— А одежда? Где вы переодевали его?
— Там, в Маргере. Мы вытащили его с заднего сиденья и надели на него это красное платье и все такое. Я отнес его в поле и запихнул под куст, чтобы не сразу нашли. Раванелло сунул мне в карман туфли. Одну я уронил рядом с ним. Кажется, это Раванелло придумал — купить ему эти туфли.
— Куда вы дели его одежду?
— На обратном пути я выбросил его шмотки в помойный ящик возле дома Креспо. Все сошло гладко. На них крови не было. Мы действовали осторожно, мы обернули ему голову пакетом.
Секретарь кашлянул, отвернувшись в сторону, чтобы не записаться на пленку.
— И что было дальше? — спросил Брунетти.
— Когда мы вернулись в квартиру, Сантомауро все уже прибрал в ванной. С тех пор я о них не слышал, до той ночи, когда вы поехали в Местре.
— А кому принадлежала эта идея?
— Не мне. Раванелло позвонил и объяснил, в чем проблема. Я думаю, они надеялись, что после вашей смерти расследование заглохнет. — Мальфатти вздохнул. — Я пытался отговорить их, я сказал, что не вы, так другой, но они и слушать не хотели. Заладили одно — убери его, и все тут.
— Вы согласились?
Мальфатти молча кивнул.
— Синьор Мальфатти, вы должны ответить на вопрос, иначе ваш ответ не зафиксируется на пленке, — холодно напомнил Брунетти.
— Да, я согласился.
— Почему вы поддались на уговоры?
— Они обещали хорошо заплатить.
В присутствии молодого коллеги Брунетти не стал уточнять, в какую сумму оценили его жизнь. Будет еще время спросить.
— Вы были за рулем той машины, которая врезалась в нас на мосту?
— Да. — Сказав так, Мальфатти надолго замолчал.
— Я не знал, что с вами в машине женщина. Я бы, наверное, не стал бы этого делать, если бы знал. Убить женщину — это плохая примета. Раньше я не убивал женщин. — Тут его осенило, глаза вспыхнули удивлением. — Видите, мне и правда не повезло!
— Но еще больше не повезло женщине, синьор Мальфатти, — заметил Брунетти. — Ну а Креспо что? Вы и его убили?
— Нет, я тут ни при чем. Мы с Раванелло уехали на машине, а Сантомауро остался с ним в квартире. Когда мы вернулись, Креспо был уже покойник.
— Как Сантомауро объяснил вам, что произошло?
— Никак. Вообще никак не объяснил. Просто сказал, чтобы я схоронился куда-нибудь на время и сидел тихо. И что лучше мне уехать из Венеции. Я и хотел уехать, но теперь уж не придется.
— А Раванелло?
— Я пошел к нему сегодня утром, когда убежал от вас.
Мальфатти ненадолго остановился. Наверное, придумывает, что соврать, решил Брунетти.
— И что же вы у него делали?
— Я сказал ему, что меня преследует полиция, и попросил у него бабок на дорогу. Я хотел уехать. Он ударился в панику. Стал кричать, что я их подставил, что теперь всему крышка, и — за ножик.
Брунетти видел этот нож. Трудно представить, чтобы банкир таскал в кармане финку.
— Он как кинется на меня — чистый зверь. Я хочу отнять у него ножик, а он не дает. Ну а потом он споткнулся и упал, и прямо на лезвие.
Ага, подумал про себя Брунетти, упал. Два раза, прямо грудью.
— Ну и?…
— После этого я поехал к матери. А там меня взяли ваши ребята.
Мальфатти умолк. Тишину в камере нарушало только тихое шипение пленки в магнитофоне.
— Куда девались деньги? — спросил Брунетти.
— Что? — удивился Мальфатти, не ожидавший такого резкого поворота.
— Деньги. Арендная плата.
— Свою долю я тратил целиком. Мне хватало только на месяц. По сравнению с ними я был просто нищий.
— Сколько вам причиталось?
— Девять-десять миллионов.
— Вы не в курсе, что они делали со своими деньгами?
Мальфатти задумался, будто не знал.
— Ну, Сантомауро, наверное, спускал большую часть на мальчиков. Что до Раванелло, то я не уверен. Акции небось какие-нибудь покупал. Он, по всему видно, из таких. — Судя по тону Мальфатти, это было в высшей степени недостойное занятие.
— Вам есть что добавить касательно ваших отношений с Раванелло и Сантомауро?
— Только то, что это они надумали убрать Маскари, а не я. Я помог им, но начали все они. Я ничего не терял, если бы стало известно о квартирах, мне не было резона убивать его. — А если бы терял, то убил бы без колебаний, подумал Брунетти, но промолчал.
— Это все, — произнес Мальфатти.
