– Да, Анита Станиславовна рассказывала, у нее в комнате фотография висит…
– Знаю, – усмехнулся Волков, – в нашей с ней комнате когда-то эта фотография тоже висела. Так вот, ее сняли в маленькой роли, но больше сниматься не приглашали. То есть она уже видела себя актрисой, такой же известной, как мать, даже еще круче, но ничего не состоялось. Потом, вскоре после этого, родители скандально разводятся и тут же погружаются каждый в свою новую семью. Стало быть, как дочка известных родителей она тоже не состоялась. Вы слышали о таком психологическом приеме отрицания того, кто тебя отрицает?
– Нет. А что это?
– Это только название заумное, а на самом деле все просто, и каждый человек в своей жизни делает это неоднократно. Вас девушка бросила, но вы не страдаете у всех на глазах, а тут же начинаете ухлестывать за ее подружкой, чтобы изменница знала, что вы ее тоже отвергли, а не только она вас.
– Ах, это, – заулыбался Коля. – Ну конечно, прием знакомый.
– Так вот, что делает Анита? Идет именно этим путем. Вы меня отвергли как актрису? А я вообще кино не люблю, и актрисой быть никогда не хотела, и не нужно мне это ваше важнейшее из всех искусств, я вообще по другой части. Я теперь физику буду любить. Или химию, биологию, историю. Значения не имеет. Идея понятна?
– Еще бы. Вы так объясняете, что даже ребенок поймет.
– Спасибо, Николай, – Волков с благодарностью кивнул, – это во мне преподаватель проснулся, все-таки столько лет лекции читаю. Идем дальше. Я перестала быть дочерью Риттеров? А я вообще буду теперь не дочь, а жена, и фамилия у меня будет вовсе даже Волкова. И к вам ко всем я не имею никакого отношения.
– А Анита Станиславовна говорила, что никогда не хотела быть актрисой, – задумчиво заметил Коля. – Может, вы ошибаетесь?
– Может быть, может быть, – легко согласился Волков. – Я просто делаю некоторые допущения, чтобы выстроить цепочку. Потому что если сделать это допущение, то воссоединение семьи легко объясняется. А без этого допущения ничего не выходит.
– Все равно я не понимаю, – уныло признался Николай.
– Да что ж тут понимать, голубчик вы мой? Аниту сократили, ее никуда не позвали работать, тем самым дали ей ясно понять, что как ученый, как инженер-физик она тоже не состоялась. И две диссертации, которые она считала символом своей научной состоятельности, ей не помогли. Время другое настало, теперь ценятся мозги, а не бумажки. Какой шаг в этой ситуации был бы логичным?
– Отвергнуть научную состоятельность как жизненную ценность? – робко предположил Селуянов.
– Умничка! – Волков радостно потер руки. – Или вы умничка, или я хороший преподаватель.
– Лучше бы и то, и другое.
– Согласен, пусть будет и то, и другое. А что можно противопоставить научной состоятельности?
– Не знаю… – растерялся Коля.
– Ну вы подумайте, подумайте! Вы же такой толковый!
Вот елки-палки! Пришел поговорить со свидетелем, а попал на семинар типа экзамена. Но Волков-то, Волков-то каков, а? Эк завелся! Просто вспоминать про первую жену ему было явно скучно, а как дело до логики дошло, как начал цепочки выстраивать, так глаза загорелись, и вроде даже ростом выше стал, плечи расправились. Эх, Каменскую бы сюда, она бы с ним общий язык быстро нашла, тоже любит цепочки выплетать. Жаль, что она болеет.
Итак, что же можно противопоставить научной состоятельности? Ответ должен быть совсем простым и лежащим на поверхности.
– Обычно говорят: или работа, или семья, – неуверенно произнес Селуянов.
– Дважды умничка! Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Я со всеми помирюсь, я всех подружу, я стану центром семьи, и пусть меня отвергла наука, зато во мне души не будет чаять моя родня. Видите, как все просто. И между прочим, это очередной вынужденный шаг в жизни Аниты. Продуманный, может быть, на уровне подсознания. Она и сама не знает, зачем занялась воссоединением семьи, уверяю вас. И если вы спросите ее, почему она вышла за меня замуж или почему из всех мужчин выделила того каскадера, она вам скажет, что влюбилась. Я не хочу сказать, что все свои вынужденные шаги Анита делала сознательно и расчетливо. Все эти расчеты у нее происходят на уровне подкорки, которую человек не контролирует.
– Вы думаете, все было именно так?
– Не знаю, – развел руками Волков. – Я предлагаю вам вариант или, как у вас в милиции говорят, версию, которая все объясняет. Но если у вас есть другая версия, я готов ее обсудить. По вашему лицу я вижу, что вас что-то не устраивает.
