Еще одна оса ужалила мальчика в шею. Боль была такой невыносимой, что он тихо застонал. Солдат сразу же застыл и прислушался. Мальчик раскрыл рот, и туда сразу же залетела оса. Он раскусил ее зубами. Ствол автомата дергался — солдат медленно водил им по кустам. Вдруг он протяжно выругался и хлопнул себя по щеке. Осы набросились на него; он выпустил очередь в воздух и стал отступать, пятясь вверх по склону. Мальчик тут же пополз в другую сторону, отряхиваясь от ос. Еще одна оса укусила его в шею. Он зашипел от боли. Осы обсели его и жалили в голые руки. На нем не осталось ни одного живого места. Извиваясь, он выбрался из кустарника и пополз дальше. Скорее уйти от опасности! Солдат по-прежнему караулил его где-то там, наверху. Он и другие. Им не терпелось вернуться к себе в казарму. Чем скорее они застрелят его, тем скорее смогут поспать, поесть и покурить. Они его ненавидели. Нет. Они не ненавидели его. Просто он их раздражал. Их бесило, что он жив».
Карстен Есперсен замолчал. В таком месте очень удобно сделать паузу. Беньямин смотрел на него вытаращив глаза, обняв своего игрушечного жирафа и засунув себе в рот его длинную шею. Беньямин ждал продолжения. Но эпизод закончился. Карстен пока не знал, как продолжать.
Он сам не понимал, в чем дело, и постарался ответить себе. Может быть, дело в том, что герой рассказа — просто мальчик? А ведь на самом деле там был не мальчик, а молодой человек. Все, о чем он рассказывал, происходило с его отцом и дедом Беньямина, Рейдаром Фольке-Есперсеном.
Тогда он убежал от солдат и прятался на болоте, в лесу, на пустошах. Потом он набрел на хутор в лесу. На хуторе жил молодой лесоруб, его ровесник; он помог Рейдару благополучно перебраться через границу в нейтральную Швецию. Нельзя сказать, что подлинная история была не такой волнующей, но Карстен позволил себе некоторые вольности. Он собирался включить в свой рассказ еще и группу отчаявшихся беженцев, которых переводил через границу Харри Стокмо. Несчастные прятались за деревьями и прислушивались, не хрустнет ли веточка. Они сидят в укрытии с малыми детьми и зажимают им рты, чтобы те не кашляли и не хныкали. И вдруг они слышат хруст ветки, но оказывается, что это не немецкий патруль, а всего-навсего мальчик, который, как и они, прячется в лесу.
Карстен решил: если сделать главным героем ребенка, рассказ получится вневременным и универсальным. Кроме того, история о мальчике наверняка лучше запомнится Беньямину. Тогда не придется объяснять, что все происходило в Норвегии между сороковым и сорок пятым годами. Такие же события вполне могли происходить и на какой-нибудь современной войне, например в Косове.
Карстен надеялся, что Беньямин будет отождествлять себя с мальчиком в кустах — как делал Карстен, когда ему в первый раз рассказали об этом. В детстве Карстену представлялось, что это он прячется за кустами, а немецкая овчарка обнюхивает землю в нескольких метрах от него. И именно сейчас, вспоминая свою реакцию на услышанное, Карстен слегка усомнился в себе. Он вспомнил, как отец делился с ним военными воспоминаниями. Естественно, он вел рассказ от первого лица. Но Карстену все равно казалось, что от немцев прячется он сам, мальчик… Он как будто переносил действия отца на себя. Задумавшись, он рассеянно покачал головой. С нежностью посмотрев на родное личико Беньямина — малыш, вытаращив глаза, ждал продолжения, — Карстен вдруг сообразил, что его измененная версия тоже слабовата. Наверное, надо добавить психологизма. И совершенно незачем скрывать роль, сыгранную его отцом… Когда Беньямин подрастет, он поймет, что главный герой — его родной дедушка. Тогда он, естественно, спросит, почему отец не говорил ему об этом. Беньямин задумается, какими мотивами руководствовался его отец, Карстен, скрывая от него правду. И ответ он узнает очень скоро, хотя, возможно, он будет и не таким, который придумал для себя Карстен. Он-то слегка изменил рассказ только для того, чтобы придать ему литературности. Возможно, Беньямин придет к другим выводам… Например, решит, что Карстен нарочно упростил сюжет, чтобы скрыть неприятную правду… А может быть, Беньямин подумает, что Карстен завидует героизму собственного отца.
Беньямин все ждал, затаив дыхание. Карстену стало стыдно, и он глубоко задумался. Он опомнился, только когда малыш заерзал в кроватке. Карстен понял, что, задумавшись, сильно наморщился.
— Папа, — нетерпеливо сказал Беньямин, ждущий, когда же он продолжит. — Еще!
Карстен глубоко вздохнул и встал.
