Когда Майя рассказала о предложении физрука дома, отец рассмеялся и сказал:
– Бегай, дочка, на то юность человеку дана, только не забывай, аттестат зрелости должен выглядеть достойно.
В пятнадцать лет Майя получила первый разряд. В спортобществе, куда ее определил физрук, она не выделялась, часто смотрела соперницам в затылок, не знала, что тренер, который, как говорится, в спорте собаку съел, сразу углядел в ней незаурядные способности и, уберегая от зазнайства и лени, ставил ее на дорожку с мастерами.
Однажды тренер задержал Майю после тренировки и сказал:
– Кстати, пусть отец на тренировку зайдет. Просто рок какой-то. Как посредственность, так ее предки чуть ли не ночуют на стадионе. А вот твоих я не видел.
– Они не придут, если только на соревнования…
– Это почему же?
– Считают, что я самостоятельной должна расти.
В семье Майи к слабостям и недостаткам друг друга и окружающих относились терпимо, не прощалась только ложь. Если отец хотел человека заклеймить, что случалось крайне редко, он говорил сухо и коротко:
– Этот человек лгун.
Что лгать не то чтобы нехорошо, а просто нельзя, абсолютно недопустимо, Майя усвоила с детства, с молоком матери.
– Ты, дочка, коли не можешь или не хочешь сказать правду, молчи, – говорил отец. – Все зло на земле от лжи, мягкой, удобной и многоликой.
В семнадцать Майя стала кандидатом, в восемнадцать – мастером спорта. После школы она поступила в инфизкульт, но ей не понравилось, и Майя, не окончив даже первого курса, ушла, решила готовиться в университет на филфак. Основные соперницы выступали за рубежом, Майя выиграла первенство Москвы, завоевала серебро на первенстве Союза. О ней заговорили серьезно, включили в списки предолимпийской подготовки.
Теперь она имела собственные деньги, а в перерывах между сборами талоны на питание плюс дорогостоящее спортивное обмундирование. С ростом результатов взаимоотношения с подругами-соперницами усложнялись и портились. Она давно уже не бегала по дорожке, а работала, или, как выражаются в спорте, «пахала». Составленный тренером и утвержденный индивидуальный план подготовки требовал от нее порой невозможного.
– Девочка, тебе придется принять кое-какие таблетки, – сказал однажды тренер. – При таких нагрузках организм требует.
– Допинг? – спросила Майя.
– Ты что, рехнулась? – Глаза тренера округлились, изображая возмущение. – Подколем тебе витаминчики, таблеточек тонизирующих покушаешь.
– Не надо песен на болоте, – Майя рассмеялась. – Вы подколете мне мужской гормон, и голос у меня будет как у мужика оттягивать в хрип. Никогда!
– Дело твое. – Он пожал плечами и отвернулся. – Впереди Европа.
В соревнованиях на первенство Европы Майя была третьей. Руководитель, бывший комсомольский работник, человек лет сорока с лишним, в легкой атлетике разбирался, знал, что бегать надо быстрее, прыгать дальше и выше, что золотая медаль хорошо, а бронзовая значительно хуже. Когда Майя закончила дистанцию, он, страдая одышкой, подбежал, обнял за мокрые плечи, полез целоваться.
– Молодец! Но! – Он поднял пухлый палец. – Надеюсь, понимаешь? На Олимпиаде бронза нам не нужна. А так молодец!
У Майи кружилась голова, ноги мелко дрожали, она бездумно кивала, вяло отпихивая навалившегося на нее руководителя.
Майе исполнилось двадцать два, она утвердилась в первом резерве сборной. Мужчины в ее жизни, не как начальники, а как существа другого пола, значили крайне мало. Они улыбались, заискивали, ухаживали, с одним она время от времени нехотя ложилась в постель. До Олимпиады оставалось два года. Майя хотела быть золотой – какие уж тут мужики, успеется. Это ее первая и последняя Олимпиада.
Майе дали однокомнатную квартиру, отношения с родителями разладились, «старики» не понимали, почему она не учится. Сборы, поездки на соревнования, каждодневные тренировки, после которых не то, что учиться, жить не хочется. Подруги по команде недолюбливали ее, сторонились. Во-первых, конечно, мужики, которые вертелись вокруг «бронзовой» красотки, вызывали у соперниц здоровое чувство зависти. Потом, находясь за рубежом, Майя не очень экономила скудную валюту, вещи покупала только себе и родителям, а не для продажи, в общем, не как люди. Странная жизнь шла своим чередом, Майя «пахала» не за страх, время показывала не рекордное, но на уровне, взаимоотношения с тренером нормализовались. Он даже с гордостью поговаривал за ее спиной, мол, иные, некоторые, со своими ученицами химичат, а его девочка чисто бронзовая, не подкопаешься, в любой стране, при любом контроле свои секунды обеспечит. Уже составлялся план непосредственной подготовки, когда разразился скандал.
