— Мы нашли у него письма, написанные вами всего лишь несколько месяцев назад.
Она не поддавалась.
— Мы переписывались. Но не встречались.
— Все это очень странно.
— Он писал письма. Я отвечала. Он хотел, чтобы мы снова начали встречаться. Я этого не хотела.
— Потому что у вас был другой мужчина?
— Потому что я ждала ребенка.
— И имени отца вы не назовете?
— Нет.
Валландер взглянул на Сведберга, который сидел, уставившись в пол. Бирк смотрел в окно. Но Валландер знал, что оба внимательно слушают.
— Кто, по вашему мнению, мог убить Эужена Блумберга?
Вопрос Валландера прозвучал неожиданно. Бирк у окна пошевелился. Пол под ним заскрипел. Сведберг перевел взгляд на свои руки.
— Я не знаю, кто мог хотеть его смерти.
Опять заплакал ребенок. Она быстро встала и вышла. Валландер посмотрел на обоих полицейских. Бирк покачал головой. Валландер попытался оценить ситуацию. Вызвать на допрос женщину, три дня назад родившую ребенка, повлекло бы за собой большие проблемы. К тому же, сама она ни в чем не подозревается. Он быстро принял решение. Они опять все вместе встали у окна.
— Пока что достаточно, — сказал Валландер. — Но надо установить за ней наблюдение. И я хочу знать о ней все, что только возможно. Кажется, у нее какое-то предприятие, выпускающее продукцию для ухода за волосами. Я хочу знать все о ее родителях, друзьях, о том, чем она занималась раньше. Проверьте ее по всем пунктам. Я хочу знать о ней все.
— Не беспокойся, будет сделано, — заверил его Бирк.
— Сведберг останется в Лунде. Нам нужен кто-то, посвященный в предыдущие убийства.
— На самом деле, я предпочел бы поехать домой, — сказал Сведберг. — Ты же знаешь, что я не особенно хорошо себя чувствую за пределами Истада.
— Знаю, — ответил Валландер. — Но сейчас ничего не поделаешь. Когда я вернусь, попрошу кого-нибудь сменить тебя. Но это слишком большая роскошь, если наши люди будут разъезжать туда-сюда без надобности.
Вдруг они заметили, что она стоит в дверях. С ребенком на руках. Валландер улыбнулся. Они подошли посмотреть на мальчика. Сведберг, обожавший детей, хотя сам был бездетный, начал с ним заигрывать.
Но что-то вдруг насторожило Валландера. Он снова подумал о времени, когда Линда только что родилась. Когда Мона носила ее на руках. Когда он сам носил ее и постоянно боялся уронить.
Потом он понял, в чем дело. Катарина Таксель не прижимала ребенка. Как будто он был ей чужой.
Ему стало не по себе. Но он не подал виду.
— Не будем больше мешать вам, — сказал он. — Но мы еще обязательно позвоним.
— Надеюсь, вы поймаете убийцу Эужена, — сказала она.
Валландер посмотрел на нее. Кивнул.
— Да, — ответил он. — Мы с этим разберемся. Можете не сомневаться.
Они вышли на улицу. Ветер усилился.
— Что ты о ней думаешь? — спросил Бирк.
— Она, само собой разумеется, говорит неправду, — сказал Валландер. — Но тем не менее было такое ощущение, что она и не лжет.
Бирк вопросительно на него посмотрел.
— Как это понимать? Она одновременно и лжет и говорит правду?
— Приблизительно так, — ответил Валландер. — Что это значит, я не знаю.
— Я заметил одну маленькую деталь, — вдруг произнес Сведберг. — Она сказала «убийцу». А не «того, кто убил».
Валландер кивнул. Он тоже это заметил. Она сказала, что надеется, что они поймают «убийцу» Эужена Блумберга.
— И что же это значит? — скептично заметил Бирк.
— Ты прав, может, и ничего, — ответил Валландер. — Но и Сведберг, и я обратили на это внимание. А это уже довольно примечательно.
Они договорились, что Валландер вернется в Истад на машине Сведберга. Еще он пообещал, что как можно скорее пришлет кого-нибудь ему на смену.
— Это важно, — обратился он еще раз к Бирку. — В больнице Катарину Таксель навещала эта женщина. Мы должны выяснить, кто она. Акушерка, которую она ударила, очень хорошо ее описала.
— Дай мне ее приметы, — сказал Бирк. — Ведь она может прийти к Катарине Таксель домой.
— Она очень высокого роста, — начал Валландер. — Сама Ильва Бринк метр семьдесят четыре. Ей показалось, что рост женщины примерно метр восемьдесят. Темные прямые волосы, не очень длинные. Голубые глаза, острый нос, тонкие губы. Крепкого телосложения, но не толстая. Грудь не очень большая. Женщина, судя по нанесенному удару, сильная. Возможно, она хорошо натренирована.
