Спиридон смотрел так, словно перед ним был не капитан милиции, а сам дух Петко Кандиларова.
— Это, конечно, хорошо, однако… Ты помогал, правда? И, вероятно, знаешь, как наказуется соучастие в преступлении. Если хочешь, могу зачитать тебе статью из Уголовного кодекса. — Шатев достал из ящика стола книгу, положил ладонь на красную обложку. — Наказание одинаковое — и за убийство, и за соучастие. А если убийство предумышленное, тогда что? Высшая мера… Тебе сколько лет, Спиридон?
— Еще семна-а-дцати нет, — жалобно протянул парень.
— Это меняет дело. В таком возрасте не дают «вышки». А вот на сколько лет сядешь, зависит от тебя самого. Искреннее признание может убавить срок…
Тодорчев, наблюдая за происходящим, напряженно смотрел в испуганное лицо Спиридона. Капитан продолжал:
— Не думай, что я тебе лгу. Нам запрещено обманывать — даже таких несмышленышей, как ты. Так что насчет уменьшения срока подумай… Да ты, кажется, и сам уже готов дать показания, верно? Вот и хорошо. Подумай и отвечай. Как Нанай Маро взял тебя с собой в Родопы. И как вы прихватили бай Петко. И как Нанай Маро держал его в подвальной комнате. И как бай Петко писал открытки, и кто одну из них отправил с курорта «Милина вода». Сам понимаешь, не такое уж это и преступление, всякий может отправить открытку по чьей-то просьбе. А о ведре с чистой родниковой водой ты мог и не знать, для каких целей оно понадобится. Даже если и знал, не сам ведь ты топил в нем бай Петко, правда?.. Итак, расскажи-ка нам правду, только правду. И тогда тебе наверняка сбавят срок. Скажем, дадут не восемь-десять лет, а четыре, от силы пять — это решит суд… Хотя есть еще одно обстоятельство, куда более важное, благодаря которому ты можешь, учти, вообще остаться на свободе.
Шатев сделал психологическую паузу. Не только Спиридон, но и Тодорчев с нетерпением ждали, что он скажет дальше.
— Это обстоятельство, — продолжал капитан, — касается не убийства, а валютных махинаций и других сделок, в которых ты помогал Бате и еще кое-кому. Бати уже нет, ему ничто не поможет и не повредит. Но остальных можно схватить за руку. Если ты нам поможешь, конечно. И если поможешь — суд примет это во внимание. Тебя могут осудить условно, понимаешь? Ну, полной гарантии я не даю, суд есть суд, но такое в моей практике, представь себе, случалось, и не раз… Давай, Спиридон, признавайся по собственной воле. Так я и запишу. И не забывай: эти акулы убили Батю — Жентельмен и его дружки.
Спиридон тяжело вздохнул. Помолчав, вздохнул еще раз и сказал:
— Хорошо! Согласен. Если вы напишете, что по собственной воле…
— Об этом не беспокойся. Напишу, что по собственной. У нас здесь все записывается, в том числе и на видеопленку.
Консулов не стал звонить Марии Бончевой, не предупредил ее о своем приходе. Он вычислил, когда следует явиться, чтобы застать ее одну, и не ошибся. В половине девятого сын и сноха были на работе, а внучата — в детском саду.
Она приоткрыла дверь, посмотрела на него недоуменно.
— Я из милиции, капитан Крум Консулов, — сказал он, протянув удостоверение.
— Мы ведь беседовали, что еще? — сказала Бончева, не приглашая его войти.
— Я на минутку, извините. Позвольте войти? Ничего особенного от вас не потребуется.
Бончева распахнула дверь. Консулов, ступив в прихожую, еле слышно проговорил:
— Мы знаем, что Ликоманов — убийца вашего бывшего супруга.
Женщина молчала, глядя на гостя широко открытыми глазами.
— Напрасно вы в прошлый раз не сказали этого. Приходится мне снова вас беспокоить.
Фамилия Ликоманова подействовала. Хозяйка пригласила капитана в гостиную, ненадолго исчезла и вернулась с бокалом и запотевшей бутылкой кока-колы.
Опорожнив бокал единым духом, Консулов продолжал:
— Уважаемая товарищ Бончева, разве вы не понимаете, что мы с вами находимся по одну сторону баррикады? Баррикады законности, морали и справедливости. Вы должны нам помочь. Да, мы знаем, кто убил вашего супруга…
— О-о-ох! — запричитала женщина. — Он втоптал Петко в грязь, он превратил честнейшего, скромнейшего человека в спекулянта и развратника… Он виноват, что мы развелись, что Петко подобрал на панели эту… И откуда она выползла? Может, была сначала любовницей Ликоманова… На панели подобрал, без ножа меня зарезал, детей бросил! А потом людоед этот убил моего Петко. Погубил и Петко, и мою жизнь…
— Пришло его время расплачиваться и за грехи, и за преступления, — сказал Консулов не без патетики.
