– Медик говорил, он был пьян, – сказал Клинг. – Может, он даже не заметил, что кондиционер не работает.
– Жара началась в пятницу утром, в тот день, когда его жена уехала в Калифорнию, – принялся рассуждать Карелла. – Она говорила с ним в следующий вторник. Ты хочешь сказать, что с пятницы до вторника он пьянствовал и сидел с закрытыми окнами и выключенным кондиционером?
– Да нет, может, только в тот вечер. В тот вечер, когда он решил покончить жизнь самоубийством.
– И перед этим отключил кондиционер, да? Не может быть, – сказал Карелла.
– Не может быть... – повторил Клинг. – А может, он сломался или что-нибудь в этом духе? Может, он просто не заметил...
– Вчера я включил его, как только техники управились со своими делами. Он прекрасно работал!
– Ага... – сказал Клинг.
– В такую жару кондиционер должен был работать, черт бы его побрал!
Оба снова замолчали. В другом конце комнаты Уиллис принялся стучать на машинке. По улице, завывая сиреной, промчалась машина «Скорой помощи».
– Наверно, надо опять поговорить с Энн Ньюмен, – сказал Карелла и поглядел на настенные часы. Была почти половина четвертого. Полчаса до конца их рабочего дня.
– Поедем к ней сегодня или у тебя другие планы?
– Нет, – ответил Клинг. – Никаких планов у меня нет.
– Ты еще не разговаривал с Огастой?
– Нет еще.
– Ты же обещал...
– Сегодня вечером, – сказал Клинг. – Когда вернусь домой.
– Тогда, может, ты прямо сейчас домой поедешь? К этой Ньюмен я и один могу смотаться, без проблем.
– Да нет, это подождет, – сказал Клинг.
Сьюзен Ньюмен, мать погибшего, жила у самой Кондон-сквер. На площади Кондон-сквер стояла большая статуя генерала Ричарда Джозефа Кондона, которая должна была напоминать суетным горожанам, что во времена Гражданской войны здесь проживал столь блестящий, остроумный и отважный офицер. Теперь статуя была уделана голубиным пометом, но тем не менее лицо генерала по-прежнему сияло улыбкой во всем своем бронзовом великолепии, вызывая ответные улыбки прохожих, которым случалось поднять голову и посмотреть ему в лицо. К сожалению, в этом городе прохожие редко поднимали голову – они предпочитали смотреть себе под ноги, чтобы не вляпаться в подарочек от одного из представителей многочисленного собачьего поголовья.
Карелла остановил машину в двух кварталах от того дома, адрес которого дала Энн. Детективы прошли мимо статуи, улыбнулись генералу, свернули за угол и нашли дом номер двенадцать по улице Шарлотт-Террас. Швейцар попросил их представиться, позвонил наверх и сообщил миссис Ньюмен, что внизу, в вестибюле, ждут господа Карелла и Клинг. Выслушал ответ и сказал детективам, что они могут пройти наверх. Им нужна квартира 3-Е.
Миссис Ньюмен было сильно за шестьдесят. Она носила длинный свободный халат, который должен был скрывать ее полноту. Карелла прикинул, что роста в ней примерно пять футов три дюйма. Морщинистое, как печеное яблоко, лицо, аккуратно прибранные седые волосы. На щеках и предплечьях, выступавших из рукавов халата, были толстые жировые складки. Она сказала им по телефону, что ее невестка вернется из похоронного бюро к четырем. Они пришли в четверть пятого. Миссис Ньюмен извинилась и сказала, что Энн только что позвонила и сообщила, что задерживается. Глаза у нее опухли и покраснели – видно, она только что плакала.
– Мы его завтра хороним, понимаете ли, – сказала она. – Энн занимается похоронами...
Она достала из единственного кармана халата платок и вытерла глаза, на которых вновь выступили слезы.
– Миссис Ньюмен, – сказал Карелла, – мы понимаем, как вам должно быть тяжело. Я должен извиниться за то, что мы беспокоим вас в такое время...
– Ничего, ничего, – сказала миссис Ньюмен. – Я понимаю, это ваша работа.
– Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов?
– Да-да, мы ведь говорили об этом по телефону.
– Я ценю ваше великодушие, – сказал Карелла. – Миссис Ньюмен, ваша невестка сказала нам, что она уехала в Калифорнию первого августа. Это так?
– Да.
– Она говорила также, что разговаривала с вашим сыном во вторник вечером...
– Об этом я ничего не знаю. Извините.
– Я хотел бы знать, разговаривали ли вы с ним на этой неделе?
– Нет.
– Он вам звонил время от времени?
– Да, раза два в месяц.
– Миссис Ньюмен, когда вы разговаривали с ним в последний раз?
– Точно не помню. Наверно, пару недель тому назад.
– С ним все было в порядке?
– Ну, он...
– Да?
– Видите ли, мой сын был алкоголиком...
– Да, это нам известно.
