– Ну-ну. – Гуров выставил на стол полбутылки водки и бутылку коньяку, стал накрывать. – Вымой руки, садись за стол, рассказывай.
Мария пыталась жестами что-то объяснить Крячко, но он покрутил пальцем у виска, мол, дурак и не понимаю, и женщина убежала в ванную комнату.
– Станислав, кажется, мне улыбнулось счастье. Машка куда-то уезжает. Самое время, мне сейчас женщина будет мешать, – сказал Гуров.
– Ты же ее любишь!
– Именно поэтому и будет мешать... Вернулась Мария, оглядела стол, театрально всплеснула руками:
– Бедность – не порок, но большое свинство! Станислав, почему не налито?
– Простите, мадам! – Станислав налил в рюмки водку, пустую бутылку убрал под стол.
– Сели! – Мария подняла рюмку. – За мой талант и удачу!
– Ура! – Крячко чокнулся с Марией и выпил. – У меня сегодня были пробы у очень славного человека, но посредственного режиссера, – начала рассказывать Мария, – сценарий и роль так себе, в общем, работа за деньги, не более того. Ну, пробы и пробы, рутина, хотя все стараются, сегодня сняться в кино – удача. Я сосредоточилась, покойную маму вспоминаю, у меня по роли душевная травма, чувствую, партнер на меня не реагирует, взглядом мажет, нервничает. А по сценарию он влюблен в меня, должен гореть, глаз не сводить. Я уж и так, и эдак, не могу его достать, и все тут. Я сорвалась, со мной редко случается, швырнула тарелку об пол, как закричу на него, рубашку на груди рванула. Ты мужик или нет, ты же меня любишь, хочешь! На площадке тишина, Володька, режиссер, заметался, успокаивает. Неожиданно за моей спиной кто-то громко захлопал и басом: “Браво, Мари! Браво! А мне говорят, у тебя темперамента нет!”
– Станислав! – Мария указала на пустую рюмку. – Значит, захлопали и реплика про мой темперамент. А я рубашку-то порвала и по пояс обнаженная. Разозлилась, чувствую, горю вся, повернулась, а мне со света не видно, кто там хлопает и комментирует... – Она замолчала, смутилась, взглянула на Гурова, одернула кофточку, как бы проверяя, что сейчас одета нормально.
– Так кто же из великих появился на ваших пробах? – спросил спокойно Гуров.
Мария назвала фамилию известного режиссера, покраснела.
– Я всегда мечтала сняться у него в фильме.
– Я тоже его очень люблю. Что ты мнешься, словно девица на выданье. Он сделал тебе предложение?
– Сделал! Оказывается, он ради меня и на пробы приехал, и с нашим режиссером уже договорился.
– Как же он с режиссером договаривается, актрису не спросив? – удивился Гуров.
– Я же на пробах, считай, почти замужем.
– Короче, Маша, чем все кончилось?
– У маэстро российско-итальянская постановка, фильм уже в производстве, героиня тяжело заболела. Денег на западную звезду нет, приехали в Россию, что подешевле искать. Оказывается, мэтр давно ко мне присматривался. А тут я такой экспромт выдала, все сложилось.
– Когда же ты улетаешь? – Гуров взглянул на Крячко, мол, я же говорил.
– Ты ревнуешь? Пойми, я не могу отказаться. Такие предложения случаются раз в жизни.
– Я не мальчик, Мария. – Гуров поднял рюмку и выпил.
Сыщик был безмерно рад отъезду Марии. Рад и за нее, но больше – за себя. В сегодняшней ситуации ему были необходимы свобода, одиночество. Обдумывая и принимая острые решения, он любил побыть один, даже присутствие молчаливого в подобных случаях Станислава мешало. Но сейчас сыщик думал лишь о том, как бы не выдать охватившую его радость. Мария могла не понять, а объяснить подобное невозможно.
– Я за тебя рад, – сдержанно сказал он. – Когда ты улетаешь?
Женщина посмотрела ему в глаза, когда заговорила, голос у нее дрогнул, но вскоре окреп:
– Я боялась, что ты расстроишься, ты же обрадовался. Ты искренне рад за меня, но больше – за себя. Тебя обмануть трудно, я женщина и актриса, меня тоже обмануть не просто.
– Друзья, я сейчас уберусь, послушайте человека со стороны. В жизни далеко не всегда надо выяснять отношения. Я, возможно, вульгарен, но давайте выпьем за ваш успех.
Паспорт, визы, авиабилет Марии были оформлены за три дня. Она улетала днем, и Гуров приехал из министерства домой около двенадцати. Два чемодана и дорожная сумка стояли уже в гостиной. Мария обняла Гурова, прижалась и прошептала:
– Как же ты тут без меня?
Фальшивые слова из какого-нибудь спектакля, подумал Гуров, погладил актрису по голове, поцеловал в затылок.
– Постараюсь не подвести.
– Я вернусь, и мы поженимся, верно?
– Будем решать неприятности по мере их поступления, – усмехнулся Гуров. Он усадил Марию на диван, принес из кухни бутылку коньяка и две рюмки, одну наполнил, в другую налил символически. – По русскому обычаю, на дорожку.