— Ой, не верю, что пришло. Руки коротки — даже ваши! Знаете, в каких верхах он летает, чей он сын? А черный «пежо», а должность, которую подонок занимает… Да он почти замминистра! Нет, никакая сила его не одолеет!
— Найдется такая сила, найдется. Вы забываете про закон! Если вы расскажете все, что вам известно, а известно, я вижу, многое…
Бончева задумалась, будто собираясь с духом. Машинально налила остатки кока-колы в бокал. Консулов покорно допил.
— Я специально пришел в такое время, — сказал он. — Хотел застать вас одну. О нашем разговоре никто, обещаю вам, никто не узнает. Как видите, я даже без магнитофона. — Капитан так искусно замаскировал микромагнитофон, что его не обнаружил бы даже самый подозрительный собеседник. Беспокоило его только одно: как бы разговор не затянулся долее сорока пяти минут, иначе могла кончиться лента. — Подчеркиваю: вы должны хранить в абсолютной тайне и мое посещение, и наш разговор. Даже от вашего сына — не обижайтесь, пожалуйста. Важно не спугнуть Ликоманова. Он уже пойман, осталось, чтобы капкан его прихлопнул. Тут надо быть очень осторожным. Потому что, как вы справедливо заметили, слишком высоко Ликоманов летает.
31 октября, четверг— Андроник Кочев Ликоманов — генеральный директор объединения внешней торговли, — докладывал Бурский, — он сын самого Кочо Ликоманова. Проблема вот в чем: можем ли мы расследовать дела таких людей, как Ликоманов?
Бурский замолчал.
— Так волнуешься, что лишился дара речи? — спросил Цветанов.
— Я не из боязливых, товарищ полковник, но признаюсь, в данном случае — смущен… И не о своей карьере думаю, и даже не о вашей. Как бы самое высокое начальство не схлопотало из-за нас. Как-никак впервые запорхнула к нам в отдел птица такого полета. Это — по другому ведомству…
— Хорошо, — перебил полковник. — Доложи сначала, что у тебя нового, а там все вместе порассуждаем. Не волнуйся, не нервничай.
— Я всегда нервничаю, когда человек, получивший недостижимые для многих из нас блага — как заслуженные, так и незаслуженные, — становится рвачом, хищником и совершает преступление… Итак: Андроник Кочев Ликоманов родился пятнадцатого января тридцать четвертого года в селе Мраморово Сливенского округа.
— Стало быть, крестьянин, к тому же — «козерог», — шепнул Консулов Шатеву, однако так, чтобы услышали все.
— Капитан Консулов! Тебе слова не давали! — осадил его полковник.
— Единственный сын видного сливенского революционера Кочо Ликоманова. В мае сорок четвертого года, окруженный жандармами в своем доме, там же, в селе Мраморово, он отстреливался до последнего патрона. Дом подожгли, и Ликоманов заживо сгорел, но не сдался. Ныне на том месте воздвигнут памятник. Жена и сын Кочо Ликоманова дожили до Девятого сентября, когда и для них взошло солнце. Именно с этого момента и вплоть до своей смерти мать, беззастенчиво используя героические заслуги покойного мужа, добивалась всяческих благ для себя, но еще больше — для сына. Сначала гимназист, потом студент-стипендиат, он по окончании экономического института имени Карла Маркса был направлен в аспирантуру в Советский Союз, в Харьков, там защитил кандидатскую диссертацию. Вся дальнейшая жизнь сына Кочо — как победное шествие. Назначают его, естественно, по специальности — в торговлю, точнее, заведующим отделом объединения внешней торговли. Видимо, там-то он и разлакомился — растут аппетиты в этом отделе, должен вам сказать. Затем он стал директором, заместителем генерального, а семь лет назад и генеральным директором объединения «Спецэкспорт». В прошлом году возведен в ранг замминистра… Да, я не сказал еще, что он женат на Анетте Петровой. Ее брат Чавдар — ныне заместитель по кадрам генерального директора объединения «Спецэкспорт».
— Ну и семейка! — сказал Консулов, но полковник метнул на него такой взгляд, что смельчак тут же примолк.
— У Андроника и Анетты — единственный сын Тервел. Предчувствую, что этот мальчик может стать интереснейшим объектом для изучения. Особенно заинтересует тех, кто любит выскакивать, когда им не дают слова. Двадцатилетний юноша с папашей — генеральным директором, а также дядюшкой — заместителем генерального! Как вам нравится? Это не Нанай Маро и не Кандиларов, даже не Бангеев. Звонки начнут сыпаться из очень даже высоких инстанций.