– Не то чтобы не устраивает… – Коля помялся. – Просто я не совсем понимаю, как это… Ну вот вы говорите, что она обиделась на мать, что не нашла контакта с отчимом, что злилась на сестру и брата. То есть она их всех в той или иной степени не любила. А теперь что же выходит, полюбила, что ли?
– Заставила себя полюбить. И это тоже вынужденный шаг. Не зря же я вам говорил, что вся жизнь Аниты какая-то вынужденная. Вымученная. Я не могу это объяснить. Я так чувствую. И знаете еще что, Николай… Анита – сложная фигура, неоднозначная, по-своему несчастная. Я, в общем, человек неглупый и в людях немножко разбираюсь. И я всегда чувствовал, что в Аните есть какой-то стержень, который я никак не могу ухватить, что ли, выделить, вычленить… Я чувствовал, что есть что-то в ней, чего я не знаю, но если я узнаю, что это такое, то я пойму про нее все. И вот пока мы тут с вами разговаривали, до меня вдруг дошло: физика.
– Что – физика? – не понял Селуянов.
– Есть множество наук, которые можно противопоставить искусству. Анита выбрала инженерно-физический институт. Не химико-технологический, не юридический, не стали и сплавов, не нефти и газа, а именно инженерно-физический. Почему? Я долгое время думал, что это обычное расхожее противопоставление лириков и физиков, у которого она пошла на поводу. Но нет, тут что-то другое. Если вы поймете, почему она выбрала именно этот институт, вы поймете про Аниту очень многое. Может быть, даже все.
* * *
О смерти подруги Елена Завьялова уже знала, она накануне звонила Ларисе домой, и свекровь сообщила ей страшное известие.
– Мы собирались сегодня встретиться, – дрожащим голосом говорила Елена, миниатюрная брюнетка в обтягивающем белоснежном до синевы халатике. Доценко нашел ее на работе в больнице. – Она мне звонила в начале недели, мы условились в пятницу созвониться, уточнить время. А Нина Максимовна сказала…
Крупная прозрачная слеза быстро скатилась по щеке и спряталась под подбородком.
– Когда Лариса вам звонила, в какой день?
– Во вторник.
– Когда?
– Вечером уже, часов в девять. Ну да, правильно, я во вторник работала до восьми, а она мне домой звонила, значит, я уже пришла.
– Какое у нее было настроение?
– Ровное, как обычно. Ларка вообще очень спокойная была, редко из себя выходила.
– Сколько времени вы с ней не виделись?
– Месяца два, наверное.
– Что ж так редко встречались? – удивился Михаил. – А мне сказали, что вы задушевные подружки.
– У меня работа сменная, а еще подработки, индивидуальный пост, сижу с больными круглосуточно за отдельную плату, на сестринскую зарплату не проживешь, сами понимаете. Но мы все время перезванивались, разговаривали подолгу. Обычно она сама звонила, когда оставалась в мастерской ночевать.
– Вот даже как?
Уже теплее, уже что-то… Почему Лариса не звонила из дома, из квартиры Риттеров?
– Ну а что удивительного? Когда две подруги разговаривают, ни муж, ни свекровь совершенно не нужны. Они мешают.
В общем-то верно. Ничего подозрительного. Между прочим, а не эта ли брюнетка была в одной постели с Ларисой, когда неожиданно нагрянули Риттер и его сестрица? А что? Плодотворная мысль. Подружка-лесбиянка. Как бы это проверить, чтобы никого не обидеть?
– Лена, а вы сами замужем?
– Да. А что?
– Ничего, просто спросил. Давно?
– Не очень, меньше года.
– Ваш муж знаком с Ларисой?
– Конечно. Она и на свадьбе у нас была, и в гости к нам приезжала. И сегодня должна была… мы собирались…
Лена тихонько заплакала, но быстро взяла себя в руки.
– А сами вы в гостях у Ларисы бывали?
– Да, в мастерской.
– А дома? Я имею в виду не тот дом, где она с мамой жила, а дом Риттеров.
– Нет, там не была. Все равно поговорить не дадут. Мы с ней в мастерской любили посидеть, кофе попить, вина какого-нибудь легонького, потрепаться.
– Одновременно с вами у Ларисы бывал кто-нибудь? Ну там подружка или приятель?
– Нет. Мы всегда вдвоем были.
Опять двадцать пять. И с матерью-то она только вдвоем, и с подружкой вдвоем. Никаких зацепок, никаких выходов на новых людей.
– Лариса в последнее время не жаловалась вам, что ей кто-то угрожает? Может быть, она стала нервной, беспокойной?
– Угрожает? – переспросила Лена. – Нет, ничего такого. И нервной она не стала.
