— Нет, если заранее найти себе другую работу, то можно, — отметил Лешка.
— А что, если показать фотографию Антоничева и описать его приметы, только объявить, что мы разыскиваем опасного преступника Сидорова Ивана Ивановича? Бывают же похожие люди. Если Антоничев живет под другой фамилией, это может дать результат.
— Пожалуй, — подумав, согласился Горчаков.
Прибывший с обыска Синцов привез башмаки Карасика на предмет сравнения с отпечатком подошвы в подвале, где была убита Женя Черкасова, и принял участие в обсуждении идеи с телевидением. Идея была им одобрена, реализация идеи поручена Горчакову. Когда позвонил журналист, Горчаков сразу взял быка за рога и договорился с ним о конкретном воплощении идеи. Журналист бросился созваниваться с телевидением и по результатам доложил, что фотографию возможно показать только завтра.
— Дело, за малым, — проговорил Синцов, — достать фотографию.
Забегая вперед, можно сказать, что на доставание фотографии ушло два дня, но в итоге я сняла шляпу перед оперативно-розыскными способностями Синцова. По ходу дела в детали и подробности меня он не посвящал, но по обрывкам разговоров можно было судить, что речь там шла о негласном обыске в московской квартире Антоничева и похищении фотографии оттуда. Когда я краем уха услышала об этом (хотя в принципе слышать об этом мне было не положено, и конспирацию они с Кораблевым соблюдали, я просто кое-что сопоставила и пришла к выводу о негласном обыске), я повинилась, что все поняла, и обратилась с нижайшей просьбой. Мне хотелось, чтобы во время негласного, в рамках Закона об оперативно-розыскной деятельности, проникновения в квартиру Антоничева, каким-то образом попробовали получить его отпечатки пальцев. Сначала Синцов недоверчиво покрутил головой, давая понять, что это невозможно, но я слезно умолила его — пусть исполнители этого оперативного мероприятия поищут какой-нибудь предмет, которого мог касаться только хозяин квартиры. Синцов хмыкнул, но пообещал передать просьбу в Москву. И вместе с фотографией Антоничева мне привезли флакон туалетной воды «Айсберг» в металлическом футляре, упакованный в бумажный конверт.
А в тот день по дороге домой меня осенила такая интересная мыслишка: зачем убитый парень переодевался? Разве он не мог в мужской одежде грохнуть Антоничева? Скрываться от преследователей все равно, что в мужской, что в женской одежде, в шубе даже менее удобно. Маскироваться он мог только от потенциальной жертвы. Выходит, что Антоничев знал его в лицо. Что же за отношения их связывали?
Придя домой, я позвонила Синцову. Он оказался на работе и любезно согласился завтра вытащить в убойный отдел бомжей из того подвала, где нашли труп Черкасовой. На следующий день бомжи, как на работу, явились в отдел по раскрытию умышленных убийств. Я заметила, что они причесались и пахли каким-то отвратительным одеколоном, причем я не могла разобрать, вылили они его на себя в косметических целях или пили.
Я пригласила понятых, разложила на столе фотографии, в числе которых были изображения убитого в субботу парня и Карасика. Каждого из бомжей по очереди я спросила, не попадался ли им когда-либо на глаза кто-нибудь из предъявленных лиц. Оба бомжа, один за другим, уверенно показали на тех, кто меня интересовал: на переодетого и на Карасика. Оба заявили, что видели их неоднократно, как входящими, так и выходящими. Причем в разные дни и в разное время, иногда вместе, иногда поодиночке. Единственное, чего бомжи не могли сказать, — это к кому шли парни.
Записав показания бомжей в протокол, я вместе с операми скинулась свидетелям на сигареты, котлеты и чай, подхватила Синцова и потащила его в дом, где была убита Женя Черкасова.
Начали мы с первого этажа. Ни на одну фотографию пожилые женщины из нижних квартир никак не отреагировали, сказав, что никогда таких не видели. Но вообще они из дома выходят редко и мало что знают про соседей. На звонки в остальные квартиры нам никто не открыл, что было понятно — белый день, все занятые люди в школе или на работе.
Выйдя на улицу, я посетовала Андрею, что мы до сих пор не знаем данных о личности парня, убитого в субботу, хотя работа по раскрытию убийства неустановленного лица должна начинаться с выяснения, кто он такой. Андрей в ответ посетовал, что все возможные меры к установлению личности убитого приняты, и он просто в тупике. Карасик тоже молчит как убитый, и даже в камере ни с кем вообще не заговаривает. Строго конфиденциально Андрей поделился со мной тем, что, сомневаясь, все ли правильно отражается в агентурных записках людей, которые сидят вместе с Карасиком, он вообще поставил в камеру про слушку, и сегодня вечером его поместят в камеру к довольно авторитетному в блатном мире человеку, который получил определенное задание. К тому моменту он поедет в тюрьму и будет не сводки читать постфактум, а слушать прямой эфир из камеры.
