Евгений Сартинов - Подрывник

— А тебе завидно было?

— Да, не в этом дело. Я то хоть своё воровал, то, что лежало безхозно. А вы ведь продукцию тырите.

— А вот это не твоё собачье дело. Не хрен тебе было в те вагоны соваться. Тебе же чётко сказали: закрой глаза и пропустить порожняк. А ты не только в вагоны, ты в ящики полез… Скажи спасибо, что я про это Бизону не доложил, а то тебе за такой интерес шею бы сразу свернули.

Он отпустил воротник куртки подчинённого, и, выкинув сигарету, примиряюще сказал: — Ладно, не буксуй раньше времени. Всё, дело сворачивается. Сегодня, последний раз вывозим. Кончен бал.

Он достал из кармана пачку жвачки, отдал их Николаю.

— Заешь, и если приедет Федин, не дыши на него. Хабар будет в третьем вагоне. Проверишь его лично.

— Понял. Не дурак.

Нервничал и Шлыков. Проведя утреннюю пятиминутку, он прошёл к себе в кабинет, и долго сидел там неподвижно, глядя на телефон. Через полчаса такого гипноза тот зазвонил, длинно и тревожно, словно намекая на дальность абонента. Торопливо словно он сейчас затихнет и больше не повториться, Семён сорвал трубку.

— Да, Шлыков слушает.

— Семён, это Богачёв. Я всё ещё в Москве, не пугайся. Слушай, машину на вокзал можешь не присылать. Начальство велело задержаться в Москве, что-то они ещё мне хотят сгрузить. В кадрах намекнули, что могут предложить командировку на Кавказ. Но, точно пока не знаю. Сказали, решиться в течение двух дней.

"Скорее всего — одного", — невольно подумал Шлыков.

— Хорошо, Вадим Николаевич, будем вас ждать. Вы позвоните, как всё решится?

— Непременно. Привет там всем. Как у вас, ничего, не случилось?

— Нет, всё нормально. Тихо, скучно.

— Ну, ладно. Пока.

Положив трубку, Шлыков облегчённо перевёл дух. Его затея удалась. Это он позавчера позвонил в Москву, генералу Шмелёву, и попросил задержать главу Кривовкого ФСБ в столице ещё на пару суток. Семёну было ни к чему его присутствие в городе именно сегодня. Потом он вызвал личного шофёра Богачёва, Анатолия Колядина.

— Толик, шеф сегодня не приедет, поэтому можешь спокойно сходить в отгул.

Колядин удивился.

— Сегодня?

— Да. Ты же просил как-то на днях два отгула?

— Ну да. Но…

— Вот и иди. А то потом шеф вернётся, и они сгорят.

Анатолий немного подумал, и даже обрадовался нежданным отгулам. Его личная жизнь была многообразна благодаря личной красоте, незаурядному здоровью и наличию кроме жены ещё и двух любовниц.

"К Люське завалиться, или к Надьке? Лучше к Надьке, та сейчас одна, муж в Тюмени, оттуда так просто не прилетишь", — решил он.

— Спасибо, Семён Ильич! — Поблагодарил Толик.

— Ключи только от «Волги» отдай, — попросил Шлыков. Водила отдал ключи, но попросил: — Не разбейте только её, Семён Ильич. Вадим Николаевич эту машинку шибко любит.

— Я знаю. Муха не сядет без спроса.

Удалив из отдела этого личного надзирателя Богачёва, Шлыков собрал в кабинете всех своих подчинённых. Разговор был коротким, но все сотрудники выходили из кабинета с выражением недоумения на лице.

— Что ещё за тайны мадридского двора? — спрашивали они друг друга в курилке.

— Тебе ж сказали: мобилизационные учения. Чего не понятно?

— Во время учений я должен сидеть на связи, а не одевать камуфляж, и готовиться к маршброску.

— Странно всё это.

— Да, ладно, не забивайте вы голову. В восемнадцать вечера решиться всё.

Для Колодникова день начался с неприятного известия. Ему позвонил из отдела Денисов.

— Слышь, Андрюха, я чего-то не пойму. Счас иду на работу, и знаешь, кого вижу выходящим из дверей нашего отдела?

— Кого? — насторожился Колодников. Он перебирал в уме самые различные варианты от воскресшего Ленина, до Папы Римского. Но ответ всё равно не угадал.

— Колю Соколова — Гонщика.

Андрей чуть не подавился сигаретой.

— Кого?! Гонщика? И что он делает на воле?

— Балдеет от счастья. Так и заявил мне: "На х… я всех вас, ментов, вертел".

— Так, кто его выпустил?! Что за урод?!

— Как я понял, прокуратура так сработала.

Колодников выругался, и, нажав на рычажки, начал крутить диск своего старомодного аппарата. Теперь его собеседником была секретарь прокуратуры, и тон капитана соответственно, сусально-медовым.

— Валенька, здравствуй, дорогая, Колодников вас беспокоит. Как ваше драгоценное здоровье?

