– Саныч! У тебя все нормально? – окликнул он его.
– Нога! Мать ее! – не поворачиваясь, ответил тот.
Все ясно, если у Гурова разболелось плечо, то у Романова – сломанная нога, которую много лет тому назад собрал воедино из осколков знахарь Костя, – видимо, она тоже не выдержала таких нагрузок.
– Ну, тогда не рви из себя жилы, иди помедленнее, – предложил Лев Иванович, на самом деле радуясь, что не он послужит причиной их задержки, хотя эта мысль самоуважения ему и не прибавила, стало даже немного стыдно.
– Да я и так еле-еле плетусь, – буркнул Александр.
Вдруг впереди раздались сначала одиночные выстрелы, а потом автоматные очереди. И куда что делось? Они рванули с места, забыв о боли, а может, это второе дыхание открылось? Тут раздался чей-то властный окрик:
– Падай!
Оба тут же рухнули на снег как подкошенные, и в этот миг над их головами просвистела автоматная очередь, а чей-то злой мужской голос продолжал:
– Куда поперлись, кретины, мать вашу! Жить надоело?! Прямо на стрелка бы вылетели!
Скинув лыжи, Романов с Гуровым поползли на голос – это оказался один из бойцов.
– Что тут происходит? – спросил Александр.
А вот у Льва Ивановича, стыдно сказать, даже на такой короткий вопрос сил уже не осталось.
– Вон в том бараке они окопались, – осторожно показал направление боец. – Двух человек снайперы уже сняли, а сколько их там осталось – черт его знает. Но пуль не жалеют, поливают все вокруг, как из шлангов. Можно было бы из подствольника шмальнуть, но там же заложники.
В этот момент дверь барака открылась, и оттуда вылетела целая свора псов, таких же, как Бек, которого Гуров видел во дворе Косолапова. Огромные, мохнатые и злобные, они, задержавшись всего на несколько секунд, рванули в разные стороны.
– Вот суки! – выругался боец. – Собаки же на запах человека сейчас побегут, а их хозяевам только и останется, что огонь в ту сторону направить.
Но собаки никуда добежать не успели, их, одну за другой, сняли выстрелами. Они попадали, корчась и воя на снегу, – зрелище было до того страшное, что Гуров еле сдержался, чтобы не отвернуться или закрыть глаза, а еще заткнуть уши, только бы не слышать этот полный невыносимой боли звериный вой и скулеж. Из барака тут же направили огонь по тем местам, откуда стреляли в собак. Вдруг Гуров увидел, как по крыше барака к самому ее краю над дверью подполз почти неразличимый на фоне снега человек, замер там с гранатой в руке, ожидая, когда дверь откроется.
– Светошумовая, – кратко объяснил боец. – Нам бы их только вырубить на несколько минут, а дальше – дело техники.
Но тут произошло то, чего никто не ожидал: дверь распахнулась, и в ее проеме показался стоявший на каком-то ящике человек с поднятыми руками. В правой руке у него была граната, указательным пальцем левой он держался за кольцо, а за его спиной виднелось множество серых от ужаса лиц.
– Хитрая сволочь! – процедил сквозь зубы Гуров. – Если в него сейчас выстрелить и ранить, то он свалится назад, то есть внутрь, руки сами собой упадут или просто дрогнут, и граната взорвется. Жертв будет много.
Фатеев, который все понимал еще лучше, чем Лев Иванович, крикнул:
– Чего ты хочешь?
– Вертолет с пилотом и чтобы нам дали спокойно улететь. Время на размышление – пять минут, а потом начнем каждые пять минут убивать по заложнику.
Ситуация была патовая: преступников нельзя было отпускать, но и как их брать при таком раскладе, было непонятно. Замерли все: и боец с гранатой на крыше, и сам бандит, и все бойцы Фатеева. И тут Романов, забрав у бойца рацию, тихонько сказал:
– Василич, действуй по моему сигналу. Тому, на крыше, отмашку дай.
– Сашка, ты уж постарайся поаккуратнее, – попросил генерал.
– Все будет нормально, – заверил его Александр.
Он снял со спины двустволку и, устроившись поудобнее, стал целиться.
– Саныч! Не сходи с ума, – прошипел ему в ухо Гуров.
– Не мешай! – зло цыкнул на него Романов.
Что оставалось Гурову? Только лежать на снегу рядом с Александром и ждать, чем дело кончится, тем более что боец не делал ни малейшей попытки вмешаться: то ли субординация не позволяла, то ли понимал всю бесполезность этого занятия, то ли был просто уверен, что Романов все делает правильно. И тут прямо над ухом Гурова раздался такой грохот, что он на несколько минут оглох. Видеть, правда, мог, только глазам своим не верил: Романов одним выстрелом отстрелил преступнику палец, которым тот держался за кольцо, а вторым – перебил запястье правой руки. Причем интервал между выстрелами был настолько минимальным, что они практически слились в один, и в результате преступник оказался обезврежен, а выпавшая из его руки граната валялась на земле перед ним. Бандит не успел еще заорать от боли, как в открытую дверь одна за другой полетели две светошумовые гранаты, в бараке рвануло, а уж бойцы сорвались с места еще до взрыва гранат, за несколько секунд добежали до барака и скрылись внутри.
