— Не возражаете, если мы поговорим здесь?
— Нет, — прошелестела я.
Я понимала, что следствие будут интересовать подробности конфликта между Крушенковым и Трубецким в день задержания Пальцева, и стала собираться с мыслями, но главный повернул разговор в неожиданную сторону. Он сказал:
— У нас есть данные, что Крушенков, злоупотребляя служебным положением, за крупную взятку добился освобождения опаснейшего преступника Пальцева.
— Что?! — От удивления я привстала со стула, но главный перегнулся через стол и, надавив мне на плечо, усадил назад. Вот это мне уже не понравилось.
— И еще у нас есть данные, что вы соучаствовали в этом преступлении. И мы хотели бы вас допросить по этому поводу.
— В каком качестве? — спросила я, приготовившись к самому худшему.
— Не понял. — Главный недоуменно посмотрел на меня.
— Я интересуюсь, вызывать мне адвоката, или вы будете допрашивать меня в качестве свидетеля?
— Пока — свидетеля, — ответил мне главный, и они переглянулись.
— Вы хотите допрашивать меня здесь?
— Да, — кивнул главный. — Пересядьте, пожалуйста, я сяду за ваш стол.
Я послушно пересела на стул в углу. В кабинете как-то быстро стало темно, а может, мне так показалось.
— Зажгите свет, — предложила я человеку, стоявшему у двери, но главный быстро остановил его:
— Не надо. — И обратился ко мне:
— Ваши документы.
Я привстала, чтобы вытащить из сумочки удостоверение, и стоявший у двери человек как-то нехорошо дернулся в ответ на мое движение.
Достав удостоверение, я протянула его главному. Он раскрыл его и положил перед собой на стол. Из-за пазухи он извлек сложенный в несколько раз бланк протокола допроса свидетеля и расправил перед собой на столе.
— Я не скрою от вас, что если вы не пойдете навстречу следствию, я уполномочен задержать вас на трое суток.
Тут мне стало так плохо от страха, что я на мгновение потеряла способность соображать.
Я обессиленно прислонилась к спинке стула, и главный тут же продолжил:
— Кроме вас, нам надо допросить Пальцева. Вы же понимаете, что его показания могут оказаться решающими…
— Я могу сказать только одно, — начала я слабым голосом, — какие-либо подозрения Крушенкова во взятке — это абсурд…
— Это ваша точка зрения, — прервал меня главный. — Я повторяю, что если вы не пойдете навстречу следствию, то ночевать вы будете в камере. Давайте прямо сейчас поедем к Пальцеву и расставим точки над «и».
Они снова переглянулись, и этот быстрый обмен взглядами вдруг привел меня в чувство. Для начала мне стало чертовски обидно, что меня притащились допрашивать какие-то опера, хоть и из Московского Управления ФСБ. Я следователь прокуратуры или хвост собачий? Если следователь меня может допрашивать только следователь. Вот пусть меня везут к важняку, и пусть он хоть в камеру меня сажает.
— А у вас есть отдельное поручение?
— Отдельное поручение? — переспросил он и оглянулся на своих спутников.
И в этот момент зазвонил телефон. Он уже потянулся к трубке, но я схватила ее первая. Это был шеф.
— Какого черта… — начал он, видимо, решив узнать, какого черта я болтаюсь в прокуратуре так поздно.
— Владимир Иванович, — закричала я, — меня допрашивают и будут задерживать… Приезжайте!
Главный выхватил у меня трубку и нервно прижал ее к телефону. После чего забрал со стола протокол, встал и жестом скомандовал остальным — на выход.
Я ошеломленно наблюдала за их молчаливым уходом, после чего на дрожащих ногах проковыляла к двери и заперлась изнутри.
Двадцать минут я просидела, запершись и дрожа, пока в прокуратуру не приехал такой же испуганный шеф.
После того, как я все рассказала ему, он облегченно вздохнул:
— Версии есть? Понятно, что это не бригада Генеральной…
— Есть, — сказала я. — Им нужен Пальцев. И это те же люди, которые подставили Крушенкова. Владимир Иванович, я должна поставить в известность следователя, у которого в производстве дело об убийстве Трубецкого
Следователь из Генеральной прокуратуры оказался грузным добродушным дядечкой. Казенная обстановка гостиничного номера, где он меня принимал, была слегка скрашена фотографией пожилой женщины в рамке, выставленной на прикроватную тумбочку. На шкафу висела вешалка с военной полковничьей формой.
