«Отлично. Во сколько?»
«Как можно быстрее».
«Хорошо. Я буду там… в течение часа».
«Поторопись».
«И почему это ты вдруг так заторопился?»
«Мне просто любопытно с тобой встретиться, Юнфинн. После стольких лет. Я думаю, нам есть о чем поговорить».
«Я буду рад», — ответила она с несколько большей уверенностью, чем ощущала.
На экране все стихло.
Теперь надо было торопиться. Анита открыла «Желтые страницы»: усадьба Брагенес… Она помнила название места, хотя по известным причинам старалась отстраняться от всяческих сведений, касающихся расследования дела около Тангена.
Анита набрала номер. Долго никто не подходил. Когда она уже хотела положить трубку, раздался женский голос:
— Алло?
— Алло! Это усадьба Брагенес?
— Да. Кто это? — В голосе звучали подозрительные нотки.
— Я из полиции. С кем я говорю?
— Из полиции? А… это Гудрун Бауге. Мой муж и я управляем усадьбой.
— Бауге? Так это вы разговаривали с моим коллегой?
— Да, здесь у нас был один полицейский. — Ее голос был очень тихим и слегка дрожал, как будто она пыталась взять себя в руки, чтобы говорить связно.
— Вы себя плохо чувствуете, фру Бауге? Что-то случилось?
— Нет-нет. Просто было очень много работы сегодня, весенний сев еще не закончен, поэтому я устаю…
— Разумеется. Я все понимаю. — Анита подумала, что надо было проявить больше симпатии, но, во-первых, она ничего не понимала в хуторском хозяйстве, а во-вторых, надо было торопиться. — Послушайте, фру Бауге. Мне нужна ваша помощь в одном деле…
Валманн знал, что Анита на дежурстве и что, значит, он может располагать вечером, как хочет. Когда он выехал с парковки у больницы Сандеруд, солнце еще освещало кроны деревьев около устья реки Свартельвы и между стволами блестела мутная вода залива Акерсвик. По обе стороны дороги расстилались ковры из ветреницы дубравной, милосердно закрывая грязные от пыли обочины. Здесь было даже слишком красиво, слишком светло, и совсем не хотелось домой. Там, в одиночестве, он не найдет себе покоя. Можно было надеть тренировочный костюм и побегать, но ведь все равно придется возвращаться в пустой дом. Вот как я стал рассуждать с тех пор, как живу не один, констатировал он без сожаления. За долгие годы одиночества он привык ни по кому не скучать, забыл, как хорошо, когда есть по кому скучать. Однако теперь это время позади.
Он не поехал домой, а повернул направо на Хьеллум, а затем выбрал дорогу на Хьюнерюд, которая шла вдоль реки на последнем ее участке до впадения в залив Акерсвик. Здесь располагался новый съезд на автомагистраль Е6. В такую отличную погоду можно просто покататься, ведь на него это всегда хорошо действует.
В голове вертелись самые разные мысли.
Прежде всего, Ханне Хаммерсенг, вся ее история, ее болезнь, ее жуткие приступы и возможная причастность к событиям на вилле Скугли. И вопрос о том, где она сейчас находится. Если бы она совсем свихнулась и напала на кого-нибудь, то полиции об этом стало бы известно. Но ничего такого они не слышали. И это могло означать одно из двух — либо она «исчезла», то есть опять уехала, может, за границу, или с ней что-то случилось, может, она стала жертвой преступления или несчастного случая или просто-напросто покончила с собой в припадке умопомрачения. Или же — что было более вероятно — нашла себе пристанище, кого-то, кто о ней заботится, какую-то социальную среду, где она чувствует себя в безопасности и где она не попадает под власть злых и неуправляемых чувств. Но где можно найти таких людей и такую среду, которые приняли бы к себе такую, как она?
В кармане его куртки лежала открытка, которую Ханне послала Эли Вестмарк. Он успел лишь мельком взглянуть на нее. Валманн съехал на обочину, вытащил открытку и начал внимательно изучать ее. Женская фигура, сидевшая верхом на шпиле церкви с чудовищным выражением лица, выглядела гротескно и примитивно. Но еще более впечатляло неистовство автора — резкие штрихи, проведенные с таким бешенством, что ручка в некоторых местах процарапала открытку насквозь.
«Кали пришла!» Эти слова воспринимались как штормовой шквал над мирной картиной летней идиллии города Хамара.
