Николай Леонов - Хирург мафии (сборник)

– Кончай комедию ломать! – грубо оборвал его стенания Крячко. – Выкладывай, за что девушку порезал? Дозу получить хотел?

– Вы думаете, что ее убил я? – еще громче завизжал Санюра. – Вы с ума сошли! Мне не нужна никакая доза! Я полностью излечился, спросите у профессора. Меня к выписке готовят.

– Спросим, не сомневайся. Однако для тебя будет лучше, если ты сам во всем сознаешься. Чистосердечное признание и все такое. Наверняка в курсе, – не обращая внимания на возмущение Санюры, гнул свое Крячко.

– Погоди, Стас, – остановил натиск полковника Гуров и обратился к парню: – Сможете вспомнить, как долго фильм смотрели? В котором часу он закончился? Что необычного происходило в этот вечер? Для нас важны любые мелочи.

– Да что ты с ним расшаркиваешься? – рассердился нетерпеливый Крячко. – Забираем с собой, посидит часок в предвариловке, заговорит как миленький.

– Я с вами никуда не поеду! – взвился Санюра. – Не имеете права! Я на излечении, мне покой предписан.

– Вот ты и устроил Леночке покой. Вечный, – гневно произнес Крячко.

В палату вошел один из криминалистов.

– Что тут у вас, Лев Иванович? – спросил он, окидывая палату беглым взглядом.

– Пальчики откатать нужно. И вот с этим поработать, – кивнув в угол, ответил Гуров.

– С чего начинать?

– С орудия убийства, я полагаю, – сказал Лев, – с парнем мы еще не закончили.

Криминалист забрал салфетку и найденный под ней скальпель и молча удалился. Санюра наблюдал за его действиями уже без истерики. Как только тот ушел, он снова заговорил, обращаясь исключительно к Гурову, как к единственной его надежде.

– Послушайте, я никого не убивал. Вы просили расписать по минутам все, что я делал вчера. Я попытаюсь. После ужина я пришел сюда. Начал смотреть фильм. Про природу. Других у нас нет. Я выбрал про дельфинов. Фильм был скучный, и примерно через час я его вырубил. Включил плеер. Слушал музыку и мечтал. Да, да, не смейтесь, именно мечтал, – огрызнулся Санюра, уловив скептическую ухмылку Крячко. – А мечтал я о том, как окажусь в своем родном доме, рядом с родителями. Разве это смешно?

– Конечно же, это не смешно, – успокаивающим тоном произнес Гуров. – Продолжайте.

– Так вот. Сколько времени прошло, я не знаю, не следил за часами. Вы спрашиваете, что необычного я заметил вечером? Ничего. Вернее, кое-что произошло, но необычного в этом ничего нет.

– Что именно произошло?

– В какой-то момент мне показалось, что в палату кто-то заглянул, но когда я открыл глаза, тут никого не было. Я подумал, что приходил санитар с проверкой, только и всего. Взглянул на часы, чтобы удостовериться, что еще нет десяти, когда нам положено спать. Было без двадцати десять. Я снова закрыл глаза и еще минут двадцать слушал музыку. Потом вырубил плеер, засунул его под подушку и заснул. Вот и все.

– Как все гладенько, ты не находишь, Лева? Лежал себе наш Санюра в постельке, потом пришел злой дядя, подкинул ему в палату орудие убийства, а наш добропорядочный пациент продолжал себе слушать музычку. Просто идиллическая картинка. Сказочник ты отменный, Санюра, вот что я тебе скажу, – высказался Крячко.

– Я так и думал, что вы мне не поверите, – вздохнул Санюра. – Только другой сказочки у меня в запасе нет.

– Время, когда к вам в палату кто-то заглядывал, вы точно запомнили? – спросил Гуров.

– Точно, – кивнул парень.

– А до этого все время находились в наушниках, так?

– Так.

– И остальные пациенты проводят вечера так же?

– Скорее всего, – согласился Санюра. – Тут из развлечений видик и музыка. Слушать можно только в наушниках. Это общее правило. Кое-кто в шахматы сам с собой играет.

– Кто именно? – уточнил Лев.

– Вадик из третьего бокса. Он, кстати, тоже из свободных. И Натаха с восьмого бокса. Она, правда, не в шахматы, а в тетрис рубится, но музыку не особо уважает. Может, она что слышала? – В голосе Санюры появилась надежда. – Ее бокс соседний, зайдите к ней. Вдруг она слышала шаги или еще что-то, тогда мои слова подтвердятся.

– Одевайтесь. Вам в любом случае придется проехать с нами, – проговорил Гуров.

– Зачем? Вы хотите посадить меня в тюрьму? О, только не это! – снова завопил Санюра.

– Стас, я к криминалистам, а ты тут подгони молодого человека, – попросил Гуров, выходя из палаты и слыша за спиной жалобные стоны Санюры и твердый голос Крячко, поторапливающего его.

