Трейлер Джекки стоял в другом конце ряда. Я быстрым шагом миновал весь ряд и поднялся по ступенькам. Дверь оказалась не заперта, и я понадеялся, что Джекки внутри. Я быстро вошел в дверь…
…замер на месте. По моему загривку вдруг побежали мурашки.
Ничего не выдавало того, что что-то не так, но я все стоял, застыв в напряженном ожидании. Где-то глубоко внутри, в подземельях Замка Декстера что-то зашипело и принялось нашептывать мне зловещие предупреждения о том, что все совсем не так, как надо. Поэтому я не шевелился. Я прислушивался. Я вглядывался и ждал, но не слышал ничего, кроме нарастающего шелеста кожистых крыл.
Я сделал еще полшага в глубь трейлера. Волна холодного воздуха изнутри ударила мне в лицо – воздуха, достаточно холодного для того, чтобы остудить пиво, и вместе с ним ноздрей коснулся слабый запах чего-то такого, от чего я вдруг провалился назад во времени, далеко назад, в то крошечное, жуткое, холодное пространство, где давным-давно родился Настоящий Декстер. Родился в липкой луже крови…
И я сижу, не шевелясь, в этой жуткой, липкой, густеющей красной жиже, и меня окружает запах ржавеющей меди, и Мама не шевелится, а я барахтаюсь, потерянный и беспомощный, в этом темном мире крови, и отсюда нет ни выхода, ни помощи…
Я зажмуриваюсь, открываю глаза и снова оказываюсь здесь и сейчас, в трейлере у Джекки, а не в том ужасном липком аду – то было давным-давно и далеко отсюда, и нет причины вспоминать эти кошмарные трехдневные роды. Никакой причины…
Вот только пахнет здесь так же. Холодным, настырным запахом ржавой меди. Запахом крови.
Я встряхиваю головой и говорю себе, что это не так. Невозможно. Наверное, это запах жареного мяса, и ледяной воздух из кондиционера, и дурные воспоминания из-за напряжения и душевного раздрая, и все это пройдет, но снова будет хорошо, если я буду контролировать дыхание и напомню Декстеру, что он уже взрослый и никогда больше не окажется в жуткой холодной камере с липким красным полом.
Я говорю себе, что все именно так, как и должно быть, и что не может все быть Так Неправильно, и делаю еще один шаг внутрь – и запах не исчезает, а даже усиливается, и моя память воет и бьется о стены моей телесной оболочки, уговаривая лететь, бежать прочь, пока я жив и в своем рассудке. Но я отталкиваю эти призраки и делаю еще шаг, и еще, до тех пор, пока не вижу, что на диване ничего такого нет, и обхожу диван и холодильник и заглядываю в спальню, и…
Она лежит у ножки кровати, закинув одну руку за голову и неестественно вывернув другую. Золотистые волосы разметались вокруг головы так, словно она упала с большой высоты, и та половина этих волос, что ближе ко мне, насквозь пропиталась темной густеющей жижей, и я, борясь с желанием бежать прочь от этого жуткого красного, пахнущего медью месива, делаю еще шаг вперед и смотрю вниз, уже ни на что не надеясь.
Она не шевелится. Она никогда уже больше не пошевелится. Ее лицо бледно и чуть искажено выражением усталого страха, и она смотрит на меня подернутыми пеленой, неморгающими глазами. Смотрит, но не видит, и она больше никогда не моргнет, и не заплачет, и ничего не увидит.
Ничего не увидит своими прекрасными фиолетовыми глазами.
Не знаю, как долго я стоял, глядя на безжизненное тело Джекки. Казалось, целую вечность. Разумеется, смысла в этом не было никакого: глядя на то, во что она превратилась, я не мог вернуть ее, не мог даже убрать обратно в ее тело эту отвратительную лужу липкой крови. Да и не могу сказать, чтобы мертвой она мне нравилась.
Смерть для меня не в новинку. Она присутствовала в моей жизни много лет, поэтому я знаю, как она выглядит, пахнет, какие звуки издает, – но впервые в жизни я понял, как она ощущается, поскольку на этот раз смерть была ее, Джекки. И Смерть вдруг сделалась чем-то новым, неправильным, гадким и непонятным. Она не имела права накатывать на Джекки, и высасывать из нее жизнь, и оставлять меня жить без нее. Смерть была ей не к лицу, она ей не шла – Джекки, такой живой, и красивой, и полной чудесных планов на мой счет. Все это казалось мне неправильным. Несправедливым. Невозможным.
Но это случилось. Она умерла, умерла безвозвратно. Смерть заволокла серой пеленой ее глаза цвета лаванды, и эта бесповоротность, эта окончательность причиняли мне такую боль, какой я еще никогда не испытывал.