Ясно, что Кали — это злостное воплощение Ханне Хаммерсенг. В Дании она называла себя Радха Кришна, причем не известно, было ли это до или уже во время болезни. Это имя само по себе вызывало совсем другие ассоциации — мягкий перезвон колокольчиков, цветные одежды… А вот и нет! Валманну вдруг пришло на ум движение Харе Кришна, сторонники которого появились в Норвегии в семидесятые годы, когда идеи физического и духовного раскрепощения шли рука об руку сквозь клубы дыма от марихуаны и нередко заканчивались психическим расстройством.
Радха Кришна…
Он как-то имел дело в управлении полиции с одним из таких хипповатых парней, который украл что-то с открытого лотка на пешеходной улице.
Парень не мог сказать ничего вразумительного, он был сыном садовода из Рауфосса. Желтый балахон и гладко выбритый череп не давали иммунитета от действующего тогда закона о бродяжничестве. А его еще поймали на воровстве. Результат — несколько часов в камере, стандартный денежный штраф, взимаемый на месте, а в ответ — возмущенные крики, что вся собственность ворованная, что все богатства земли общие и каждый вправе брать все, что пожелает, а кроме того — что великому Кришне вряд ли понравится, что здесь так неуважительно обошлись с одним из его последователей.
Великий Кришна.
Эли Вестмарк рассказывала о дьяволах и идолах.
Валманн решил, что недостаточно сведущ в восточных религиозных течениях. Возможно, как раз сейчас пришла пора расплачиваться за свое невежество. Он набрал номер Рюстена. На его вопрос коллега с удивлением подтвердил, что у него есть Большая норвежская энциклопедия и что он с удовольствием выполнит просьбу Валманна, если тот подождет, пока он проглотит последнюю ложку миндального пудинга. Они как раз заканчивают обедать. Валманн извинился и сказал, что, конечно же, подождет. В это время он как раз снова выехал на шоссе и поехал дальше на запад, не сворачивая на Е6. Он решил немного прокатиться по дороге близ Стангеланда и насладиться красивейшим видом окрестностей, надеясь на то, что это вернет ему должное расположение духа и он спокойно воспримет результаты изучения Рюстеном духовной мысли Востока.
Он как раз проехал очистное сооружение, так красиво вписанное в пейзаж, что могло бы сойти за музей или институт, когда Рюстен вновь вышел на связь:
— У тебя иногда появляются довольно странные интересы, Валманн.
— Ты хочешь сказать, что нашел то, что нужно?
— Не переживай. У меня эта энциклопедия в компьютере. Сейчас все будет. Дамы, которыми ты интересуешься, обе — индийские богини, очень популярные и в наше время. У меня для тебя есть и хорошая, и плохая новость. Хорошая — эта Радха, она индийская богиня безграничной жертвенной любви. Она самоотверженно любила Кришну, как у меня здесь написано. А Кали — богиня мести и ненависти. Ее гнев беспощаден. Она требует кровавых жертв, как правило, козьих.
— Спасибо, это я знаю.
— Да?
— То есть я хотел сказать, что я так и думал. Продолжай, пожалуйста.
— Ее часто изображают с отрубленными головами в руках.
— Точно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что я только что видел изображение Кали.
— И где же?
— Ну, скажем, на примитивном произведении искусства.
— А что там изображено?
— Об этом тебе лучше не думать после обеда.
— Послушай-ка, Валманн, может, ты скажешь, чем ты там занимаешься? — В голосе Рюстена звучала озабоченность. Он принадлежал к людям, которые не любили, когда их отрывают от обеда загадочными высказываниями, даже если это делает ближайший коллега. Такое противоречило его представлениям о правильном мироустройстве.
— Тем, чем должны заниматься ты и вся команда, расследующая дело Хаммерсенгов, — уже серьезно отвечал Валманн. — Я пытаюсь локализовать Ханне Хаммерсенг.
— Ханне Хаммерсенг?
— Ну да.
— Ты шутишь!
— Нисколько. Она в Норвегии. И даже где-то здесь в округе. Во всяком случае, была здесь совсем недавно. Она лежала в больнице Сандеруд, и ее несколько раз выписывали. У нее шизофрения, с религиозным уклоном, и… — Валманн вдруг замолчал, так как его осенила еще одна мысль. Он приближался к Станге, и созерцание широких просторов и богатых усадьб по ассоциации навело его на мысль об усадьбе Брагенес, супругах Бауге, именно Гудрун Бауге, которая жаловалась на хипповатых религиозных фанатиков в районе Тангена. Вот оно что! Религиозные хиппи, бродяги из духовных побуждений, фанатики и фантазеры, сектанты. Разве не невероятно, что Ханне Хаммерсенг нашла прибежище в такой среде? И разве эта среда не была идеальным местом, чтобы там «исчезнуть»?
