– А того, – как-то сразу сник старик, поняв, что сболтнул лишнего.
– Какие еще привидения? – строго спросил прораб. – Ну-ка, рассказывай, Николай Андреич!
Это всегда действовало как надо. Старые рабочие любили уважение к себе. Особенно уважение молодых прорабов, начальников участков. Назови его по имени-отчеству, отдай дань его опыту, профессионализму. И он, задрав нос от гордости, горы свернет. Ну, в данном случае ответит искренностью и расскажет, что у них тут по ночам творится. Мать ее в душу…
И выяснилось, когда они оба закурили, сели за накрытый чистой газетой стол, что вот уже которую ночь снова стало появляться оно. Черт знает что, но выглядит неприятно. Хотя как оно выглядит, и сказать-то нельзя. То как человек в белом, то вроде как из тумана неясная фигура. И всегда с шумом. Оно вроде как привидению положено неслышно летать, а это все норовит инструмент уронить, бочку перевернуть. То ли знак какой подает, то ли просто охраняет место. Есть такое мнение в народе, что привидения появляются там, где останки неупокоенные. Может, и тут в этих старых домах чьи-то кости лежат.
– А предсказатель, тот того… – Сторож неопределенно повертел в воздухе ладонью с желтыми прокуренными пальцами.
– Какой еще предсказатель? – нахмурился Голубев. – Это еще что за хрень?
– Ну, Сема! Мы ж тогда с Михалычем рассказывали. А-а… – сторож хлопнул себя ладонью по лбу. – Так это еще при Борисове было дело.
– Ну, понял, понял, – нетерпеливо перебил прораб. – Что за Сема?
– Шкет один ходил тут все по вечерам. Рабочие уйдут, смеркаться начнет, он и приходит. Интересно с ним болтать было. Только ты, Сергей Владимирович, не подумай, мы без спиртного. За жизнь с ним. Так вот он и рассказывал, что, мол, места эти проклятые, что тут нечисто и жилье строить нельзя. Тут и при старых хозяевах в этих домах как бы нечисть всякая водилась. Порча там, пожар, болезни всякие. Он и говорил, что сначала знаки всякие появляются, как предупреждение. Надписи кровавые, а потом могут и смерти…
– Чево-о-о? – Голубев поперхнулся дымом. – Он про надписи говорил? А говорил, когда они уже появились или до того?
– Ну… точно сказать не могу, – задумался старик. – Наверное, все-таки до… Я помню, что удивились тогда, когда еще при Борисове в предыдущем доме появилась надпись. И сразу про Сему вспомнили, про его предсказания.
Гуров вошел в квартиру Гафановича и сразу с неудовольствием повел носом. Старый эксперт был человеком внешне опрятным, но в квартире у него чувствовался какой-то застарелый и не очень приятный запах. Определиться с ощущениями Гуров сразу не смог. Кажется, и не грязью, и не старческий запах. Может, химикаты какие-нибудь. Может, Марк Борисович дома занимается реставрацией.
– Вы вот сюда проходите, товарищ полковник. – Гафанович, запахивая плотнее домашнюю длинную кофту, увлек сыщика в недра большой гостиной.
Кажется, старик был поклонником старых интерьеров первой половины прошлого века. Тяжелые бархатные занавеси окаймляли дверные проемы. На окнах шторы были с кистями. И стулья в гостиной были как на подбор, еще советского производства. Гуров хорошо их помнил по отцовской квартире. Впрочем, проходя к креслу, Гуров бросил взгляд в приоткрытую дверь кабинета. Стол и удобное современное офисное кресло эксперт для работы, видимо, предпочитал.
– Прошу, вас, товарищ полковник, вот в кресло.
– Что-то вы, Марк Борисович, – заметил Гуров, удобно усаживаясь, – обращаетесь ко мне все время по-разному. То господин полковник, то товарищ полковник. Вы уж определитесь, а то я чувствую какое-то ваше напряжение. Если честно, то я предпочитаю господина полковника.
– Ох, – засмеялся Гафанович и махнул рукой, – не судите меня строго, это я в зависимости от настроения. Когда я сосредоточен, когда я в делах, то и обращение к людям у меня, как правило, суховатое. А в домашней обстановке…
– Тогда валяйте, зовите меня просто Лев Иванович, – разрешил с улыбкой Гуров. – Раз обстановка домашняя. Так, расскажите мне, что вы там нового разузнали по своим каналам про эти драгоценности?