Засунув руку под капюшон, а мизинец – в ухо, Гуров пытался таким ненаучным способом вернуть себе хоть какой-то слух и добился некоторых успехов, во всяком случае, то, что в бараке никто больше не стрелял, он услышал.
– А белке в глаз попасть сможешь? – спросил он у Александра, пытаясь за этим не самым умным вопросом скрыть свое восхищение его мастерством.
– А ее настоящие охотники только так и бьют, иначе смысла нет, – на полном серьезе ответил ему Романов.
Поняв, что шутка не удалась, Гуров стал, кряхтя, подниматься, избегая опираться на больную руку. Александр тоже попытался, но у него ничего не получилось.
– Помоги, Иваныч, – попросил он и, не дожидаясь ответа, ухватился как раз за больную руку Гурова.
Тот взвыл от боли, а Романов, от неожиданности выпустив его руку, плюхнулся обратно, и как раз на больную ногу, огласив при этом воздух такими ядреными выражениями, что даже снег с веток стал осыпаться, а потом спросил:
– Ты чего орешь?
– Рука больная! – кратко ответил Гуров и протянул ему здоровую руку.
– Во, блин, два инвалида собрались, – хмыкнул Романов, подтягиваясь, и наконец встал. – Ну, пошли, посмотрим, как там дела.
А дела шли, как надо. Фатеев стоял с рацией и вызывал вертолеты, а когда они подошли к нему, сказал:
– Витальке я позвонил, сообщил, что среди наших даже раненых нет, а с больницей он уже сам свяжется, чтобы там срочно места освобождали.
– Так плохо? – спросил Гуров.
– Хуже, чем ты думаешь! Да за то, что они сделали, я бы этих сволочей своими руками, – скрипнул зубами Федор Васильевич. – Только смерть эта для них будет очень легкая, не заслужили они ее.
– Спросите, как дела у Стаса, – попросил Лев Иванович.
– Сам спроси, – ответил Фатеев, отдавая ему рацию.
Гуров связался с Виталием и выяснил, что, по донесениям людей, которых они направили в распоряжение Крячко, в стане врага замечена активная деятельность, граничащая с паникой, но брать супостатов будут только в самый последний момент, чтобы уж с поличным и при попытке к бегству. Вернув Федору Васильевичу рацию, он посмотрел по сторонам, увидел, что вдоль стены барака стояли в наручниках пять бандитов, причем они были даже не ранены, а два трупа их сообщников валялись рядом, и пошел туда.
– Вот и вся честная компания в сборе, – с ненавистью процедил сквозь зубы Гуров, идя вдоль них и рассматривая лица, и вдруг резко остановился напротив самого старшего: – Ба! Чук! Так вот где ты скрывался! Ну, правильно, где ж тебе еще быть?
– Что? Знакомого встретил? – спросил Романов.
– Я бы этого знакомого, если бы он мне тогда даже безоружный попался, пристрелил как бешеную собаку, и рука бы у меня не дрогнула.
– И чем же он отличился?
– Он всегда был распоследней сволочью, но в девяностые особо разошелся. Рэкетом занимался, причем эта нелюдь, чтобы заставить людей раскошелиться, не их пытал, а их детей, – не скрывая ненависти, говорил Гуров. – Тогда всю банду взяли, он один ушел. И все эти годы была у меня затаенная мечта, что встречу я его когда-нибудь, и тогда он за все ответит. У него руки не то что по локоть в крови, он в нее с головушкой нырнул! А то, что после делал, думаю, тоже праведностью не отличается.
– Мели, Емеля! – ощерился Чук. – Что ты мне сделаешь? Смертную казнь отменили, так что мечтай дальше! Сначала докажи, что я к чему-нибудь причастен, а потом уже зубками лязгай! А по этому делу ты обломаешься! Не срастется оно у тебя!
– Ошибаешься! Уже срослось! – многообещающе проговорил Лев Иванович.
– Даже если и так, то больше пожизненного мне не дадут. А люди и там живут, – рассмеялся ему в лицо бандит.
– Дурачок! – слишком уж ласково произнес Романов. – Ты что же, думаешь, что тебя судить будут? Нет, ты действительно дурачок!
– Будут, куда вы денетесь! – уверенно заявил тот. – Гуров мент правильный, закон чтит больше, чем мать родную, он вам шалить не позволит.
– Давно ты меня не видел, Чук, – усмехнулся Лев Иванович. – Времена изменились, и я изменился вместе с ними.