Он отыскал санитара и попросил сопроводить его в бокс номер восемь. Девушка, занимавшая этот бокс, оказалась не особо разговорчивой. На все вопросы Гурова она отвечала односложно. Шагов не слышала. В бокс никто после семи вечера не заходил. Дверь открыть не пытался. Сама она смотрела сериал про африканских животных ровно до разрешенных десяти вечера, потом уснула. С соседом по боксу пересекалась только на процедурах и групповых сеансах терапии. Ничего о нем сказать не может, ни положительного, ни отрицательного.

Вадик из третьего бокса помог не больше. Он, как и все пациенты Центра, строго выполнял правила клиники и в этот вечер лег спать чуть ли не в восемь. Сказал, что болела голова, а санитарам признаваться в этом не хотел. Любое ухудшение самочувствия записывается в журнал, и это удлиняет процесс реабилитации. Он же добровольно продлять свое заточение не хотел. К тому же из-за головной боли его могли вернуть на третий этап, когда свобода передвижения ограничивается.

Гуров провел в клинике еще часа три, но все с тем же результатом. Персонал выполнял свои трудовые обязанности. Посторонних в клинике не было. Нарушений режима за пациентами не наблюдалось. В конце концов, получив от Ухтомцева списки пациентов и сотрудников, Лев принял решение ехать в Управление. Выездная группа уже отправилась туда, Крячко вызвался сопровождать Храпова под стражу, поэтому возвращаться в Главк Гурову пришлось в одиночестве. Приезда главврача он так и не дождался.

– Что значит «забрали»? Вы в своем уме, Евгений Миронович?

Такой фразой отреагировал на слова Ухтомцева главврач Экспериментального центра Альберт Константинович, когда смог наконец дозвониться до него. Произошло это ближе к четырем вечера. Гуров и Крячко давным-давно отбыли, тело Елены Баландиной забрали, а персоналу клиники позволили навести порядок в отделении. Измотанный событиями текущего дня, Ухтомцев не был настроен на взбучку от начальства, поэтому ответил в не свойственной бывалому психиатру манере:

– Не сомневаюсь, будь вы на месте, сумели бы решить проблему более конструктивно. Мне же оставалось лишь подчиняться полиции.

– Что вы хотите этим сказать? – опешил Альберт Константинович. – По-вашему, я специально уехал из города, чтобы не присутствовать при опросе Храпова?

– Меня это не волнует. Я вам доложил обстановку, только и всего. На этом полномочия мои заканчиваются. Общаться с родственниками Храпова и Баландиной в любом случае придется вам. И чем быстрее вы это сделаете, тем будет лучше. И для вас, и для клиники.

Ухтомцев бросил трубку, прервав на полуслове недовольное ворчание главврача. Угрызений совести он не испытывал. В клинике всем была хорошо известна привычка Альберта Константиновича перекладывать ответственность со своих плеч на чужие. Продли он разговор хоть на минуту, и неприятная обязанность по оповещению родственников точно легла бы на него.

– А мне это надо? – вслух рассуждал Ухтомцев. – Мало мне сегодняшней головной боли?

Он нервно прошелся по кабинету. Допустим, родственников Храпова поставят в известность сотрудники полиции. В конце концов, это их инициатива. А как быть с Леночкиной родней? Должны ли полицейские взять эту обязанность на себя? Ухтомцев не знал. Он придвинул к себе личное дело Леночки. О ее близких ему ничего не было известно. В анкете в графе «Место рождения» значился город Нижневартовск. И все. Точного адреса не значилось. Приехала ли Леночка прямо из Нижневартовска или только родилась там, Ухтомцев понятия не имел. Звонить Крячко, чтобы выяснить, как проходит данная процедура в полиции, ему не хотелось. Он и так лишил приятеля законного выходного дня и усугублять ситуацию не собирался. Но и уйти домой, даже не попытавшись связаться с родственниками Леночки, не мог. Что ему оставалось? Тяжело вздохнув, Евгений Миронович раскрыл записную книжку, в которую по старой привычке заносил телефоны всех сотрудников отделения, и приступил к обзвону. Он надеялся, что Леночка поделилась хоть с кем-то из работников клиники деталями частной жизни, и ему удастся выяснить, живы ли ее родители и где их искать.

После тридцати минут бесполезных разговоров ему повезло. Одна из медицинских сестер подсказала ему, что если у кого и есть информация о Леночке, то только у Камиллы Войновой. Девушка работала не в отделении Ухтомцева, поэтому ее телефонного номера он не имел, им его снабдила все та же медсестра. Не особо надеясь на положительный результат, Ухтомцев все же набрал номер. Камилла ответила сразу. Он представился и объяснил причину беспокойства, предусмотрительно промолчав о случившемся с Леночкой.