Отвечая на вопросы иностранных журналистов, Майя сказала, что сейчас не работает и не учится, лишь тренируется. Сенсационного сообщения, появившегося в зарубежной газете, Майя не видела. Запыхавшийся тренер не дал ей переодеться, прямо в тренировочном костюме усадил в машину и привез в кабинет. Начальник, которого Майя никогда не видела, возможно, его перебросили на спорт за ошибки, допущенные на другой руководящей работе, тыкая пальцем в иностранную газету, спросил.
– Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты что, профессиональная спортсменка? Миллионы занимаются спортом, а ты одна профессионалка?
– А кто же я? – Майя понимала, что подходит к краю, и сейчас шагнет в пустоту, только остановиться не могла. – Во-первых, разговаривайте со мной на «вы»! Я сказала, как есть, меня с детства учили говорить правду!
– Спокойно, Майечка, спокойно, – быстро заговорил тренер, – не надо волноваться, пригласим журналистов, ты расскажешь, как училась в инфизкульте, сейчас готовишься поступать в университет, и про все остальное в том же духе, хорошо?
– Вот вы собирайте журналистов, а я скажу! – Майя вышла из кабинета.
Когда она перешагнула порог здания и вышла на улицу, то оказалась в безвоздушном пространстве.
Она еще бегала, даже выступала, тренер порой подходил, говорил равнодушные слова… На очередной сбор ее не взяли, как не берут в дорогу ненужный чемодан.
– А чего ты ждала? – спросил тренер. – Характер хорош на дорожке, а в кабинете?… – Он присвистнул. – Потом, тебе уже двадцать три. Какие у тебя перспективы? Со сборной тебе придется расстаться, а в спортобществе поговорим, как-то поддержим – молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди.
Она пришла домой, к папе с мамой, все рассказала и, не обратив внимания, что отец лицом осунулся и взглядом посуровел, начала философствовать:
– Цапля голову под крыло прячет, думает, ее вообще не видно. Любители, профессионалы – все чушь непроходимая. Солист Большого театра в свободное от репетиции и спектаклей время где-то еще работает?
Мать рассмеялась, отец тоже не сдержал улыбку.
– Кого обманывают и ради чего? – Майя повысила голос. – Почему они противопоставляют чемпиону мира значкиста ГТО? Почему нельзя все сделать по-человечески, честно?
– И что же ты решила? – спросил отец.
– Решили за меня, я лишь правду сказала.
– Ты почему не училась? Большинство же учится.
– Ну, не нашла себя! – вспылила Майя. – Упорства, силенок не хватило. Свое-то дело я делала честно! А теперь меня на помойку?
– Дочка, тебе только двадцать три, – вмешалась в разговор мать.
– Мне опять к вам на шею? А если бы у меня вас не было? Ты думаешь, прежде чем отчислить, меня спросили, какая семья, кто содержать будет? И за что отчислили? За правду!
– Да. – Отец снял очки, потер переносицу. – Значит, ты так все и сказала?
– В принципе, конечно, долго мне говорить не дали.
– И что же, ты и в будущем будешь такую правду начальству выкладывать?
– Отец, ты же сам мне всегда внушал. И потом, правда – она что, разная бывает?
– Ты дура! Мать, мы вырастили идиотку! Иисус Христос за правду на крест пошел, так ему уже два тысячелетия свечки ставят. Да, правда правде рознь! Это ты здесь, – он постучал пальцем по столу, – должна говорить правду. А там следует говорить то, что от тебя хотят услышать. Играть по установленным правилам. Ты что же думаешь, я директору института могу правду на совете сказать?
Неожиданно ноги у Майи ослабли и задрожали, ее начало тошнить, словно она только закончила дистанцию. Девушка смотрела на отца и не узнавала.
– Ты всегда меня учил… – Она с трудом, совершенно больная, поднялась со стула, пошла к двери.
– Дочка! – Мать вскочила.
– Сиди, – хлопнул отец по столу. – Жрать захочет – придет! Правдолюбка!
Тренироваться Майя перестала, гимнастику по утрам делала автоматически, по привычке. Подруги звонили несколько раз, затем разъехались по сборам и соревнованиям. Через два месяца деньги кончились, она продала японскую радиоаппаратуру. Спустя полгода опять осталась без денег.
Майю никто не совращал, не спаивал, не втягивал, она начала заниматься древнейшей профессией добровольно и осознанно, все просчитав и взвесив. «Ты, папочка, хочешь, чтобы я жила по правилам, согласна, только я буду жить по своим правилам».