– Мы выпьем в Шереметьеве, все вместе.
– Я не поеду в аэропорт, – сказал Гуров и, чтобы смягчить свой отказ, соврал: – Служба. Вызывают к министру.
– Ты врешь, и ты сердишься! – Мария отставила рюмку. – Неужели ты не понимаешь, что означает для меня такая картина? В главной роли в ленте такого мэтра! Это наверняка Канны, пропуск в мировой кинематограф!
– Я прекрасно понимаю, – искренне сказал Гуров. – Тебе улыбнулась удача, я рад за тебя и желаю тебе всего-всего наилучшего! – Он поднял рюмку.
Серые глаза женщины потемнели от гнева.
– Ты говоришь так, словно я уезжаю не на съемки, а из твоей жизни.
– Не надо театра, дорогая, – Гуров чокнулся с рюмкой Марии. – Мы были счастливы больше месяца, не всем людям такое счастье выпадает в жизни. Не гневи бога, Мария, скажи спасибо за то, что есть, а будущее... До него надо дожить.
– Скажи, что будешь ждать!
– Я тебя буду очень ждать. – Гуров улыбнулся, так улыбается взрослый человек на вопрос ребенка.
– Гуров, ты страшный человек!
– Если тебе легче расстаться в ссоре, не отказывай себе ни в чем. – Гуров закурил и этим как бы остановил предстоящие объятия и поцелуи.
– Ты большой, умный и сильный! – Мария выпила свою рюмку. – Хочешь ты этого или не хочешь, но я вернусь!
Гуров согласно кивнул, понимая, что в данный момент женщина абсолютно искренна. Но когда самолет наберет высоту, она окажется уже в другом мире, в котором будет своя правда. И нет в жизни правых и виноватых, есть сама жизнь.
За Марией приехали два молодых человека, подхватили чемоданы, попытались уговорить Гурова поехать в аэропорт. Сыщик ответил холодной улыбкой, обнял Марию, развернул лицом к дверям, шлепнул по заднице, сказал:
– Ни пуха! – и остался один.
Он прошелся по квартире, в спальне убрал в тумбочку будильник Марии, в ванной без надобности переставил флаконы с туалетной водой, стер с зеркальной полочки пудру и брызнул на стены дезодорантом, подумал, что похож на преступника, который затирает опасные следы.
Неожиданно приехал Крячко, огляделся, сказал:
– Не бери в голову, скоро вернется. Сейчас в Италии, наверное, тепло, девушка загорит.
– Мы с тобой, Станислав, ее загар не увидим. – Гуров прошел на кухню, убрал в шкаф коньяк, включил чайник.
Крячко молча уселся за стол, после небольшой паузы сказал:
– Не увидим в жизни – увидим в кино.
– Обязательно, – усмехнулся Гуров. – Наш роман был попыткой с негодными средствами. Оба взрослые, оба лидеры, для каждого на первом месте – работа. Марии нужен муж-поклонник, который аккуратно ходит на службу, основное его занятие – встречать и провожать знаменитую жену, переживает ее успехи и неудачи, ревнует, – в общем, ведет себя соответственно отведенной ему роли. А мне нужна жена-домохозяйка, которая меня тоже встречает, провожает, в основном – ждет. Существует пословица, мол, в тридцать лет жены нет и не будет. Следует принимать жизнь такой, какая она есть, и не изображать из себя Геракла. Все!
– Я сейчас виделся со старшим группы наружного наблюдения, – естественно сменил тему Крячко. – Они установили, что за Борисом Аляшиным ходит “хвост”. Точно, не профессионалы, но люди достаточно квалифицированные. – Он вынул из кармана конверт, положил на стол. – Вот фотографии.
– Что же ты молчал? – Гуров вынул из конверта снимки, начал разглядывать. – Вот здесь, на втором плане... Кавказцы?
– Похоже, – неопределенно ответил Крячко. – У тебя чайник кипит, сделай мне кофейку.
– Почему московская группировка использует кавказцев? – Гуров начал заваривать кофе.
– Снимок плохой, второй план размыт, может, чудится.
– Ты сегодня же сядешь в машину к ребятам и глянешь на этих людей.
– Уже договорился, – Крячко взглянул на часы. – Они подъедут к твоему дому через десять минут.
* * *
Гуров и Крячко сидели за своими столами, то есть друг против друга. У Гурова было деревянное кресло с высокой прямой спинкой и подлокотниками, сыщик несколько лет назад купил его в комиссионном магазине. Сыщик сидел, упираясь затылком в резную спинку, закрыв глаза. Когда он слушал, то всегда сидел таким образом. Крячко к этому привык и называл такое сидение позой фараона. Хотя Станислав и шутил, но подметил точно: величественная неподвижная поза, прямая спина, руки на прямых подлокотниках, закрытые глаза – точно фараон на своем царственном троне. Крячко же сидел в современном вертящемся кресле, некогда оно походило на кожаное, но время выявило его фальшивую суть, из потертостей вылезал поролон.