Не подумайте, что я сентиментален, вовсе нет. Сентиментальность, я думаю, требует наличия в душе хоть чего-то человеческого. И все же переполнявшие меня чувства казались невозможными для меня обычного. Они теснились как безумные, сменяя друг друга: скорбь, гнев, даже вина, горечь утраченных возможностей и снова гнев. Чувства рвались из подвалов Замка Декстера, возносились по холодным каменным лестницам и вихрем проносились по залам, задувая свечи и срывая со стен гобелены.
А потом чувства исчезли, оставив за собой лишь одно, последнее и самое мучительное.
Пустоту.
Все свершилось. Все кончено. Мечта умерла и лежала, холодная и обескровленная, у моих ног. Джекки больше нет, а Декстер… что ж, Декстеру придется как-то двигаться дальше, прочь от волшебного будущего, которое поманило его своим блеском и вышвырнуло обратно, в полную мук и лишений прежнюю жизнь. А мечты… мечты оказались не реальнее телевизионных декораций.
Я отвернулся от тела Джекки и вернулся к двери. Я знал, что делать. Это доставит мне мало радости, но к такому придется привыкать. Радости в мире Декстера не будет больше никогда.
Я достал телефон и позвонил Деборе. Она не ответила, и гудки сменились сигналом переключения на голосовое сообщение. Я отключился и позвонил еще раз. С тем же результатом. Я позвонил в третий раз, и она наконец ответила.
– Что нужно? – произнесла Дебора голосом, таким холодным и мертвым, что он мог бы принадлежать и Джекки.
– Знаешь, где трейлер Джекки? – спросил я.
Молчание.
– Да, – ответила она наконец.
– Иди в него. Быстро. – И я отключился.
Я не сомневался: что бы между нами ни случилось, это не помешает Деборе прийти. Она не дура и поймет, что я звоню не просто так.
И разумеется, не прошло и четырех минут, и я услышал, как она поднимается по ступенькам, а потом дверь трейлера отворилась, и она остановилась в проеме, щурясь в полумраке.
– Что у тебя? – спросила Дебора все тем же ровным, лишенным выражения голосом.
Я отступил от двери и махнул рукой в сторону спальни.
– Там, – сказал я. Она тряхнула головой, продолжая хмуриться, потом вошла и заглянула мне за спину – туда, где лежало на полу тело Джекки.
На секунду Дебора застыла.
– Блин, – прошипела она, быстро подошла к телу, присела рядом с ним на корточки, потянулась было рукой к шее Джекки, но опустила руку еще с полпути, поняв, что щупать пульс нет необходимости. Она посидела так еще несколько секунд, потом наконец встала, еще раз посмотрела на тело и вернулась ко мне.
– Что случилось? – спросила она, и на этот раз в ее голосе послышался холодный гнев. – Она что, пыталась порвать с тобой?
Секунду я, тупо моргая, смотрел на нее, потом до меня дошло, о чем речь.
– Я не делал этого, Дебз, – произнес я.
– Я не собираюсь покрывать это, Декстер, – продолжала Дебора, словно не слыша. – Я не могу помочь тебе, да и не стала бы, даже если бы могла.
– Дебора, это не я. Я этого не делал.
Думаю, сейчас она меня услышала, но не поверила. Она склонила голову набок и принялась буравить меня взглядом, как хищная птица, прикидывающая, стоит ли нападать.
– Тогда кто?
Я покачал головой:
– Не знаю.
– Ну-ну. Где ты был?
– Не здесь. Мне позвонила Рита. Эстор сбежала, и я ездил домой искать ее.
Дебора поджала губы.
– Домой, – повторила она с невеселой иронией.
Я оставил это без внимания.
– Эстор пришла сюда, на съемки, и я пошел к Джекки спросить, не видела ли она ее, и… – Я невольно оглянулся на лежавшее в соседней комнате тело Джекки. – И увидел вот это, – неуклюже договорил я.
Дебора молчала, и я поднял на нее взгляд. Она продолжала смотреть на меня все тем же ледяным взглядом, но, по крайней мере, не тянулась за наручниками.
– Где она сейчас? – спросила она наконец.
Я посмотрел на нее как на умалишенную.
– Дебора, да вот же она. – Я мотнул головой в сторону тела. – Она никуда не делась.
– Эстор, – процедила Дебз сквозь зубы. – Где Эстор?
– Ох, – с облегчением выдохнул я. – Не знаю. Где-то с Робертом.
Дебора снова взглянула на мертвую Джекки и тряхнула головой.
– Ты оставил ее здесь одну, – сказала она. – И он до нее добрался.
– Чего? – возмутился я. Мне даже обидно стало: я-то знал наверняка. – Это не Патрик. Не маньяк – это невозможно!
Она продолжала смотреть на меня.
– Почему не он?
Тут она меня, конечно, поймала. Поддерживай мы прежние отношения, я мог бы ей сказать. Почему бы и нет? Объяснил бы, почему Патрик больше не может никого преследовать. Однако при нынешнем положении вещей не думаю, чтобы я мог объяснить одно убийство признанием в другом. Поэтому я поступил так, как Декстер поступает в большинстве случаев.
