– И больше Любовь Николаевна не звонила?
– Больше не звонила. Это точно. Я постоянно был на месте – до того самого момента, как мы получили сообщение о смерти шефа. К тому времени жена его уже отыскала и опознала. Наши все равно ездили в морг – просто из уважения и чтобы лично убедиться.
– Меня еще интересует, в какой последовательности вы все разошлись по домам после ухода шефа. Вот вы, например, когда ушли?
После небольшой паузы Савицкий ответил:
– Я ушел сразу за Анатолием Викторовичем. Трегубов сказал, что я больше не нужен, ну, я и ушел… Позвонил девушке и договорился встретиться. Если вы сомневаетесь – она может подтвердить, что мы были вместе весь вечер… И ночь тоже. – Он немного подумал и осторожно спросил: – У вас есть какие-то подозрения на мой счет, товарищ полковник?
– Когда вы будете себя подозрительно вести, подозрения непременно возникнут, – пообещал Гуров. – Пока я только пытаюсь восстановить картину того трагического дня. И, честно говоря, пока ничего трагического не замечаю. Может быть, поэтому и задаю такие странные вопросы. Я пытаюсь понять, что спровоцировало дальнейшие события. Но я далек от того, чтобы кого-то подозревать. А тем более вас, Савицкий. С какой стати?
– Но мне показалось… Вы так подробно расспрашиваете о том, что делал каждый из нас…
– Но о ком же мне расспрашивать, если вы – единственные, кто его видел живым? – возразил Гуров. – Как только на горизонте появится еще кто-то, я тут же примусь за него. – Он обернулся в сторону Крячко и сказал: – Стас, проводи молодого человека и пригласи Трегубова.
Гуров не хотел, чтобы оперативники обсуждали между собой результаты допроса – он не хотел допускать возможных корректировок, вольных или невольных, а также взаимных упреков между членами группы. Если им захочется обменяться впечатлениями, пусть занимаются этим в МУРе. Именно поэтому Савицкий в сопровождении Крячко был сразу же препровожден на выход. Это очень не понравилось остальным. И Трегубов начал с того, что высказал Гурову свое неудовольствие.
– Что происходит, Лев Иваныч? – довольно агрессивно поинтересовался он, по-свойски разваливаясь на стуле. – Ты нас случайно не за террористов принимаешь? Я пока тут в коридоре сидел, все шеей вертел – не появятся ли вертухаи со штыками наголо… Чего этот мальчишка тут тебе наговорил, что ты его под конвоем увел? Это такая программа защиты свидетелей в действии?
– Потому и увел, – хладнокровно ответил Гуров. – Не хочу, чтобы ты знал, что этот мальчишка наговорил, Павел Семенович. Для чистоты эксперимента. А тебе грех обижаться. Столько лет служишь, а все обижаешься.
– Да вот и постыдились бы своих на допросы таскать! – фыркнул Трегубов. – Нельзя было, что ли, письменные объяснения взять? У нас и работа, между прочим, стоит…
– Работа не волк, – живо включился вернувшийся Крячко. – Пока стоит – не убежит.
– В смерти вашего шефа одни неясности, – сказал Гуров, не давая развернуться словесной дуэли. – Пока эти неясности не объяснятся, я вас в покое не оставлю.
– А какие неясности? – сердито спросил Трегубов. – Ты видел материалы дела? Вишневецкого бутылкой замочили! Это, по-твоему, неясность? Да чистейшая бытовуха! Вот отсюда и пляши.
– И на что же ты намекаешь? – с интересом спросил Гуров. – Подполковник МВД и бытовуха – это звучит несколько вызывающе.
– Намекать не буду, а факт налицо, – упрямо сказал Трегубов. – Ты часто слышал, чтобы подполковник МВД погиб от удара бутылкой по голове? Вот и я не слышал. Так что здесь, считай, не подполковник погиб, а рядовой гражданин Вишневецкий. На бытовой почве. А почва, брат, самая простая. Все мы не без греха. Вот и Викторыч слабину дал. Знали мы, что у него женщина в том районе имеется. Всего-то и делов – район прочесать. Этот типчик сам приползет на задних лапках. Небось удивляется, что за ним до сих пор не пришли.
– Ты про кого? – спросил простодушно Гуров. – Так говоришь, будто знаешь, кто убийца.
– Ясное дело, про мужа той женщины. Вишневецкий говорил, что у этой стервы мужик ревнивый, как Отелло. Я его предупреждал – не нарывайся. Да нас, мужиков, разве вразумишь? Тем более он на свое положение надеялся. Считал, что тот не рискнет на работника милиции руку поднять. А видишь, наоборот все вышло.
– Получается, ты был в курсе сердечных дел шефа, – невозмутимо сказал Гуров. – Значит, должен знать и адрес этой женщины. Или хотя бы фамилию.
– Вот и нет! – ответил Трегубов сердито. – Даже не интересовался никогда. Мне, честно говоря, вообще непонятно было, зачем Вишневецкий с ней связался. Ладно я, холостяк. А у него жена красавица, умница, детей двое. На хрена это ему надо было – не понимаю. Мы всегда с ним по этому поводу ругались.
– Ругались? – удивился Гуров. – Вы что же, часто с ним об этом говорили? По-моему, Вишневецкий был замкнутым человеком.