– Извольте, извольте, – потер от удовольствия руки историк и стал смотреть на гостя как-то даже свысока, несмотря на то что был на голову ниже Гурова. – Так вот, уважаемый Лев Иванович, в 1907 году в Санкт-Петербурге изданы два тома «Описи серебра двора Его Императорского Величества». А автором сего замечательного труда явился некто вам неизвестный хранитель драгоценностей Императорского Эрмитажа Арминий Евгеньевич Фёлькерзам. И в этом его замечательном труде содержатся сведения о царских коллекциях Петербурга. В том числе Зимнего, Аничкова и Гатчинского дворцов. В основном это столовое серебро, а также некоторые ювелирные предметы из числа вещей, принадлежавших царевичу Петру Петровичу.
– И каким образом это все меня должно заинтересовать? – спросил Гуров, все же заинтригованный таким началом. – Так глубоко лежат корни тех драгоценностей, за которыми я гоняюсь по всему уголовному миру Москвы?
– Нет, – с довольным видом ответил Гафанович, радуясь, что смог произвести такое впечатление на полковника из самого МВД. – Ваши драгоценности несколько ниже по дворянской иерархии, но тоже замечательны по своей истории. Я ведь почему обратился к памяти господина Фёлькерзама. Ему принадлежат первые сводные справочные труды в области ювелирных изделий. Он тем самым вывел изучение ювелирных произведений на новый уровень.
– Это все, – кивнул Гуров, но историк перебил его властным движением сухонькой руки и продолжил свой рассказ:
– В том же 1907 году им был издан «Алфавитный указатель золотых и серебряных дел мастеров, ювелиров, граверов и проч. 1714–1814», а позже, в 1911 году, и указатель. Я, как это у вас принято говорить, привожу в доказательство улики! И пытаюсь убедить вас, что этому источнику можно верить почти безоговорочно. Арминий Евгеньевич фон Фёлькерзам – известнейший и авторитетнейший генеалог, искусствовед, коллекционер, художник, хранитель галереи драгоценностей Императорского Эрмитажа, а впоследствии и один из его директоров.
– Вы нашли у него доказательства принадлежности интересующих меня ювелирных изделий? – терпеливо спросил Гуров.
– Так точно! – радостно ответил историк. – Судя по описанию, ваши драгоценности из пропавшей еще в девятнадцатом веке коллекции купчихи Брыкаловой. А ей они достались от ее бабушки – крепостной актрисы Анастасии Александровой. Часть коллекции была куплена или подарена Александровой, а часть изготовлена на заказ. Вот так-то, дорогой мой Лев Иванович! Историческая наука, так сказать, на службе не только общества в целом, но и полицейского департамента в частности!
– И что же, в этих книгах есть и фотографии?
– Ну, вы много хотите, – рассмеялся историк. – Это уже современные методы создания каталогов.
– Хорошо, только описания, – кивнул Гуров. – Вы мне их предоставите?
– Я уже отправил вам час назад на вашу электронную почту сканированные листы.
– Спасибо, я посмотрю и потом, может быть, попрошу каких-то уточнений, – поблагодарил Гуров. – А еще, Марк Борисович, вы имеете представление о том, как и по какой причине были в девятнадцатом веке утеряны драгоценности этой самой купчихи?
– Брыкаловой. Вы знаете, Лев Иванович, темная какая-то там история. Прямых показаний в материалах нет. Если я попытаюсь передать вам смысл, то получится следующее. В преклонных годах Брыкалова сильно болела, много денег потратила на лекарей, возможно, что часть ее состояния отошла в неизвестные нам руки. Например, не сохранились дарственные или нотариально заверенные завещания. Мало ли.
Когда Гуров вошел в кабинет генерала Орлова, там бушевала гроза. Лев Иванович вот уже несколько дней не появлялся на планерках в Главке и несколько выпал из общего потока информации. Петр Николаевич глянул на вошедшего Гурова и выпроводил двух офицеров, попавших под раздачу за какие-то недостатки в своей работе. Обычно, отчитывая наедине подчиненных, Орлов старался сделать так, чтобы суть инцидента не выходила за двери кабинета. Только если проступок или нерадивость не коснулись коллег или в целом работы управления. Сейчас он не удержался.
– Заходи, Лев Иванович! Вот времена наступили. – Орлов приобнял старого друга за плечо и провел к угловому дивану у окна. – И в наше время опера пили. Все понимаю: и нагрузка, и неприятности, и напряжение нервное. Но эти! В ночном клубе козырять удостоверениями Главка уголовного розыска перед девками, в то время когда ГУВД проводит рейд по наркоте. Уволю к чертовой матери!
– Да, мы были другими, – улыбнулся Гурова и выразительно посмотрел в глаза Орлову.
Это была старая игра. Разворчавшийся генерал, погружающийся все больше и больше в административную деятельность, начинал использовать частенько избитые штампы в своих сетованиях. И Гуров ловил его на этом. Вот и сейчас Орлов поднял глаза на старого друга, некоторое время смотрел на него, потом рассмеялся.