— Под такое описание подходит довольно много людей, — заметил Бирк.
— Так всегда, — ответил Валландер. — Тем не менее, увидев того, кого искал, сразу понимаешь, что это он.
— Она что-нибудь говорила? Какой у нее голос?
— Она не произнесла ни слова. Только ударила ее.
— Акушерка обратила внимание на ее зубы?
Валландер посмотрел на Сведберга. Тот отрицательно покачал головой.
— Она была накрашена?
— Да, но не ярко.
— А руки? У нее были накладные ногти?
— Совершенно точно нет. Ильва сказала, что это бы она запомнила.
Бирк что-то записал.
— Посмотрим, — сказал он, кивнув. — Следить за ней надо очень незаметно. Ведь она будет настороже.
Они расстались. Сведберг дал Валландеру ключи от машины. По дороге в Истад Валландер пытался понять, почему Катарина Таксель скрывала, что за время ее пребывания в роддоме к ней два раза ночью приходили. Кто эта женщина? Какое отношение она имеет к Катарине Таксель и Эужену Блумбергу? Как развивались события? Что за цепочка ведет к убийству?
Его не оставляла мысль, что он выбрал совершенно не то направление. А вдруг он только сбивает расследование с верного курса, ведя его тем самым к невидимым подводным рифам, к крушению.
Это мучило его. До бессонницы, до язвы. Мысль, что расследование на полном ходу движется к гибели. С Валландером такое случалось и раньше. Следствие неожиданно рассыпалось на мелкие неузнаваемые кусочки. Оставалось только начинать все с начала. И виноват был он.
В половине десятого он поставил машину у полицейского участка Истада. Когда он вошел в приемную, его остановила Эбба.
— У нас тут полная неразбериха, — сказала она.
— Что случилось?
— Лиза Хольгерсон хочет немедленно поговорить с тобой. Дело касается того человека, которого вы нашли ночью.
— Я поговорю с ней, — сказал Валландер.
— Сделай это сразу же, — попросила Эбба.
Валландер пошел прямиком к Лизе. Дверь была открыта. Там сидел Хансон. Он был бледен. Сама Лиза Хольгерсон тоже была как никогда взволнована. Она указала ему на стул.
— Послушай-ка, что говорит Хансон.
Валландер снял куртку и сел.
— Оке Давидсон, — начал Хансон. — Сегодня утром я провел с ним большую беседу.
— Как он? — спросил Валландер.
— Не так плох, как кажется. Но тем не менее положение серьезное. Может быть, даже посерьезнее истории, которую он рассказал.
Хансон действительно не преувеличивал. Сначала его слова удивили Валландера, но постепенно удивление переросло в возмущение. Хансон выражался четко и был краток. Происшествие переходило всякие границы. Если бы Валландер собственными ушами не слышал рассказа Хансона, он бы и представить себе не мог, что такое возможно. Тем не менее, это произошло, и ничего поделать они были не в силах. Швеция постоянно менялась. Часто перемены были незаметны, на первый взгляд, и проявлялись более отчетливо лишь спустя некоторое время. Но иногда Валландеру казалось, что общество словно содрогается от толчка. Особенно это касалось событий, которые он наблюдал и переживал как полицейский.
История Хансона об Оке Давидсоне как раз и была таким толчком, встряхнувшим в свою очередь и Валландера.
Оке Давидсон служил в управлении социальной защиты населения в Мальмё. Из-за плохого зрения он считался частично нетрудоспособным. Ему пришлось побороться, но он все-таки выбил себе водительские права, правда, с определенными ограничениями. С конца 70-х годов у него был роман с одной женщиной в Лёдинге. В тот вечер, когда произошел несчастный случай, она с ним порвала. Обычно Оке Давидсон оставался в Лёдинге на ночь, так как ночью водить машину ему не разрешалось. Но сейчас не было другого выхода. Он заблудился и остановился спросить дорогу. И тогда на него напал ночной патруль, состоящий из образованной в Лёдинге группы добровольцев. Они решили, что он вор и отказались выслушивать его объяснения. Очки его, наверно, разбились. Он потерял сознание и очнулся, только когда врачи «скорой помощи» укладывали его на носилки.
Вот что рассказал Валландеру Хансон. Но на этом история не кончалась.
— Оке Давидсон — безобидный человек, страдающий, кроме плохого зрения, гипертонией. Я беседовал с несколькими его коллегами в Мальмё. Они глубоко возмущены. Один из них рассказал еще кое-что, о чем сам Оке Давидсон умолчал. Возможно, по своей скромности.
