На скамье в парке в ожидании Виктора сидит Бондарь. Тот подходит с приветствием:
— Добрый день, маэстро!
Он хочет сесть рядом, Бондарь останавливает его жестом.
— Когда была назначена встреча?
— В полтретьего.
— А сейчас?
Виктор взглядывает на часы.
— Два тридцать пять.
— На сколько ты опоздал?
— Троллейбуса долго не было.
— Я спрашиваю, на сколько ты опоздал? — жестко повторяет Бондарь.
— Всего на пять минут.
— Всего? Ты понимаешь, что такое время?
— Время — деньги.
— Бывает время — деньги, бывает время — годы. За пять минут можно сесть на десять лет!.. В нашем деле человека ждут одну — ну две минуты. Две минуты нет — значит, либо хвост за собой тянет, либо ссучился.
— Да что вы мне — не верите? Целую пятилетку коечки рядом стояли!
Бондарь встает и направляется вдоль аллеи. Виктор рядом.
— Теперь рассказывай.
— Искомый предмет забрезжил на горизонте, маэстро! У ребят он, как чувствовал. Есть у меня нюх, признайте!
— Все у тебя есть. Даже много лишнего. У каких ребят?
— Сегодня утром захожу на пустырь, где выселенные дома. Извиняюсь, по малой нужде. И вдруг рядом стреляют! Раз и погодя — второй. Я — на звук. Гляжу: пацанье через забор сигает — и деру, а посреди голуби подстреленные. Еще трепыхались.
— Ну? И ты что?
— Не мог же я гнаться за ними и при народе отнимать.
— Ах, черт!.. В лицо не рассмотрел?
— Нет, со спины. Но, по-моему, одного раньше видел. Приметная спина.
— Какого возраста пацаны?
— Лет пятнадцать-шестнадцать. Мое мнение — возраст удачный. Взрослый мужик понес бы в милицию, совсем малец — маме показывать.
— Дожил. Моим пистолетом мальчишки играют!.. Не у тебя одного, Витек, уши торчком.
— Больше никто не слыхал, ручаюсь…
* * *
Виктор ручается не зря: ребята хитро выбрали «стрельбище»: впритык к стройке, где весь день грохот, хуже пальбы.
Это типичный окраинный старомосковский дворик, обставленный домами и сараюшками. Вместе с заборами и палисадниками они создают замкнутое пространство.
— Вон мой колышек, — говорит Томин в ухо инспектору угрозыска из отделения. — Там и перышки целы и кровь. По данным НТО, стреляли с семи — десяти метров.
— Это придется обшарить весь двор и палисадники?
— Придется. А гильзы — не арбузы, провозимся. Хорошо бы без посторонних глаз.
— Займу на стройке спецовки и какой-нибудь теодолит, что ли. Станем «размечать план» будущего котлована.
* * *
— А ведь если добуду пистолетик, мне уже другая цена пойдет, а? — говорит Виктор.
— Ты, парень, не забывайся. Помни, кто был — примитивный хулиган.
— Хулиган, — с удовольствием подтверждает Виктор. — Но только не примитивный, маэстро, нет. Про меня хорошо адвокат на суде сказал: истоки, говорит, поведения Виктора Лабазникова коренятся в том, что его природная энергия и фантазия не получили выхода в повседневной жизни. Лишенный, говорит, разумного руководства в юные годы, он встал на путь изощренного хулиганства.
— Это для красоты, Витек. Все твои истоки от зависти, что другие лучше живут.
— Что?!.. Да плевал я…
— Брехня. Допустим, тебе приспичило похабщину изобразить. Ты ведь не забор выберешь?
— Большой интерес — забор. Выберу «Волгу» с иголочки и процарапаю до железа.
— Вот-вот. А почему? Потому что знаешь — никогда у тебя «Волги» не будет.
Виктор порывается что-то сказать.
— Я говорю. Заткнись. Тебя, шантрапу, взяли в серьезное дело. Пойдешь ты по-крупному в одиночку? Нет. Только при мне будешь кое-что иметь кроме срока. Чем торговаться, подумай как с пацанами управишься.
— Ну, маэстро, тут уж моя стихия!
* * *
В одном из помещений НТО звучат выстрелы.
— Ну и отдача! Попробуйте, Зинаида Яновна, — эксперт Марина протягивает огромный старомодный пистолет.
Кибрит стреляет в стену для экспериментальной стрельбы — «улавливатель», затем достает стреляные пули, вставляет их в специальный сравнительный микроскоп и разглядывает.
Входит Томин. Кибрит встречает его вопросом:
— Нашли?
— Нашли. Думаю от «ТТ», — он достает упакованные гильзы.
— Но от какого?
— Если в одном микрорайоне в течение десяти дней дважды фигурирует огнестрельное оружие… Где бы присесть? Два часа на четвереньках. — Томин берет пистолет, из которого стреляла Кибрит.