Брунетти встал и подал знак молодому человеку.
— Мы распечатаем ваши показания, а вы потом подпишете. На это уйдет некоторое время.
— Да пожалуйста, — оскалился Мальфатти. — Торопиться мне некуда.
Час спустя Брунетти принес ему три листа показаний, отпечатанных на принтере. Мальфатти подписал, не читая.
— Разве вам не интересно знать, что вы подписываете? — спросил Брунетти.
— Да какая разница? — отвечал Мальфатти. Он по-прежнему валялся на койке. — Кто этому поверит? — Он ткнул в листы ручкой, которую ему дал Брунетти.
Поскольку Брунетти тоже посещала эта догадка, возражать он не стал.
— Что теперь будем со мной? — спросил арестант.
— Через несколько дней состоится слушание, и магистрат должен будет постановить, выпускать ли вас под залог или нет.
— А вашего мнения он спросит?
— Может быть.
— Что вы ему скажете?
— Что я против.
Мальфатти покрутил ручку в пальцах и вернул ее назад Брунетти.
— Я надеюсь, мою мать оповестят?
— Да, я прикажу, чтобы с ней связались.
Мальфатти с удовлетворением кивнул, повернулся на спину и закрыл глаза.
Выйдя из камеры, Брунетти направился в покои синьорины Элеттры. Сегодня она нарядилась во что-то красное, того оттенка, какой редко увидишь за пределами Ватикана. Брунетти нашел его чересчур вызывающим. Он был не в настроении воспринимать яркие цвета. Но когда она улыбнулась, ему немного полегчало.
— У себя? — спросил он.
— Да. Пришел около часа назад. Говорит по телефону. Приказал ни в коем случае не беспокоить.
Брунетти это было только на руку. Он не хотел сидеть рядом с Паттой, пока тот будет читать признания Мальфатти. Положив листки ей на стол, он сказал:
— Передайте, пожалуйста, ему вот это, как только он закончит разговор.
— Мальфатти? — спросила она с любопытством.
— Да.
— Где вас искать?
Услышав эти слова, Брунетти вдруг понял, что он совершенно потерялся во времени и пространстве. Он понятия не имел, который час. Он посмотрел на часы. Пять. Ему это ничего не говорило. Есть не хотелось. Мучила жажда и разбитость. Когда он попытался вообразить себе реакцию Патты, жажда разыгралась сильнее.
— Я схожу промочу горло, а потом буду у себя в кабинете.
Он повернулся и вышел. Ему было плевать, станет она читать или не станет, ему было плевать на все. Он чувствовал только жажду, жару и шероховатость своей кожи, покрывшейся за день соленой коркой. Поднеся руку к губам, он лизнул тыльную сторону ладони и почти обрадовался горечи на языке.
Час спустя его вызвал Патта. Когда Брунетти пришел, он увидел за столом прежнего Патту: за одну ночь он как будто помолодел на пять лет и набрал пять килограммов веса.
— Садитесь, Брунетти, — сказал Патта, беря со стола шесть страничек признания и подбивая их в аккуратную стопку. — Я прочитал это. — Он взглянул на Брунетти и положил листы на стол. — Я ему верю.
Брунетти изо всех сил старался сохранять внешнюю невозмутимость. Жена Патты состоит в Лиге. Сантомауро имеет большой вес в городе, и его поддержка необходима Патте, который лезет в самые верхи. Из этого вытекает, что какой бы им ни предстоял разговор, закон и справедливость не станут главным его предметом. Остается чуть-чуть подождать.
— Но я сомневаюсь, что поверят другие, — добавил Патта, решив, вероятно, просветить Брунетти, и, видя, что тот молчит, продолжил: — Мне сегодня звонили несколько человек.
Было бы излишним спрашивать, был ли одним из них Сантомауро, и Брунетти не спросил.
— Помимо Avvocato Сантомауро, я имел продолжительные беседы с двумя членами городского совета. Оба они друзья и политические союзники Сантомауро. — Патта откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. Брунетти, поглядев вниз, увидел блестящий нос ботинка и узкую синюю полоску носка, и снова поднял глаза. — Как я уже сказал, никто не поверит этому человеку.
— Даже если он говорит правду? — наконец подал голос Брунетти.
— Особенно если он говорит правду. Никто в этом городе не поверит, что Сантомауро совершил все то, в чем обвиняет его этот тип.
— Но вы же поверили, вице-квесторе.
— Меня вряд ли стоит рассматривать в качестве свидетеля, если дело касается Сантомауро, — сообщил Патта с той же небрежностью, с какой бросил на стол протокол допроса. Брунетти удивился: он и не подозревал, что Патта способен на самокритику.
— Интересно знать, что говорил вам Сантомауро, — сказал Брунетти, хотя догадаться было нетрудно.