— Уже поздно, — сказал он. Сквозь занавеску светили фары подъезжающей машины. Он подошел к окну и выглянул наружу. Лучи оказались яркими, прямо ослепительными. Фары напоминали два злобных глаза. Машина остановилась в нескольких метрах от входной двери. Фары погасли, но Карстену все мерещился их злобный взгляд. Как в замедленной съемке, распахнулись дверцы. Карстен изумился, прочитав: «Полиция». Ему показалось, что такое уже было. «Они идут, — подумал он. Прислушался к сдавленному дыханию Беньямина и следил за двумя темными силуэтами, которые приближались к окну. — Они хотят меня забрать».
Глава 51
РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ
Они еще некоторое время осматривали окна в квартире Ингрид Есперсен.
— Третье слева, — показал Фрёлик. — Там дыра в стекле.
— Я ничего не вижу, — сказал Гунарстранна.
— Всего один выстрел, — продолжал Фрёлик. — Присмотрись… Круглая дырочка, и все. Здорово они все-таки действуют!
— Как она?
— Ей пришлось зашить руку. Наложили пять швов.
Гунарстранна мотнул головой в сторону:
— Вон они!
Из парадной двери вышли Ингрид Фольке-Есперсен и Эйольф Стрёмстед. Они подошли к коричневой машине марки «Опель-Омега», припаркованной на той стороне. Ингрид села за руль, Эйольф — на пассажирское сиденье. Ингрид завела мотор, вышла и принялась соскребать лед с лобового стекла. Она работала левой рукой, потому что правая была забинтована.
Два детектива вышли из машины.
— А, здрасте! — сказала Ингрид, заметив их.
— У вас найдется пять минут? — спросил Фрёлик.
Ингрид посмотрела на часы и нахмурилась.
— Мы очень быстро, — заверил ее Фрёлик.
Распахнулась вторая дверца, и Эйольф Стрёмстед высунул наружу свою кудрявую голову.
— Оставайтесь где сидите, — быстро сказал Гунарстранна. — Нам нужно очень быстро поговорить кое о чем с фру Есперсен.
— Здесь? — спросила Ингрид.
Фрёлик жестом показал на полицейскую машину.
Гунарстранна открыл для нее заднюю дверцу и сам сел рядом. Фрёлик сел за руль. Какие-то соседи стояли кучкой на тротуаре, наблюдая за происходящим. Эйольф Стрёмстед сидел в «опеле» с работающим мотором, глядя перед собой.
— Не очень-то красиво вы себя ведете, — заметила она.
— А что? — удивился Гунарстранна.
— Запихнули меня, как преступницу, в полицейскую машину. Видите, как соседи оживились? — Ингрид указала на двух пожилых женщин, не сводивших с нее взгляда. — Надеюсь, вы знаете, что делаете.
— У вас есть причины сомневаться в нас?
— Н-нет…
— Кое-что по-прежнему остается неясным, — сказал Гунарстранна. — Я имею в виду ту ночь, когда убили вашего мужа.
— Мне нечего добавить, — холодно проговорила Ингрид Есперсен.
— Нам так и не удалось допросить Херманна Хиркенера.
— Да уж, можно себе представить…
— Он в коме.
— Понятно.
— Он что-нибудь рассказывал вам о той ночи, когда был убит ваш муж?
— Нет, ничего. Знаете, мне неприятно…
— Зато мы побеседовали с его женой, Иселин Варос, — перебил ее Гунарстранна. — Она говорит, что Хиркенер покинул отель «Континентал» между часом и половиной второго ночи. В номер он вернулся не позже трех ночи; он принес военную форму, упакованную в коробку. Значит, он ходил в магазин, чтобы забрать ее.
Гунарстранна помолчал, давая своей собеседнице усвоить сказанное.
— Разве это недостаточное доказательство? — спросила Ингрид спустя какое-то время.
— Кое-что у нас по-прежнему не сходится, — продолжал Гунарстранна. Похлопав Фрёлика по спине, он попросил: — Пожалуйста, заведи мотор и включи обогрев.
Фрёлик поспешил выполнить его просьбу. Когда взревел мотор, кудрявая голова Стрёмстеда испуганно дернулась.
— Что именно? — неуверенно спросила Ингрид.
— Да то, что Хиркенер возвращается к себе в отель с формой, упакованной в коробку.
— Ну и что тут странного?
— Мы, видите ли, раньше думали, что вашего мужа убил Хиркенер. Убийца не мог не испачкать одежду в крови… Так как выйти на улицу в окровавленной одежде он не мог, мы решили, что он переоделся в форму, которую очень кстати заранее прислал в магазин, а в коробку, в которой лежала форма, сложил свои грязные вещи. Но оказывается, Хиркенер вернулся домой в чистой одежде и с чистой формой в коробке.