— А можно, я с тобой? — заклянчила я.
— Нельзя, — лаконично ответил Андрей. — Ты же всегда знала, что следователю нельзя лезть в оперативные мероприятия, что с тобой случилось?
— Конечно, — продолжала я канючить, — как в Торфяновку меня тащить, под пулеметы, так будь любезна, а как что-то интересное, так нельзя… Ладно же, Андрюшенька!
Испугавшийся Синцов немедленно дал согласие взять меня вечером в тюрьму, получив от меня торжественное обещание никому и ни при каких обстоятельствах не колоться, что он мне разрешил участвовать в этом мероприятии.
В специально оборудованной комнате следственного изолятора нас снабдили соответствующей аппаратурой, и мы около часа слушали стуки, грюки, похрустывание, шелест и откровенные зевки. Потом, судя по звукам, открылась и закрылась дверь, прозвучали какие-то непонятные слова — это в камеру привели Карасика. И тут начался разговор.
Человек Андрея представился и попросил вошедшего назвать себя. Но Карасик не спешил себя называть. Судя по глухому стуку, он то ли упал на пол, то ли бросился перед Авторитетом на колени.
— Батя, — сказал Карасик, — ты человек авторитетный, достань мне дозу героина.
— Ты что, охренел, парень? — строго спросил Авторитет. — В нашей хате не употребляют.
— Да я не для кумара, — пояснил Карасик. — Достань мне дозу, чтобы я ширнулся и помер. Я хочу с собой покончить.
— У тебя как с головой? — спросил Авторитет. — Манечку поймал, что ли?
(Я тихо спросила Андрея, что такое «манечка»? Андрей объяснил, что это — идея-фикс, мания.)
— Плохо у меня с головой, батя, — тут же признал Карасик. — Я молчать не могу и говорить не могу. А мне все равно не жить. Один выход остался, пока меня на кусочки не разрезали, самому покончить с жизнью.
— Так ты расскажи, в чем твои проблемы, — вкрадчиво посоветовал Авторитет, — а мы вместе и решим, может, тебе помочь можно?
— Не могу. Мне мои проблемы ночами снятся, я жить все равно не хочу. Достань «чек», а?
— Нет, парень, и не проси, — твердо ответил Авторитет. — Расскажи, в чем дело.
— Не буду я рассказывать, не могу. Если начну, то не остановлюсь и ментам все выложу. Если не хочешь мне «геры» дать, я повешусь.
В камере воцарилось молчание.
— Ну вешайся, — после паузы сказал Авторитет, и в камере снова стало тихо, только что-то шуршало.
Через некоторое время раздалось покашливание, судя по определенным признакам, — Авторитета. Карасика вообще не было слышно. Потом покашливание стало откровенно демонстративным («Кха! Кха!»), и Андрей, бросив аппаратуру, выбежал из кабинета.
Вернулся он через полчаса и рассказал, что Карасик действительно пытался повеситься. Авторитет же оказался в дурацком положении, поскольку по понятиям не имел права мешать ему повеситься и никак иначе, кроме как кашлем, не мог дать понять, что происходит в камере. Карасика в тяжелом состоянии отвезли в медчасть. Синцов сказал, что вешаться надо не Карасику, а ему, Синцову, поскольку он сегодня выиграл конкурс на самого безмозглого опера земного шара и окрестностей. Я, как могла, его утешала и предложила, чтоб он отвлекся от мрачных мыслей, срочно снять с Карасика одежду на микрочастицы.
На следующий день с утра я отвезла одежду Карасика криминалистам, специализирующимся по следам микроналожений, уже зная, что в слепок следа обуви, изъятого из подвала, где был обнаружен труп Жени Черкасовой, идеально вложился башмак, изъятый Синцовым с места жительства Карасика. И Карасика же палец нашелся на кассете от «Полароида», подобранной мной в парадной, где убили бомжиху. Честно говоря, я и сама не особо рассчитывала на эту кассету, так, подобрала на всякий случай, и даже не изъяла в соответствии с процессуальным порядком, о чем теперь горько пожалела. Ладно, оформим ее изъятие, как положено, пойдем на маленький служебный подлог.
Значит, Карасик. Но теперь ни его, ни его подельника не спросишь, зачем они убивали женщин. По чьему приказу и кто был с ними третьим, судя по заключениям медиков о том, что бомжиху, Погосян и Черкасову убивал еще кто-то…
