел не о телках, а о делах, даже как-то съежился, голову втянул в плечи, стал меньше размерами, что ли.
Голованов наблюдал за этой метаморфозой и внутренне посмеивался, хотя внешне оставался таким же строгим и суровым. Наконец запись кончилась. Сева поставил на перемотку, резко спросил:
— Я ж говорю — козел! Понял теперь, где вы у нас? — и, оставив руль, кинул два пальца одной руки на два пальца другой, изобразив решетку, которую и сунул прямо под нос парню. Снова взял руль. — Ну Семешку вашего мы взяли. А другой хоть и убег, да мой кореш его хорошо запомнил. Съездим завтра в этот «Платон» и заберем. И по печени парочку разков заденем, чтоб больше не дрыгался. Кто там, в той кулинарной лавке в Жулебине, молдаване, что ль, устроились?
Мутенков подумал и кивнул. «Уже хорошо, — подумал Сева. — Продолжим наводить мосты…»
— А скажи ты мне, Витек… только честно… что у тебя, такое уж говно Маринка-то? Чего ты с этим татарином, который уже сегодня на первом же допросе заложит тебя со всеми твоими потрохами, чтоб самому отмазаться, по телкам бегаешь? Сами ж говорили, — он кивнул на шелестящий перемоткой магнитофон, — что грязные, блин, шалавы, а? Или ты у него шестеришь? Куда прикажет, туда и бежишь? Опять же и этот отпуск среди зимы…
— Да нет… — даже как бы обиделся за партнера Мутенков. — У нас типа нормально все. Не, в натуре! — он повернулся к Голованову, чтобы казаться убедительней. — А про отпуск — это не он…
— А-а, Ну конечно, Митяй велел, — спокойно заметил Сева, не отрывая взгляда от дороги. — На службе-то не получается бомбить лохов без перерыва, а тут — лафа, гуляй не хочу! Так, что ли? — он с насмешкой посмотрел теперь на парня и увидел, что у того даже челюсть отвисла от какого-то суеверного страха. Значит, попадание в яблочко.
И теперь, чтобы не потерять инициативы, надо было дожимать парня. Забыть на минутку про Митяя, чтобы потом вернуться, когда у Мутенкова уже не останется иного выхода, кроме как колоться, причем поскорее, пока за него этого не сделали другие…
И снова Голованов вернулся к больной для парня теме семьи. Тут он и сорвался, наконец стал доказывать, что на те гроши, которые получает, ни семью, ни жилье содержать нельзя. Вот и приходится поэтому… Сева не мог не посочувствовать и тут же плавно перешел к офицерским погонам, выяснив, что затея конечно же была не его, не Виктора, понятное дело. Значит, опять подошла очередь Митяя.
И Сева напомнил фразу из записанного разговора насчет следака, которого поили водярой. Вздрогнул Мутенков, забыл уже об этом. А Сева спросил, кто велел им уделать парня? Опять, что ли, этот Митяй? Но парень теперь глухо молчал.
— А я знаю, чего ты сейчас боишься, — небрежно заметил Голованов. — Митяя этого и боишься. Ну да, как же! Он ведь среди вас, дураков, самый умный! Подставы страхует. Вам помалу отстегивает и тем в своих руках держит, заказы делает, а вы исполняете, как и другие его шестерки. Только понимаешь, что я теперь скажу тебе, Виктор? Как Семку-Мышь мы взяли, так и Митяя твоего тоже возьмем. И он тут же всех вас и сдаст. Сам подумай, кто вы ему? Воры в законе? Авторитеты? Вы шелупонь, пена, дунул — и нет вас. Он же понимает, что иначе ему самому такой срок обломится, что до конца жизни хватит. А если станет сотрудничать со следствием, то ему, глядишь, и скостят малость. А там, при хорошем поведении, и амнистия засветит. В то время как вас, ребятки, упекут без всякого снисхождения. Как пособников бандитов. Добавлю еще, что таких, как вы, очень не любят в местах заключения. Могут взять да по ошибке засунуть не в «ментовскую зону», а в общую, к уголовникам. И если вас там сразу над парашей не согнут, выйдете окончательно уже бандитами. А после — дорожка известная. Один раз живем! Кровищи вокруг себя напустили и кончили пулей. Либо от нас — при попытке, так сказать, сопротивления, либо от своих, что вероятнее. Стоило семью-то заводить? Не знаю. Ведь по-человечески и пожить не успеешь… Да, между прочим, дружка своего ты больше не увидишь, разве что уже на суде, когда обоих в клетку посадят. Но он-то станет, скорее всего, тебя валить, хоть ты и помоложе на год… Получается так, — без перехода, задумчиво сказал Сева, — что того следователя тоже Митяй вам заказал… Да? — он посмотрел на Мутенкова, и тот неожиданно кивнул, — видимо, уже по инерции, неосознанно. — А Митяй авторитет? Ну вот и концы связались, Витек, дурная твоя башка. Мой тебе совет, послушай следователя, я его много лет знаю — честный мужик и зря чужие грехи на твою шею вешать не станет. Дочку свою пожалей…
— Ага! — вдруг словно обозлился Мутенков. — Меня посадят, а уж вы ее сами пожалеете, да?! Ничего не знаю! Ничего не скажу, хоть режьте! — и отвернулся.