– И когда он звонил... понимаете, обычно он звонил мне, когда напивался.
– Был ли он пьян, когда вы разговаривали с ним в последний раз?
– Да.
– И о чем вы с ним разговаривали?
– Как обычно.
– А именно?
– О его отце. Джерри обычно напивался, а потом звонил мне и говорил об отце. – Она помолчала. – Мой муж умер два года назад.
– От чего?
– Он... он убил себя. Покончил жизнь самоубийством.
– Я вам сочувствую, – сказал Карелла. Миссис Ньюмен посмотрела на него, кивнула и снова промокнула глаза платочком. – И ваш сын обычно говорил именно об этом, когда...
– Да. Видите ли... Это он его нашел. Джерри. Я тогда работала. Я по профессии сиделка. Только в этом году ушла на пенсию. В тот вечер, когда... когда это произошло, у меня было ночное дежурство. Я была в больнице. Джерри зашел к нам... видите ли, они с отцом были очень близки... и когда он позвонил и никто не открыл, Джерри сразу заподозрил, что что-то неладно. Он очень встревожился. Видите ли, мой муж был художник. Абстрактный экспрессионист, очень известный. Лоуренс Ньюмен. Он обычно работал дома, в квартире на Джефферсон-авеню, где мы тогда жили. У него была мастерская с большими окнами на северную сторону. И когда Джерри позвонил, а никто не открыл, он... он сразу подумал, что что-то произошло. Он попросил швейцара открыть дверь запасным ключом, вошел... и увидел отца.
– А как он покончил жизнь самоубийством, миссис Ньюмен?
– Застрелился из пистолета. Вставил дуло себе в рот и... и спустил курок. Прямо в мастерской, где он работал.
– Сочувствую вам, – снова сказал Карелла.
– Я все время просила его избавиться от этого пистолета. Но он говорил, что в городе без пистолета нельзя, это необходимо, чтобы выжить. Я в это не верю, мистер... мистер Карелла, да?
– Да, Карелла.
– Я не верю в то, что людям нужно оружие. Если кто-то держит дома пистолет, значит, он собирается им воспользоваться. Верно ведь? Либо против кого-то другого...
– Судя по нашему опыту – да, – сказал Карелла.
– Я где-то читала – еще до того, как Ларри застрелился, я использовала это как аргумент в споре, когда пыталась убедить его избавиться от оружия, – я читала, что очень многие люди, хранящие оружие, рано или поздно используют его против себя. Это правда?
– Да, процент застрелившихся среди самоубийц очень высок.
– Я ему говорила! Но он, конечно, и слушать не хотел. Сказал, что надо быть готовым к самозащите. «От кого? – спрашивала я. – От диких индейцев, что ли?» На нашем острове больше нет диких индейцев, джентльмены. Единственные дикари – это мы сами. – Она глубоко вздохнула и продолжала: – Не надо было оставлять его одного в тот вечер. Он работал над одной особенно сложной картиной и никак не мог найти нужного решения. Он ее раз десять переписывал, но она ему все равно не нравилась. И когда я в последний раз попрощалась с ним, он тоже работал над этой картиной. Я ему сказала, что картина замечательная. Но я видела, что он мне не поверил.
Она снова вздохнула и отвернулась, глядя в окно, откуда открывался великолепный вид на реку Дикс и мосты через нее.
– И наконец он нашел выход в этой мастерской, залитой лучами заходящего солнца: вставил дуло в рот и спустил курок. – Она судорожно вздохнула. – Мой сын, Джерри, был ужасно потрясен всем этим. Тогда-то он и начал пить. После того, как его отец лишил себя жизни.
– Вы сказали, это было два года назад?
– Да, два года назад, двенадцатого мая. Я этот день запомню на всю оставшуюся жизнь...
– И когда ваш сын вам позвонил...
– Да, именно об этом он и говорил. Конечно, он был пьян. Он почти все время был пьян. Он говорил о своем отце, заново переживал тот майский вечер, когда он вошел в мастерскую и нашел его... – Она снова отвернулась. Карелла ждал. Клинг уставился в пол. – Простите, все это еще слишком болезненно. Я уже стара, но я помню, что это такое – любить кого-то больше жизни. А теперь... а теперь это. Джерри... Почти так же, какой...
Она покачала головой и снова прижала платок к глазам.
– Простите...
– Миссис Ньюмен, не говорил ли ваш сын о том, что замышляет самоубийство?
– А разве они об этом говорят? – спросила она. – Разве мой муж говорил об этом? Люди впадают в депрессию – но это нормально. Если они загоняют все свои проблемы внутрь, как можно догадаться, что они замышляют? Вы понимаете, какую боль должен испытывать человек, если он думает о том, чтобы лишить себя жизни? Я просто представить не могу такого страдания. Воля к жизни – такое сильное чувство, что просто нельзя себе представить, чтобы человек... – Она снова покачала головой. – Это немыслимо!
