– Владимир Олегович! Прошу простить, но об этом – как-нибудь в другой раз, – поняв, что настоящий историк – он и дома историк, вынужден был перебить его Гуров. – Сейчас давайте о Кашпутту.
Ильницкий, рассмеявшись, кивнул в ответ и, хитро взглянув на Льва, вскинул руку:
– В другой раз? Ловлю на слове! В этом плане есть предложение. А что, если вы как-нибудь выступите перед моими учениками и расскажете им об истории сыскного дела в России? Как смотрите на это? Я думаю, увидеть сотрудника Главного управления, да еще лично услышать от него интересный рассказ – будет здорово:
«Е-мое! Вот это влип!» – Гурову стало немного не по себе, но он не подал виду и нейтральным тоном ответил:
– Ну-у… Подумать можно…
– Вот и чудесно! – обрадовался Ильницкий. – Значит, через неделю ждем вас у себя. Время назначите сами. Ну, так вот… Господин Кашпутту в нашей школе был еще пару раз, рассказывал о жизни Буттулала, его природе, культуре. Последний раз звонил он мне около месяца назад… Стоп! По-моему, даже месяца полтора назад! Он попросил свозить его в Сергиев Посад, показать там некоторые достопримечательности. Ну, я выбрал время, и мы на следующий же день на моей «десятке» туда съездили. Показал я ему Троицкий собор, Ризницу – очень интересный музей, где и старинные одеяния, и утварь… Что еще? В музее игрушки были. Ну, и по окрестностям поездили. Посмотрели Абрамцево, Хотьково, Радонеж… А! Еще были в Черниговско-Гефсиманском ските. Черниговская церковь – очень красивое сооружение, есть и пещеры, где обитали старцы. Ну, пещеры там рукотворные, сейчас – это те же самые храмы, только подземные, но есть еще – о чем знают немногие – природные пещеры карстового происхождения.
– Вы и их осматривали?
Гурову неожиданно подумалось – а случайно ли Кашпутту захотел посмотреть именно район Сергиева Посада? А что, если его и интересовали-то не культовые, а природные пещеры?
– Стоп! – напряженно глядя в никуда, растерянно развел руками Ильницкий. – Вот этого я почему-то совсем не помню… Очень странно! Я в деталях отчетливо припоминаю, как мы ходили по Сергиеву Посаду, осматривали достопримечательности, я рассказывал об истории города, как его иногда называют, «русского Ватикана». Хм… Да, и Радонеж в памяти отложился. О! Последнее, что запомнилось, – Черниговская церковь. И – все! Сразу после нее – только воспоминание о том, как мы едем обратно в Москву. А скита я как будто и не видел. Как же так?! У меня что, уже шарики за ролики заходить начали?
– Нет, шарики с роликами тут ни при чем… – ободряюще улыбнулся Лев. – Все очень просто. Незаметно для вас ваш спутник отключил вашу память. Только и всего лишь.
– Как это – «отключил»?! А такое разве возможно? – На лице Ильницкого отразилось крайнее изумление.
– Да, есть такая загадочная вещь, которая называется «суггестией». Это как бы гипноз наяву. Человек бодрствует, но действует подобно автомату. Я сталкивался и с куда более невероятными случаями.
– Но… Для чего он это сделал?! – с обидой произнес историк. – Кашпутту мне казался человеком вполне приличным и достойным… Надо же как можно ошибаться в людях!
– Видите ли… Мне думается, что цель его поездки – не знакомство с историческими достопримечательностями, а изучение самой территории. Для чего именно – остается только гадать. Не исключаю, что он не хотел услышать лишних вопросов, на которые едва ли смог бы вам ответить. Тут трудно судить, чем он руководствовался. Кстати, внутренне вы его как воспринимали? Что о нем можете сказать как о человеке?
– Ну, с учетом того, что мы с ним знакомы, по сути, шапочно, тем не менее мне показалось, что сам по себе Кашпутту – человек очень противоречивый. – В нем самым непостижимым образом сочетаются как душа нараспашку и полная откровенность, так и какая-то непонятная скрытность. Он вроде бы очень прост, но при этом где-то очень глубоко ощущается запредельная гордыня. Его скрупулезная предусмотрительность постоянно сопровождается просто невероятной беспечностью. И так – во всем… Скажите, Лев Иванович, а если его поймают, ему много дадут?
– Он иностранец, преступление совершил на территории своего посольства, нанеся ущерб своему государству. Поэтому, скорее всего, судить его будут только дома, в Буттулале, – пожал плечами Лев. – А вот там – да, кара может быть весьма суровая.
Ильницкий молча вопросительно изобразил жест рукой, как бы показывая отсечение головы.
