Непрерывно продолжал звонить домофон.
Мартин Бек отставал от него на половину лестничного марша, и это расстояние увеличивалось.
Мартин Бек слышал его шумное дыхание, но увидел его только тогда, когда выбежал в вестибюль на первом этаже. Он уже миновал внутреннюю стеклянную дверь И быстро приближался к относительной свободе на улице.
Колльберг отпустил кнопку домофона и отклеился от стены. Мужчина в плаще быстро размахнулся, целясь Колльбергу прямо в лицо.
В этот момент Мартин Бек понял, что все наконец-то кончилось, и через долю секунды действительно услышал короткий, болезненный вой, когда Колльберг перехватил руку мужчины и быстрым жестоким рывком завернул ее за спину. Мужчина в плаще беспомощно лежал на полу.
Мартин Бек прислонился к стене и слушал, как, казалось, сразу со всех сторон приближается звук сирены. Полицейский автомобиль уже приехал и на тротуаре патрульные отгоняли зевак.
Он смотрел на мужчину по имени Фольке Бенгтссон, который лежал там, где упал, лицом к стене, и по лицу у него текли слезы.
— Скорая помощь уже приехала, — сказал Стенстрём.
Мартин Бек поднялся лифтом на третий этаж. Соня сидела в кресле, на ней были вельветовые джинсы и шерстяной свитер. Он посмотрел на нее с виноватым видом.
— Приехала скорая. Они сейчас поднимутся.
— Я могу идти сама, — бесцветным голосом ответила она.
В лифте она сказала:
— Не смотри так печально. Не нужно. Со мной в общем-то ничего не случилось.
Он не смотрел ей в глаза.
Если бы он попытался меня изнасиловать, я бы, возможно, сумела с ним справиться. Но ему нужно было вовсе не это. У меня попросту не было шансов, абсолютно никаких. Она вздрогнула.
— Еще какие-нибудь десять-пятнадцать секунд и… или если бы не вспомнили о домофоне там, внизу: это его напугало. Словно перетерлась изоляция. Бр-р-р. Это было ужасно.
Когда они подходили к скорой помощи, она сказала:
— Бедняга.
— Кто?
— Он.
Через четверть часа перед домом на Рунебергсгатан остались только Колльберг и Стенстрём.
— Я приехал как раз вовремя и видел, как ты его скрутил. Я стоял прямо напротив дома. Где ты этому научился?
— Понимаешь, я старый десантник. Пользуюсь этим иногда.
— Дьявольская штука. Я такого еще никогда не видел. Таким приемом кого угодно можно скрутить.
— В августе шакал родился, в сентябре первый дождик пролился, я такого потопа никогда не видал, сразу же завыл шакал.
— Что это?
— Цитата, — ответил Колльберг. — Это написал некто Киплинг.
Мартин Бек смотрел на сидящего перед ним с угрюмым видом мужчину, с рукой на перевязи. Он наклонил голову и упорно разглядывал пол.
Этой минуты Мартин Бек ждал шесть с половиной месяцев. Он подался вперед и включил магнитофон.
— Вас зовут Фольке Леннарт Бенгтссон, вы родились в Стокгольме шестого августа 1926 года, живете на Рёрстрандгатан в Стокгольме. Правильно?
Мужчина едва заметно кивнул.
— Вы должны отвечать вслух, — сказал Мартин Бек.
— Да, — ответил мужчина по имени Фольке Бенгтссон. — Да, правильно.
— Вы признаете себя виновным в убийстве на сексуальной почве американской гражданки Розанны Макгроу и в том, что совершили это убийство в ночь с четвертого на пятое июля прошлого года?
— Я никого не убивал, — прошептал Фольке Бенгтссон.
— Говорите громко.
— Не признаю.
— Вы уже признались, что познакомились с Розанной Макгроу четвертого июля прошлого года на экскурсионном пароходе «Диана». Правильно?
— Нет. Я не знал, как ее зовут.
— У нас есть доказательства, что вы были с ней четвертого июля. Ночью у нее в каюте вы убили ее и бросили труп в воду.
— Нет, это неправда!
— Вы убили ее тем же способом, которым пытались убить женщину на Рунебергсгатан?
— Я не хотел ее убивать.
— Кого вы не хотели убивать?
— Эту девушку. Она ходила за мной. Приглашала к себе домой. Она говорила со мной несерьезно. Хотела только унизить меня.
— Розанна Макгроу тоже хотела вас унизить? Поэтому вы ее убили?
— Не знаю.
— Вы были у нее в каюте?
— Не помню. Может, и был. Не знаю.
Мартин Бек молча смотрел на него. Наконец спросил:
— Вы очень устали?
— Нет, не очень. Я совсем не устал.
— Рука болит?
— Уже нет. В больнице мне сделали укол.
— Когда вчера вечером вы увидели эту женщину, то вспомнили о другой, в прошлом году на пароходе?
— Это были не женщины.
— Как вы сказали? Да нет же, это были женщины.