— Экзотический зверь! Здоровые, наверно, дырки бьет.
— Американский кольт.
— А калибр?
— Одиннадцать и сорок три. — Кибрит распечатывает гильзы.
— Откуда вынырнул?
— Один старичок хранил, участник первой мировой. Проверяем для порядка, нет ли за этим зверем грехов… Марина, посмотрите.
Та поочередно вставляет гильзы в другой микроскоп, что-то подкручивает, щурится.
— Да, гильзы «ТТ». Семь и шестьдесят два. С характерными индивидуальными особенностями.
— Зинаида Яновна! Мариночка! Последнее желание Томина! На сегодняшний рабочий день, разумеется.
— Ладно, Шурик, понимаем. Но пулегильзотека… Там возни надолго.
* * *
Трое парней-топориков стоят курят, скучают.
Появляется Леша; несет в авоське бутылки с молоком. Поодаль за ним следует Виктор. Парни дают Леше приблизиться.
— Глядите, Леха-Ледокол плывет!
— А где ж твоя флотилия?
Леша оценивает обстановку.
— На приколе.
— Ходят слухи, он задается! — не отстают парни.
— Ходят слухи, она стал очень смелый!
— Соответствует действительности, — говорит Леша.
— Ах, как он грубо разговаривает! Ах, я боюсь.
— Ты что же ребенка обижаешь, Ледокол? За это можно и схлопотать.
— Вообще-то, я против вас ничего не имею. Но, если охота, готов, — он отступает на шаг, аккуратно ставит авоську и принимает боксерскую стойку.
Виктор наблюдает.
— Слыхал? — балаганит парень. — Он на все готов!
— Это очень опасно.
— Для него, разумеется.
— Учтите, бью первым. Такой принцип.
— Ах у него еще и принципы!
Парни надвигаются на Лешу. Короткая схватка, в результате которой один падает, другой хватается за скулу, третий в замешательстве отступает.
— Удар! Еще удар! — «болеет» Виктор.
— Могу быть свободным? — бравирует Леша. — Или желаете еще по порции?
— Отвесь им, отвесь посочней! С горошком! — подзуживает Виктор.
— По-моему, уж сыты.
— В следующий раз возьмем нож и вилку, аппетит будет лучше, — обещают побитые.
Виктор уважительно подает Леше авоську.
— Лихо!
Тот забирает авоську и двигается дальше. Виктор идет радом.
— Первый разряд?
— Был одно время.
— Бокс — штука полезная. Но на улице может подвести.
— До сих пор служил.
— Это пока до серьеза не дошло.
— Что вы подразумеваете под «серьезом»?
— Видишь ли, парень… тебя Лехой звать? Может, будем знакомы? Виктор. — Обменивается рукопожатием с несколько озадаченным Лешей. — Сцепился ты, Леха, со шпаной, они теперь не забудут. Про ножик-то с вилкой поминали не зря.
— Да это треп.
— Сегодня треп — завтра серьез. Вилку, понятно, дома оставят, а нож возьмут, раз плюнуть. И что ты тогда с одним боксом?
— Ну, самбо я тоже немного знаю.
— А если и они немного знают? С чем ты против них выйдешь? Чтобы наверняка?
— Не на жизнь, а на смерть? — усмехается Леша.
— Вот именно.
— Не собираюсь.
— Не зарекайся, Леха. Прицепятся всей кодлой, а тебе характер не позволит хвост поджать, я же вижу.
— И что вы предлагаете? Есть продажный пулемет? Дымовые шашки?
— Три-четыре спецприема могу показать с удовольствием, потренируемся. Будут отлетать, как жареные.
— С какой стати подобная благотворительность?
— А что особенного? Понравилось, как держался, жаль, если дуриком покалечат.
* * *
Кибрит «принимает» Пал Палыча и Томина в лаборатории.
— Ну, Шурик, ты не зря ползал под лопухами, а Марина не зря сидела в пулегильзотеке. У пистолета бурное прошлое. Впервые он зарегистрирован как орудие преступления тридцать лет назад.
Томин присвистывает.
— Да, в феврале сорок седьмого. При ограблении магазина из него тяжело ранили сторожа. Поймали их… сейчас скажу: — заглядывает в записи: — «Шайка грабителей обезврежена спустя три месяца. По оперативно-розыскным данным, стрелял один из осужденных — И. Бондарь». Но твердо доказать это не удалось, и «ТТ» не нашли.
— А откуда он первоначально? Неизвестно?
— Значится как утерянный.
— Значится… это допускает разнообразную трактовку.
— Через тридцать лет что гадать, — говорит Пал Палыч. — Дальше, Зиночка?
— Дальше год пятьдесят девятый. Убийство. Дело не раскрыто. Затем семидесятый год. Убийство. Сводили свои уголовные счеты. По подозрению арестовали двоих, в том числе…