– Нет, казнь более жестокая, – ответил Гуров. – Ему предстоит выпить чашу сока травы тоо-му, лишающей возможности уснуть. Смерть наступает в течение недели на фоне мук бессонницы и нестерпимого желания спать…
– Жутковатый способ лишения жизни! – знобко передернул плечами историк.
– Ну-у, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, – задумчиво улыбнулся Лев. – Я так понял, несмотря на то, что Кашпутту поступил в отношении вас не вполне корректно, тем не менее сочувствие к нему вы испытываете…
– Такая уж наша «расейская» натура… – философски констатировал Ильницкий.
Он хотел еще что-то добавить, но его перебила жена, заглянувшая в залу:
– Граждане мужчины, может, еще кофейку? Или чего покрепче? Лев Иванович, есть отличный коньяк.
– Кофе – можно, он у вас замечательный, – искренне оценил Гуров. – А вот чего-то другого – нежелательно. Я за рулем!
– Люба, счастье мое, а что это ты вдруг стала такая добрая в отношении коньяка? – Слегка недоуменно проговорил Ильницкий. – Ты же, помнится, когда мы с Юрой только пытались заикнуться про «пять капель», готова была нас испепелить. Что случилось-то? Где-то в брянских лесах от переедания грибов сразу сто волков преставилось?
– Да, – величественно кивнула Люба, – когда вы с Юрой, то я действительно готова вас испепелить. Потому что «пять капель» в компании с ним гарантированно разрастаются до пятисот. И вообще меня очень раздражают темы его разговоров. А их у него всего три – рыбалка, водка и, пардон, бабы. Ну, кофе так кофе! – улыбнувшись, добавила она.
Дождавшись, когда она выйдет, Ильницкий вполголоса пояснил:
– Жена – золото. Один минус – вусмерть не любит моего троюродного брата Юрку, с которым мы дружим с детства. Особенно, если он «под градусом». Юрка вообще-то мужик правильный, автомеханик высококлассный, руки – золотые. Да и сам по себе мужик видный. Ну, а где вы видели такого спеца, чтобы одни не пытались его угостить чем-то покрепче, а другие раскрутить на «пять минут взаимности»? Он еще молодец – держится! Правда, всякое бывает… Где-то он кремень, а где-то и сорвется – соблазнов-то сейчас через край.
– Ну, ваши-то ученики, я так думаю, себя никогда не уронят? – усмехнулся Гуров.
– Мои? – На лице Ильницкого засияла горделивая улыбка. – Ну, разумеется! Человек, знающий себе цену, ощущающий свою принадлежность к своим корням, никогда и сам никого не унизит, и не позволит себя унижать. На это, я считаю, горазды только те, кто вырос как сорняк на пустыре, не помня ни своего роду, ни племени. А мои ребята хорошо знают, кто они и для чего живут. Они имеют нормальное представление о том, что в жизни главное, а что – пустая полова…
Покосившись в сторону двери, Лев поинтересовался – не слишком ли настырно он вторгся в планы их семьи? Люба не осерчает из-за того, что он отнял у них время, назначенное для поездки к ее матери? В ответ Ильницкий только отмахнулся и вполголоса пояснил:
– Да успею еще наслушаться ценных указаний и бесценных советов…
По его словам, пятнадцать лет назад, в пору их знакомства с Любой – тогда еще студенткой МГУ, ее мать была категорически против своего нынешнего зятя. Она никак не хотела, чтобы та стала женой «лоха и лузера, каких поискать». Теща и сегодня пребывает все в том же убеждении, впрочем, ничуть не гнушаясь помощью нелюбимого зятя, если в ее доме возникали какие-то проблемы. Даже своих внуков-двойняшек она старательно пытается настроить против отца. Впрочем, совершенно безуспешно.
Еще немного побеседовав и выпив кофе, Гуров засобирался. Когда он вышел в прихожую, входная дверь с грохотом распахнулась, и в квартиру с дикими воплями воинственных туземцев влетели двое мальчишек лет тринадцати, как две капли воды похожих друг на друга. У одного из них под левым глазом неспешно наливался крупный синяк. Увидев это «украшение» на лице сына, Люба всплеснула руками и заохала, сокрушенно качая головой из стороны в сторону.
– Лешенька! Что опять стряслось?!!
– Ничего особенного! – просиял беззаботной улыбкой парнишка. – Об столб случайно стукнулся!
– Леша! Маме врать нельзя! Петя, ну-ка, признавайся ты: что случилось с Лешей, кто его ударил? – встревоженно глядя на сыновей, продолжала Люба.
Второй из близнецов, сбрасывая куртку, подтвердил с совершенно серьезным выражением лица:
– Леха об столб стукнулся! Он же тебе сказал, чего донимать-то? Ма, мы есть хотим! Здрасте, дядь! – выпалил он, пробегая мимо Гурова.
