— Я тут прочитала книгу, с месяц назад, которая напомнила мне о Чарльзе. Я о нем думала каждый день целую неделю или даже больше. А потом пришла посылка с пленками.
— «Муж Дон»? — угадал Ньюмен.
— Как вы сказали?
— Книга называлась…
— Я слышала, что вы сказали. Однако каким образом вы догадались, что я говорю именно об этой книге?
— Милнер ее читал. И рассказал мне. Она напомнила ему об Айвсе.
— Милнер читал «Муж Дон»?
— Угу.
— Дейв Милнер?
Теперь засмеялся Ньюмен:
— Да. Плутишка Дейв Милнер.
Кейт тоже рассмеялась:
— Точно. Плутишка Дейв Милнер. Плутишка Дейв читал «Муж Дон». Не знаю, что мне делать — плакать или смеяться?
— Смейтесь, — посоветовал Ньюмен.
— Когда я позвонила Милнеру, хотела рассказать ему о кассетах, то он притворился, что не знает моего адреса. А сам хорошо знал. Правильно? Это он мне все звонил и давал отбой, потому что ждал моей же просьбы о помощи.
— Звучит немного замысловато, но правдоподобно, — прокомментировал Ньюмен.
— Я не успела переговорить с Фрэнсис Мак-Алистер, — продолжала Кейт, — из-за всех этих перетасовок. Но, по-моему, она догадывается, что мне известно содержание записей ее разговоров с Чарльзом. Ее… болезнь.
— Будет следствие и суд присяжных. Она собирается дать показания.
— Храбрая женщина.
— Да, точно.
— Меня вызовут?
— Вероятно. Придется уточнить кое-какие факты.
— Я должна буду рассказать о кассетах.
— Вас приведут к присяге.
— Больше всего меня беспокоит запись, которую Чарльз сделал без ее ведома. Тогда он сообщил, что знает о ее болезни.
— Я не слушал никаких записей. Естественно, кассеты ведь уничтожены.
— Никто их не слушал, так?
— Думаю, да. Только вы. Не понимаю, к чему вы клоните, мисс Нейсмит?
— У Чарльза была любовь с Мак-Алистер.
— Да. Я тоже так предполагаю.
— Она, вероятно, тоже его любила.
— Не могу сказать. Уж очень сложно все.
— Хорошо, примем как рабочую версию, что она любила. Наверное, ей не следует знать, что его журналистские рефлексы оказались настолько сильны. Он делал контрабандные записи интимных разговоров.
Ньюмен молча ждал продолжения.
— Ей не стоит об этом знать, верно?
Ньюмен подумал и сказал:
— Показания вы будете давать не перед судом присяжных.
— Как понимать ваш ответ?
— Подумайте.
— … О’кей. A-а. Ясно.
— Отлично.
— Пожалуй, я надеялась, что вы именно так скажете.
— М-м-м.
— Ну, приятно было с вами познакомиться, — она неожиданно хихикнула, — хотя «приятно» не то слово в данной ситуации. Было ужасно. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да.
— Хорошо. До свидания.
— До свидания.
* * *
— Ну-ну, лейтенант Ньюмен. Вы были очень заняты, судя по тому, что я прочел в газетах.
— Спасибо, что уделяете мне время, доктор Бернштайн.
Бернштайн сплел пальцы на колене.
— Как я ненавижу этот момент, — сообщил ему Ньюмен. — Вы сидите и выжидаете, когда я что-нибудь скажу.
— Вас это очень бесит?
— Я думаю, что мог бы сделать гораздо больше.
— То есть со свидетелями? Или с подозреваемыми?
— В том числе. В первую очередь, понимаете ли, с реальностью. Мне всегда приходится что-то говорить. Природа не терпит пустоты. Я не терплю молчания. Всегда стараюсь заполнить паузу. Мне бы молчать, заставлять говорить других. Тогда, возможно, я бы разобрался в человеческой сущности. Быстрее бы разобрался.
— Значит, рано или поздно вы начинаете понимать настоящую сущность людей?
— Да. Иногда.
Бернштайн ждал.
— Вы не чувствуете чего-то похожего на вину?
— За что? — удивился доктор.
— За Милнера.
— Пожалуйста, поконкретнее.
— Нет. Просто не хочу ничего выяснять.
— Хотите сделать виноватым меня?
— Да.
— Виноватым в том, что он обманул вас?
— Да.
— И следовательно, я обманул вас и должен ощущать из-за этого вину.
— Считается, что вы знаете толк в этих делах.
— Делах. Разве я обязан понимать, что творится в головах у людей? Что они думают?
— Да.
Бернштайн расцепил пальцы.
— Меня безумно раздражает, когда вы так сидите, — заявил Ньюмен.
— Что, слишком небрежно?
— Да.
— Как бы вы предпочли?