— Нет… они были как животные.
— Не понимаю.
— Они как зверь… во власти… во власти…
— Чьей? Вашей власти?
— Господи, вы смеетесь надо мной. Во власти своего распутства. Они обе жертвы своего бесстыдства.
Тридцать секунд тишины.
— Вы действительно так думаете?
— Так думаю я и все порядочные люди, кроме развратников и дегенератов.
— Вам не нравились эти женщины? Розанна Макгроу и девушка с Рунебергсгатан, как же ее зовут…
— Соня Хансон. — Он буквально выплюнул из себя это имя.
— Правильно. Она не нравилась вам?
— Я ненавижу ее. Ту, другую, я тоже ненавидел. Я уже ее хорошо не помню. Разве вы не видите, как они себя ведут? Разве не понимаете, что значит быть мужчиной?
Он говорил торопливо и жадно.
— Нет. Что, собственно, вы имеете в виду?
— Бр-р-р. Они гнусные. Ходят по земле высокомерные и развратные, каждому навязываются и надоедают.
— Вы иногда ходите к проституткам?
— Проститутки совсем не такие отвратительные и бесстыдные. Кроме того, они за это берут деньги, у них остались хотя бы остатки целомудрия.
— Вы помните, что ответили, когда я задал вам этот вопрос в прошлый раз?
— Нет…
— Вы не помните, как я вас спрашивал, ходите ли вы к проституткам?
— Нет, вы в самом деле меня об этом спрашивали?
Мартин Бек молчал и тер кончик носа.
— Я могу вам помочь, — сказал он наконец.
— Как вы сказали? Помочь? Как вы можете мне помочь? Теперь? После всего того…
— Я хочу помочь вам вспомнить.
— Ага.
— Но вы тоже должны пытаться.
— Да.
— Попытайтесь вспомнить, что происходило, когда вы в Сёдертелье сели на «Диану». Вы были с мопедом и везли с собой рыболовные снасти; пароход намного опоздал.
— Да, это я помню. Была прекрасная погода.
— Что вы делали, когда сели на пароход?
— Наверное, пошел завтракать. Помню, я был голоден и рассчитывал поесть на пароходе.
— Вы разговаривали с людьми, которые сидели с вами за столом?
— Нет, я был один. Остальные уже поели.
— А потом? После завтрака.
— Я вышел на палубу. Была прекрасная погода.
— Вы с кем-нибудь разговаривали?
— Нет, я в одиночестве стоял на носу. Потом был обед.
— За обедом вы тоже сидели один?
— Нет, за столом сидели еще какие-то люди, но я с ними не разговаривал.
— Розанна Макгроу сидела за вашим столом?
— Не помню. Я не обратил внимания, кто сидит со мной за столом.
— Вы помните, как с ней встретились?
— Нет, не помню.
— В прошлый раз вы сказали, что она вас о чем-то спросила и вы разговорились.
— Да, уже вспоминаю. Она спросила, как называется город, мимо которого мы как раз проплывали.
— И как же он назывался?
— По-моему, Норсхольм.
— А потом она осталась стоять рядом с вами и вы разговаривали?
— Да. Но я уже не помню, о чем мы говорили.
— Она была вам несимпатична сразу, с самого начала?
— Да.
— Почему же вы с ней разговаривали?
— Она мне навязалась. Стояла рядом, болтала и смеялась. Она была такая же, как и все остальные. Бесстыдная.
— Что вы делали потом?
— Потом?
— Да, вы сходили вместе на берег?
— Она шла за мной, когда я спустился на берег.
— О чем вы говорили?
— Не помню. О том, о сем. Я еще подумал, что теперь, по крайней мере, потренируюсь в английском.
— Что вы делали, когда вернулись на пароход?
— Не знаю. Наверное, пошли ужинать.
— На этот раз вы сидели за одним столом?
— По-моему, нет. Не помню.
— Попытайтесь вспомнить.
— Нет, я в самом деле не знаю.
— А вечером вы с ней снова встретились?
— Помню, я стоял на носу, когда стемнело. Но я был один.
— Вы встречались с ней вечером? Постарайтесь вспомнить.
— Думаю, да. Я не уверен, но мне кажется, что мы сидели на корме, на скамеечке и разговаривали. Я предпочел бы, чтобы она оставила меня в покое, но она навязалась мне.
— Она пригласила вас к себе в каюту?
— Нет.
— Позднее в этот вечер вы ее убили, да?
— Нет. Я ничего похожего не делал.
— Вы в самом деле не помните, что убили ее?
— Нет. Я говорю правду.
— Да. Я знаю, что вы ее убили.
— Зачем вы мучите меня? Зачем все время повторяете это слово? Я ничего не сделал.
— Я не хочу вас мучить.
Действительно не хочет? Мартин Бек не знал. Зато он знал, что мужчина, сидящий перед ним, ушел в защиту, что уже начинает срабатывать инстинкт самосохранения и что чем дальше, тем труднее будет одержать победу.