— Вашими молитвами, господин капитан. Чего надо, Андрей Викторович?

— Валь, а кто выносил представление на Соколова?

— Ну, как кто, Потехин.

— И что он там на него заявил?

— Как что? ДТП с человеческими жертвами, статья двести шестьдесят четыре. Ему и присудили подписку о невыезде.

— А побои? Статья сто шестнадцатая? Он же там ещё троих мужиков измордовал до полусмерти.

— А заявления от пострадавших не было, так что и статью такую для него не открыли.

— А что, Потехин разве не притянул сюда же сто пятую, по старику этому, в бараке?

Секретарь удивилась.

— Нет. Про это он не сказал ни слова.

Перед глазами Колодников невольно возникло белёсое, с бесцветными ресницами и красными глазами альбиноса, лицо Потехино.

"Вот сука! И этот скурвился. С чьей он только подачи всё это делает? Кто-то его подмазал, вот только узнать бы — кто?".

— Ну, спасибо, хотя и не обрадовала.

Двадцать девятое ноября стремительно катилось к вечеру, и, Игорь нервничал всё больше и больше. В этот вечер должно было решиться всё, и почти всё было готово. Единственное, он до сих пор не знал, как снять с крючка друга детства Антона Федосеева. Днем он сгонял Пупка в ближайший магазин хозтоваров и тот купил по его заказу широкий скотч и длинную, тонкую, но крепкую веревку-шпагат. Чуть поразмыслив, Игорь велел Пупку размотать весь клубок и тщательно извалять веревку в грязи. На ругань Пупка он отвечал ухмылкой, а на его же недоуменные вопросы простой отговоркой: — Потом узнаешь, а пока мажь, мажь.

Закончив процесс окраски, Кижаев велел «ординарцу» смотать шпагат обратно. После окончания всех процедур и веревка и Пупок представляли собой нечто одно целое — серое и грязное. Закинув обоих сушиться на печь, Игорь занялся своим автопаркам. Проверив обе машины Кижаев снова начал ходить бесцельно по дому, маясь от ощущения своего бессилия. И Лариса, и Пупок приглашали его сразиться в картишки, но Игорю было не до того, и парочка его подопечных резвилась вдвоем, бессовестно мухлюя и передергивая карты. Но к четырем часам вечера это им надоело, в доме окончательно поселилась скука и тоска. Лариска зевала, а Николай ударился в воспоминания.

— Иногда подойдешь к прилавку, деньги протягиваешь продавцу, кричишь ей: "Тетенька, дайте одну жвачку", пока она деньги пересчитывает, в это время левой рукой целую горсть сгребаешь, и в карман. Я и шоколадки так же тырил.

— Это как в баре что ли? — спросил Кижаев, зевая.

— Ну да. Только один раз какой-то хрен в очках меня за уши оттаскал.

— Продавец?

— Да нет, просто стоял рядом, заметил, козел, и давай уши крутить. Я потом его подкараулил дня через два и грязью все его окуляры залепил.

Игорь рассмеялся.

— Крутой ты у нас мэн, как тебе эти уши то до сих пор под корень не открутили не пойму.

— Чего?! — обиделся Пупок.

— Ну, на том складе тебя поймали, уши крутили. И за жвачки тоже.

— Ну и все! Подумаешь всего два раза. Да если б не эти собаки, меня бы вообще никто там не поймал. Я ведь уже оттуда вылазил, такую большую банку с краской тащил, а они тут как разлаялись!..

— Постой. Ты что ж, внутри склада был? — удивился Кежа.

— А как же! Я тебе, про что и толкую!

— И что там была за краска?

— Не знаю, я открыть то не успел. Большая такая, квадратная банка, а крышка такой ручкой открывалась.

Кежа перестал ходить и присел напротив парня.

— Ручка говоришь? А эта банка, она такая квадратная, зелёного цвета, с закругленными углами?

— Ну да. У нас много таких пустых на свалке за заводом валяется.

А Кежа продолжал расспрашивать.

— И крышка такая круглая? А тут такая ручка, с кольцом, её закрывает?

— Ага!

Кежа усмехнулся.

— Да, брат, везёт тебе. Как бы ты попал с этой «краской»! Врагу не пожалеешь.

— Чего?

— Это ты не краску тащил, эта штука называется пороховой ящик. Наверняка там, какая-нибудь взрывчатка была.

Пупок неожиданно вспотел.

— Ничего себе, — пробормотал он.

— А эти, охрана, видели эту банку? — Продолжал пытать юного ворюгу Кижаев.

— Нет, я как услышал собак, успел её обратно в дыру сунуть, и к забору побежал. Тяжёлая она была, я бы с ней совсем не убежал. Эти потом прибежали, козлы, с автоматами, догнали. Ну, я потом им концерт закатил, — он скривился и противным гундосым голосом заблажил. — Дяденьки не надо, я больше не буду! Ой, больно! Я только посмотреть хотел, что за собачки у вас!