— Не знаю. Как получилось, что в вашем кабинете нет уютного диванчика?
— Я не мог предполагать, что творится в голове у Милнера. У меня нет дивана. Я сутулюсь на стуле. Вот три пункта, по которым я тебя подвел. Еще что-нибудь не так?
— Я хочу, чтобы меня перевели в отдел краж художественных ценностей. Скажите Клингеру, пожалуйста, что работа на улице мне не подходит.
— Если бы я так считал, то обязательно сказал бы ему.
Бернштайн снова сцепил пальцы.
— Вы говорите, что я иногда не воспринимаю то, в чем меня хотят убедить, так как скрещиваю руки на груди. Когда вы так сцепляете пальцы — это то же самое.
— Снова подвел вас.
— Подите на хрен.
Бернштайн откинулся на спинку стула.
— Вы знали о наркотиках, о девушке, о деньгах? — полувопросительно-полуутверждающе заявил Ньюмен. — Как вы могли обо всем знать и спокойно отпускать человека на работу? Есть же какой-то предел конфиденциальности?
— Если бы я знал, Джейк, то непременно сообщил бы, кому следует.
— Значит, вы такой же тупица, как и все остальные.
— Дейв Милнер был социопатом, лейтенант. Я не нарушу конфиденциальности, если скажу вам об этом. Вы не будете удивлены, я уверен. Как социопат, он имел довольно слабо развитое чувство ответственности. Не особенно задумывался над большинством своих действий и поступков, это и дало ему возможность так вести себя, нарушая закон, несмотря на то, что он поклялся его защищать. Но наиболее важный момент…
— Знаете, что я чувствую?
— Да.
— Сплошное дерьмо.
— Понятно.
— Спасибо.
— Что еще вы чувствуете?
— Хочу в художественный отдел.
— Что еще?
— Хочу домой.
— Да, дело было долгое. Наверное, вы правы — идите-ка домой, точно.
— После этого.
— Может, лучше прямо сейчас. Злость вы уже сорвали. Она, правда, никуда не денется, и мы все обсудим в следующий раз. Сейчас для вас самое лучшее — увидеть жену и надеть удобные домашние тапочки.
— Я могу почитать книжку по искусству, — добавил Ньюмен.
Бернштайн улыбнулся:
— Конечно.
— Нечасто вы улыбаетесь.
— В моей работе мало веселья.
— Но вы еще не разучились улыбаться.
— И быть злодеем?
— Это из Шекспира, верно. «Улыбаться, улыбаться и быть злодеем»?
— «Гамлет», думаю.
— Самая суть Плутишки Дейва, лучше не скажешь, а?
Бернштайн взглянул на него пристально:
— Плутишка Дейв?
— Ну, Милнер.
Бернштайн понял.
— А-а.
Солнце вынырнуло из-за тучи, и окно озарилось ослепительным светом. Ньюмен посмотрел за окно:
— По крайней мере, я позанимался физкультурой.
— Наслышан.
— Не притворяйтесь всезнайкой, док.
— Я слышал, что вы тренировались в клубе здоровья.
— Послушайте, доктор, если бы я не погнался за ним пешком, вернее, на лыжах, он мог бы остаться в живых. Вернулся бы в дом, долго удерживал бы заложников и все в таком же духе.
— Насколько я понимаю, детектив Федеричи подстрелил Милнера в то время, когда вы отвлекали того разговорами.
— Верно.
— Вы поговорили с детективом Федеричи?
— Да.
— Он мучается угрызениями совести?
— У него только что появился ребенок. Жена родила.
— И все-таки?
— Нет, без проблем.
— Он просто выполнял свой долг.
— Да.
— А вы… не справились?
— Я не справился тогда, когда не разглядел его.
— Не разглядели, что Милнер плохой, злодей, негодяй?
— Да.
— Он — блестящий обманщик, этот человек, которого вы совершенно точно обозвали Плутишкой Дейвом… Это он рассказал мне о ваших тренировках. У нас на прошлой неделе была встреча.
— Посреди всего этого тарарама?
— Это тоже часть его хитроумного плана. Делал вид, что старается поправить интеллектуальное и эмоциональное здоровье. Рассказывал о ваших тренировках с восхищением. И однажды, как бы невзначай, посоветовался, удобно ли будет сделать вам подарок.
— Сука, — зло выдохнул Ньюмен.
— Догадываюсь, что перед самым концом он заявил, что лыжи приобретены нечестным путем. Не верю, что он сказал вам правду. Я — постоянный покупатель в магазине спортивных товаров на улице Нассау. Именно я посоветовал ему купить там лыжи. Они мне потом звонили и поблагодарили за нового клиента.
Ньюмен опустил голову:
— Я чертовски запутался.
Бернштайн снова покачал ногой.
— В художественном отделе у меня будет меньше шансов попасть в дурацкое положение.
