В ресторане я сразу повел их в ту часть зала, которая дальше всего находилась от зоны обслуживания однажды узнавшего меня официанта. Конечно, внешность у меня была другая, но не настолько, чтобы можно было обмануть такого ушлого парня с хорошей зрительной памятью. Лучше не рисковать.
Мы долго изучали меню, потом я взмахом руки подозвал официанта.
– Будьте любезны, пригласите сюда шефа, – попросил я.
– А в чем дело? – сразу насторожился тот.
– У моих друзей юбилей, и я хочу сделать специальный заказ.
Через несколько минут в зале показался тучный одышливый шеф-повар.
– Я вас слушаю, – обратился он ко мне, глядя мне в лицо равнодушными глазами.
Он меня не узнал. Придется ему подсказывать.
По мере того, как я объяснял ему рецепт приготовления рыбы по методу известного кулинара Николая Щипанова, взгляд его прояснялся. Из моей сумбурной, пересыпанной специальными кулинарными терминами речи он понял, что встреча, назначенная на половину одиннадцатого, отменяется и переносится прямо сюда, в ресторан. Шеф оказался мужиком сообразительным, он тут же достал из необъятного кармана своего белого фартука блокнот и ручку и стал записывать рецепт под мою диктовку.
– Проверьте, правильно ли я записал, – сказал он, протягивая мне блокнот.
На листке мелким убористым почерком было написано:
«Оч. круп. маф. из соседн. гор. Кл. Ямщик. Игорн. б-с + нарк. Угр. уб.»
– Все верно, – снисходительно кивнул я головой, возвращая ему блокнот. – Только не забудьте в молоко вбить два яйца, чтобы цвет был золотистый, а не мучнисто-белый.
Шеф-повар удалился в свои владения, а я снова принялся развлекать Старшего и Младшего полуфантастическими криминальными сказаниями. Впрочем, делал я это машинально, сам себя плохо слышал, потому что лихорадочно обдумывал то, что мне сейчас сообщил шеф. Меня разыскивает какой-то очень крупный мафиози из соседнего города по кличке Ямщик, причем разыскивает с самыми неблаговидными намерениями. «Угр. уб.» Ничего себе! Этому-то я где дорогу перешел? И что общего может быть у человека, который держит в своих руках игорный бизнес и наркотики, с почтенным пенсионером Сокольником?
Мама Сани и Сени, женщина лет сорока по имени Зоя, имела, по всей видимости, тяжелый характер, но по случаю праздника и присутствия постороннего, то бишь меня, старательно это скрывала, мило улыбалась и даже не очень дергала малышей нотациями и замечаниями. Впрочем, особой нужды в этом не было, ибо я мощным усилием реанимировал в себе давно погибшего сказочника, и ребята слушали мои баллады с открытыми ртами. Я молол какую-то оперативно-следственную чушь, а сам думал о том, как бы мне найти Сережу Лисицына, да чтобы это никому не бросилось в глаза. Если б еще знать точно, где он сейчас находится!
Торжественный ужин шел своим чередом, через полчаса лично сам шеф-повар принес на огромном блюде рыбу «по-щипановски», подождал, пока мы отведаем по кусочку, и, вкусив свою долю похвалы, покинул нас. Рыба действительно удалась, но готовил он ее, естественно, по своему собственному рецепту. Интересно, что сказал бы мой давний приятель Коля Щипанов, если бы узнал, что я ничтоже сумняшеся одним легким движением руки произвел его из сыщиков в кулинары?
К концу трапезы я решил, что искать Лисицына должен кто-нибудь из дома номер 8, Юра Мазаев или девочки. Это будет выглядеть вполне естественным, потому что Стасов-то пропал, вот они и беспокоятся, а Сережа – единственный работник милиции, которого они в этом городе знают. Теперь нужно придумать, как связаться с ними, не вызывая подозрений. Собственно, проблемы в этом не было, нужно только, чтобы кто-нибудь из них находился во дворе в тот момент, когда мы будем проходить мимо, а уж что сказать, я придумаю.
Но все получилось совсем не так, как я себе напланировал. Едва свернув на нашу родную Первомайскую, я сразу увидел белый микроавтобус «Скорой помощи», стоявший возле моего бывшего дома. В оцепенении я смотрел, как двое санитаров задвинули в машину носилки, и Танин светло-сиреневый свитер мелькнул и исчез в темном чреве автомобиля. Следом за носилками в машину забрались Ирочка и Мазаев. Хлопнули дверцы. «Скорая» промчалась мимо нас и скрылась за поворотом.
Огромным усилием мне удавалось держать себя в руках, изображая равнодушного любопытствующего. Возле дома 8 стояли несколько человек, и нужно было во что бы то ни стало оказаться рядом с ними как можно скорее, пока они не разошлись, чтобы хотя бы краем уха услышать, что же произошло с Татьяной. Расспрашивать специально было нельзя: среди них могут оказаться лица заинтересованные, и мое внимание к малознакомой курортнице не пройдет незамеченным.
