О. Да.
В. И сколько времени у вас на это ушло?
О. Не так много. Я хорошо учился по химии в колледже. На одни пятерки. Я решил убить Джерри в тот же день, как он мне рассказал про себя и Мэрилин. Я мог бы его уже убить еще восьмого марта, когда чистил его канал. Яд был уже готов.
В. Хэл, есть вопросы?
О. Нет, у меня все.
В. Мистер Либович?
О. Нет.
В. Хотите ли вы что-нибудь добавить, доктор Элсворт? Может, хотите что-нибудь изменить в своих показаниях?
О. Нет. Вот только...
В. Да?
О. Понимаете, я думал, что она ко мне вернется. Если все исчезнут... я думал, что мне, возможно, удастся ее вернуть.
В. Понимаю.
О. Да, в этом-то все и дело, понимаете.
В. Еще что-нибудь, мистер Элсворт?
О. Нет. А...
В. Да?
О. Нет, ничего.
В. Благодарю вас, доктор Элсворт.
О. Вот только... можно мне прослушать пленку с записью допроса?
* * *
Они вышли из здания полицейского участка на огороженную площадку, где стояли их автомобили. Ночь была волшебная, весна окончательно вступила в свои права.
— Я был не прав, — сказал Карелла.
— Мы оба были не правы, — уточнил Уиллис. — Мы слишком ограничили участок поисков. Надо было его расширить.
— Я не про это, Хэл. — И он снова повторил: — Я был не прав.
— Ничего, все в порядке, — ответил Уиллис.
Карелла протянул руку.
— Ну что, спокойной ночи?
— Спокойной ночи, Стив.
Они сели каждый в свою машину и, выехав с площадки, направились в противоположные стороны. Карелла — в Риверхед, Уиллис — на Харборсайд Лейн.
Он пришел за несколько минут до полуночи. Она сидела в гостиной, на столике возле ее кресла стоял бокал бренди. На ней была белая длинная размахайка. Не та ли, которую она носила много лет назад, когда ее называли «Золотой арабкой» в тюрьме под названием «Ла Форталеса». Она была не накрашена. Глаза опухли и покраснели. Уиллис подошел к бару и налил себе коньяка.
Он рассказал ей об Элсворте, сообщил, что тот подписал свое признание.
Часы на камине пробили полночь.
Двенадцать негромких ударов раздались в тишине комнаты.
Он подошел к ней.
— Ты плакала.
— Да.
— Почему?
— Потому что я знаю, что потеряла тебя.
— Мэрилин...
— О Господи, начинается.
— Мэрилин, я маленький, некрасивый человек...
— Ты замечательный.
— Ты высокая и прекрасная...
— Ну да, с такими опухшими глазами и мокрым носом.
— У меня, наверное, было не больше шести женщин за всю жизнь...
— Значит, остальные очень много потеряли.
— А ты знала тысячи мужчин...
— Ты — единственный, кого я действительно знаю.
— Мэрилин, ты проститутка...
— Была.
— И воровка... И убийца.
— Да, я убила одного подонка, который сломал мне жизнь.
— Мэрилин...
— И получила от этого удовольствие! Так же, как и ты, когда убил того мальчишку с револьвером в руке. Только у меня были гораздо более веские причины для этого.
— Мэрилин...
— Что ты собираешься сказать мне? Что ты полицейский? Хорошо, ты — полицейский. Пойди, донеси на меня.
— А они знают, что это ты его убила?
— Кто, аргентинские копы? Неужели они будут заниматься смертью какого-то там сутенера. Хотя я оказалась единственной сбежавшей, да, сейф был открыт и пропала кругленькая сумма. Возможно, они догадались, что именно я совершила преступление.
— Имеется ордер на твой арест?
— Не знаю.
Наступила тишина.
— И что ты собираешься делать? — спросила она. — Позвонить в Аргентину? Спросить, нет ли у них ордера на арест Мэри Энн Холлис, человека, которого даже я уже не знаю. Что, Хэл? Боже, Хэл, я люблю тебя, я хочу всегда быть с тобой. Господи, я же люблю тебя, что ты собираешься делать?
— Не знаю, — сказал он.
Сукин сын.
Грубое испанское ругательство.
Веракруз все дни были золотыми, и все ночи фиолетовыми (исп.).
Глухонемая (исп.).
Хочу умереть (исп.).
Который час? — Уже поздно, заткнись! (исп.).
Вонючая свинья (исп.).
Не бойся (исп.).
Она уже приручена (исп.).
Не за что (исп.).