– Ясное дело, был, – подтвердил Трегубов. – И не особо часто мы с ним про это говорили. Но случалось. Он только мне в этом плане доверял. Жаль вот – к советам не прислушивался.
– Действительно, жаль, – согласился Гуров. – Но это тема деликатная, я бы сказал, романтическая. Давай лучше поговорим о том, что нам с тобой ближе, – о делах. Уголовных и прочих. Вот, скажем, что происходило у вас в отделе пятого июля…
– Так ты что – мне не веришь? – возмущенно спросил Трегубов.
– Если бы не верил, не задавал бы вопросов, – мирно сказал Гуров.
– В таком случае и задавать их нечего! – отрезал Трегубов. – Ничего особенного пятого не происходило. Обычная рутина. Вишневецкий ушел из отдела живой и здоровый. Ищи женщину, Гуров! Ищи женщину!
Он с негодованием прихлопнул по столу широкой ладонью и сверкнул глазами.
– Вообще-то женщина не могла нанести такой силы удар, Трегубов, – вмешался Крячко. – Тут и мужик-то не всякий осилит. Так что женщина женщиной, а мужик из головы не выходит…
– Найдете женщину, мужик сам сдастся, – упрямо повторил Трегубов. – Он здесь звено случайное. Игрушка страстей.
– Красиво сказано! – с уважением заметил Гуров. – Не знал, Трегубов, что ты поэт. И все-таки, извини, я опять возвращаюсь к прозе. Расскажи, что происходило у вас в отделе пятого июля с утра и до самого вечера.
Трегубов сердито посмотрел на Гурова, покраснел еще больше, шумно втянул носом воздух, но смирился и начал рассказывать…
Над служебным входом театра горели стилизованные под старину фонари. К удивлению Гурова, скопления поклонников сегодня не наблюдалось. Даже сквер возле театра был пуст и тих. В темных кронах деревьев негромко шуршал ветер. Крячко предположил, что заядлые театралы разъехались по курортам, а на спектакли ходят случайные люди, которым все равно, кто играет и что играет.
– Как версия подойдет, – заметил Гуров. – Между прочим, Мария тоже должна вот-вот отправиться на гастроли, и это меня, с одной стороны, успокаивает.
– А с другой? – поинтересовался Крячко.
– А с другой, наоборот, тревожит, – сказал Гуров. – Я боюсь оставлять ее без присмотра.
– Ты придаешь такое большое значение предупреждению человека с ластами? Возможно, это была просто неудачная шутка. Представь себе поклонника, который завидует тебе смертельной завистью и хочет основательно испортить настроение…
– Ты сам в это не веришь, – сказал Гуров. – Не ты ли предлагал мне просить охрану для Марии?
– Я погорячился, – сообщил Крячко. – Все вышло так неожиданно, что в голову полезли всякие мысли. У страха глаза велики.
– Зачем же ты поперся со мной встречать Марию после спектакля? – поинтересовался Гуров.
– Во-первых, я ее давно не видел, – сказал Крячко. – Элементарно соскучился. А кроме того, втайне я рассчитываю, что вы пригласите меня на ужин. А я, как истинный мужлан, приму это за чистую монету и не откажусь.
– А-а, вон оно что! – протянул Гуров. – Поужинать я бы и сам сейчас не отказался. Кажется, в холодильнике у нас стоит утка. С яблоками.
– Яблоки можешь оставить себе, – великодушно сказал Крячко. – А у вас в холодильнике случайно нет ничего такого, чтобы промочить горло? Что-то после всех этих разговоров у меня хрипота появилась.
– Интересно, с чего бы это? – удивился Гуров. – Вопросы задавал я, а хрипота – у тебя. Может, ты ледяной фанты глотнул в буфете?
– У меня, честно говоря, не то что на фанту, – признался Крячко, – у меня денег даже на бензин не осталось. Потому и тачку в главке оставил. Тем более это чертово зажигание… И сигареты не на что купить. Хотел, кстати, у тебя взаймы попросить.
– Это пожалуйста. Просить у нас никому не запрещается, – сказал Гуров. – Просить можешь сколько угодно.
Они перешучивались, намеренно избегая разговоров о деле Вишневецкого. Возможно, оба не хотели торопиться делать какие-то выводы, прежде чем в голове уляжется полученная информация. Собственно, дельной информации было немного. Люди Вишневецкого оказались не такими уж сентиментальными, как того можно было ожидать, но и о своем шефе рассказывали не слишком охотно, предпочитая отделываться общими словами и смутными предположениями. Слова «вроде», «кажется» и «наверное» то и дело срывались у них с языка. Самым определенным оказался Трегубов. Он до упора защищал свою версию и призывал Гурова искать женщину, с которой встречался Вишневецкий. Правда, к концу допроса он уже не настаивал на том, что найти женщину будет легко и просто, а район поиска расширил с Краснополянской улицы до всего Западного Дегунина. Так же без колебаний он прокомментировал события пятого июля, уверенно подтвердив, что Вишневецкий ушел из МУРа в пять часов, оставив пистолет и передав ему ключи от сейфа. На вопрос, зачем Вишневецкий оставил ему ключи, отвечать отказался, сказав, что даже не думал об этом – а что было у начальника в голове, теперь, мол, не узнаешь. Неведение Савицкого о личной жизни покойного объяснил просто: «А откуда мальчишка мог знать, с кем путался его шеф? Викторович с ним такие дела не обсуждал однозначно».