— Жена, — сказал следователь, кивнув на. фотографию. — Я ж все время в командировках, хоть на родное лицо изредка взглянуть…
Я поразилась его трогательной супружеской верности, и у меня затеплилась надежда, что человек с такой тонкой душевной организацией поймет то, о чем я хочу ему рассказать.
Протянув ему бумаги, я объяснила, что я записала в бланк протокола допроса то, что произошло со мной в прокуратуре, с подробными приметами самозванцев. Он поблагодарил, внимательно прочитал то, что я написала, и отложил протокол в сторону.
— Ну что, голубушка, — ласково спросил он, открывая коробку печенья и раскладывая печенюшки передо мной на гостиничной тарелке, — за коллегу пришли хлопотать?
— Пришла, — кивнула я. — Серафим Михайлович, выслушайте меня. Крушенков не убийца, его подставили…
Следователь бросил в рот печенье и шумно вздохнул:
— О-хо-хо, хо-хо…
— Серафим Михайлович, — взмолилась я, — не отмахивайтесь от того, что я вам скажу. В ваших руках судьба человека, вы — очень опытный следователь, неужели вы можете так, с ходу, поверить, что умный, грамотный подполковник ФСБ в пьяном угаре пойдет мочить журналиста из своего табельного пистолета?
— О-хо-хо, хо-хо… — снова завздыхал Серафим Михайлович. — Ты с ним спишь, что ли, красавица? — заглянул он мне в глаза.
— Нет, — растерянно ответила я, не успев даже обидеться.
— Да ладно, я никому не скажу. Спишь ведь, а то что бы ты тут распиналась, чтобы его выгородить?
— Я уверена, что он не совершал убийства, поэтому и распинаюсь, как вы изволили выразиться.
Мысленно я обозвала себя самыми страшными словами за то, что начала злиться. Мне нельзя восстанавливать против себя следователя, иначе я ничего не добьюсь и только напорчу Крушенкову.
— Серафим Михайлович! Выслушайте меня!
— Да я тебя слушаю, — кивнул мне следователь.
— Серафим Михайлович! Сергей Крушенков — очень умный и опытный чекист, оперативник. Да у него вообще характер такой — он даже говорить плохо о людях не может, не то что поднять руку на кого-то… — Я осеклась и вспомнила, как Сергей врезал Трубецкому. Судя по всему, следователь уже. обладал этой информацией, потому что покачал головой. — В общем, и напиваться в кабинете, и устраивать пьяные разборки — это не в его духе. Он вообще мало пьет…
— Вот с непривычки в голову-то и ударило, — добродушно отозвался следователь. — Еще что?
— Еще я хочу вас попросить взглянуть на дело с другой точки зрения.
Допустите, что его подставили, потому что он мешал кому-то. Его уже пытался уволить наш самый крупный преступный авторитет, Хорьков.
— А чем он Хорькову-то так мешал? — взглянул на меня следователь сквозь полуопущенные веки.
— Да у них давние отношения… — Я просто не знала, что можно говорить следователю, а о чем пока лучше помолчать.
— Милая моя, а что, кроме твоих слов, есть по этой версии? — Похоже, следователю уже надоел этот разговор, и он мечтал скорее его закончить и выпроводить меня.
— Но вы же расследуете дело, установите…
— А-а! А теперь послушай меня, милая. — Серафим Михайлович потянулся вперед и похлопал меня своей пухлой рукой по коленке. — Завтра я тебя допрошу, и ты мне скажешь, что в твоем присутствии Крушенков угрожал Трусову пистолетом и заявлял, что убьет его.
— Но не так же было…
— Скажи, как?
— Он просто так сказал, в запальчивости… — К сожалению, я и сама понимала, что неосторожно сказанные слова следствие может интерпретировать только в одном смысле — как угрозу, реализованную впоследствии.
— Пусть суд потом решает, просто — так он сказал или нет, — махнул рукой следователь. — Дальше поехали. Есть люди, которые видели Крушенкова пьяным незадолго до убийства.
— Ну и что? Это ничего не доказывает…
— Ну да? Очень даже доказывает. Говорю, дальше поехали. Что ты возразишь против такого веского доказательства, как заключение баллистов о том, что пуля, изъятая из тела Трусова, выстрелена из пистолета, закрепленного за подполковником Крушенковым?
— Что я скажу? Скажу, что пистолет мог в момент убийства быть в руках у кого угодно.
— Хорошо, дорогая, тебя не переспоришь. — Следователь усмехнулся. — А что ты скажешь насчет показаний сотрудников Трусова? Двое мне сказали, что в день убийства в редакцию звонил человек, представившийся подполковником Крушенковым, искал Трусова и грязно ругался в его адрес. Им показалось, что Крушенков был пьян.