Поравнявшись с заметно поредевшей группкой сочувствующих, я напряг слух и чуть замедлил шаг.
– Я всегда говорю, что покупать можно только у хозяев с их собственного огорода, – горячо доказывала женщина, которую я уже видел утром, когда ходил с мальчиками за арбузами. Тогда она торговала грушами из своего сада. – А на этом привозном какой только заразы не подцепишь. Вон в Дагестане, говорят, опять вспышка холеры, а они оттуда везут и везут.
– И не говорите, – подхватил пожилой мужчина, в котором я опознал хозяина дома 10, где жил Юра Мазаев. – Вот так попадешься во время отпуска – и весь отдых насмарку. Правильно, что подружку ее и Юрия Сергеевича тоже увезли, пусть возьмут у них анализы, вдруг им тоже гадость какая-нибудь попала в организм.
– А с ними еще четвертый был, высокий такой, Владиком зовут, – раздался из темноты чей-то голос. – Они все время вместе ходили. Почему же его не увезли?
К этому моменту группа осталась у меня за спиной, и я с трудом преодолел мучительное искушение обернуться и посмотреть, кто же это у нас такой наблюдательный. Или любопытный не в меру? В любом случае, я был уверен, что он – не из числа сочувствующих. Это наблюдатель, поджидающий Стасова и надеющийся выцарапать из окружающих хоть какую-нибудь информацию о том, куда же я запропастился.
– А он с ними не кушал, – донесся до меня голос Веры Ильиничны. – Его вообще целый день не было, уехал куда-то.
У меня было такое чувство, будто мое сознание сжалось в крошечный комочек, болезненно пульсирующий, как обнаженный нерв в разрушенном зубе. Какое-то время я вообще ничего не соображал, словно провалившись в бездну под действием наркоза, и пришел в себя только на пороге своей комнаты, когда Виктор, прощаясь, крепко сжал мою ладонь в дружеском рукопожатии.
– Саня, Сеня, скажите дяде Диме «спокойной ночи», и спать, – строго скомандовала Зоя, открывая дверь.
– Спокойной ночи! – хором проорали Старший и Младший.
Я даже нашел в себе силы улыбнуться. Соседи ушли к себе, а я уселся на пороге, вытянул ноги и закурил. Мятый комочек сознания постепенно расправлялся, принимая свой обычный размер и плавно заполняя пустоты в моей дурацкой башке. Итак, они отравили Таню, чтобы выманить меня. Круто же им приспичило меня найти, если они пошли на такое. Но в одном я мог быть уверен – отрава, которую они подсунули, была сильная, но не смертельная. В попытках убрать меня из города они делали все, кроме самого простого и радикального. Они пытались спровоцировать скандал, купить меня халявой, искалечить мою дочь, но они ни разу не покушались на меня. Почему? Ответ у меня был только один: они категорически не хотели убивать приезжего работника милиции. Фокус с «гражданкой, прописанной в Москве» или с «гражданином, утонувшим во время купания в нетрезвом виде» мог пройти с киношниками, но не пройдет со мной. А они категорически не хотят, чтобы в город приезжали чужие милиционеры. Именно поэтому они не могут убить и Таню, ведь она следователь, и случись что с ней, немедленно из Питера прилетят ее коллеги. Тем более что она прославилась, отдав под суд самого Алояна. А когда со следователем, сумевшим выкрутить руки такому крутому мафиози, что-нибудь случается, в первую очередь начинают проверять, уж не счеты ли с ним сводили. А вот банальное пищевое отравление – это безопасно. И в то же время достаточно серьезно, чтобы я, ломая ноги, кинулся в больницу ее проведать.
И если сказать честно, мне больше всего на свете как раз и хотелось кинуться туда. Даже при том, что я все понимал: меня выманивают из норы, меня поджидают. Я сам много раз заманивал в эту ловушку преступников и всякий раз удивлялся тому, что она срабатывает, хотя известна всем и каждому, как бородатый анекдот про Вовочку. Всем известна, а все ловятся. Феномен какой-то. Теперь же я испытывал этот феномен на собственной шкуре и уже ничему не удивлялся. Теперь я понимал, почему примитивная ловушка срабатывает. Потому что беспокойство за близкого тебе человека грызет тебя с такой силой, что ты просто забываешь и о своей безопасности, и обо всем остальном. Это беспокойство вонзается в тебя раскаленным железным прутом, и чья-то безжалостная рука дергает этот прут и поворачивает его у тебя внутри, и ты буквально теряешь рассудок и знаешь, что единственный способ прекратить мучения – пойти и увидеть своими глазами, что все в порядке.
