Гамаш встал. У двери он остановился, повернулся. Оливье был как выжатый лимон. Не осталось ничего. По крайней мере, Гамаш надеялся на это. С раскрытием каждой лжи Оливье словно срывал с себя кусок кожи. И теперь он сидел в бистро с содранной кожей.
— А что случилось с молодым человеком? — спросил Гамаш. — Из этой притчи. Гора нашла его?
— Видимо, да, — ответил Оливье. — Ведь он мертв, верно?
Гамаш принял душ и побрился в гостинице, переоделся. Кинул взгляд на свою кровать с ее чистыми, хрустящими простынями, отогнутым одеялом. Как ему хотелось лечь! Но он не стал слушать песни сирен, и вскоре они с Бовуаром прошли по деревне в оперативный штаб, где их ждали агенты Лакост и Морен.
Они сидели за столом для совещаний, перед ними стояли кружки с крепким кофе и резные скульптуры Отшельника. Старший инспектор кратко сообщил о своем пребывании на островах Королевы Шарлотты и разговоре с Оливье.
— Значит, убитый своими скульптурами все время рассказывал эту историю, — сказала Лакост.
— Давайте подведем итоги. — Бовуар подошел к листам бумаги на стене. — Отшельник бежит из Чехословакии со своими сокровищами, когда Советский Союз начинает рушиться. В стране царит хаос, поэтому ему удается подкупить чиновников в порту и доставить контейнер с сокровищами в Монреаль. Добравшись до места, он помещает сокровища на хранение.
— Будь он беженцем или иммигрантом, его отпечатки пальцев нашлись бы в базе, — сказал агент Морен.
Агент Лакост повернулась к нему. Она знала, что он молод и неопытен.
— В Канаде множество нелегальных иммигрантов. Некоторые скрываются. Другие добывают подложные документы, очень похожие на настоящие. Нужно только заплатить немного денег правильным людям.
— Значит, он проник в страну незаконно, — сказал Морен. — А как насчет старинных вещей? Они были украдены? Как они ему достались? Например, эта скрипка или панель из Янтарной комнаты?
— Суперинтендант Брюнель говорит, что Янтарная комната исчезла во время Второй мировой, — ответил Гамаш. — Существует немало гипотез относительно того, что с ней случилось. Одна из гипотез утверждает, что Альберт Шпеер спрятал ее в горах. Между Германией и Чехословакией.
— Правда? — сказала быстрая на ум Лакост. — Предположим, что этот Якоб нашел ее?
— Если бы он ее нашел, то у него была бы вся комната, — возразил Бовуар. — Что, если ее или ее часть нашел кто-то другой и продал Отшельнику?
— Что, если он ее украл? — подхватил Морен.
— Предположим, все вы правы, — сказал Гамаш. — Предположим, кто-то ее нашел. Может быть, много лет назад. И разбил на части. А все, что осталось его семье, — это единственная панель. Предположим, панель доверили Отшельнику, чтобы он вывез ее из страны.
— Зачем? — спросила Лакост, подаваясь вперед.
— Чтобы начать новую жизнь, — вскочил на ноги Бовуар. — Они не первые контрабандой протаскивали семейные ценности через границу и продавали, чтобы начать бизнес или купить дом в Канаде.
— Значит, эту панель дали Отшельнику, чтобы он вывез ее из страны, — сказал Морен.
— А вся коллекция — она что, поступила от разных людей? — предположила Лакост. — От одного — книга, от другого — бесценный предмет мебели или хрусталя или серебряный прибор? Что, если все эти вещи принадлежали разным людям, которые собирались начать здесь новую жизнь? И он контрабандой вывез все это из страны.
— Это может быть ответом на вопрос суперинтенданта Брюнель относительно такого разброса предметов, — сказал Гамаш. — Если предположить, что эти вещи не из одной коллекции, а из многих.
— Никто не стал бы доверять другому человеку вещи такой ценности, — заметил Бовуар.
— Возможно, у них не было выбора, — сказал старший инспектор. — Им необходимо было вывезти эти вещи из страны. Если он был незнакомым для них человеком, они бы не доверились ему. Но если он был другом…
— Как мальчик из той притчи, — сказал Бовуар. — Он предал всех, кто доверился ему.
Некоторое время они в молчании смотрели перед собой. Морен прежде не понимал, что убийц ловят молча. Но так оно и случалось.
Что могло произойти? Семьи ждали в Праге, в маленьких городках, в деревнях. Ждали известий от него. От друга, которому они доверяли. В какой момент надежда перешла в отчаяние? А потом в ярость? И месть?
Неужели один из них догадался, приехал в Новый Свет и нашел Отшельника?
— Но почему он поселился здесь? — спросил агент Морен.
— А почему нет? — ответил вопросом Бовуар.
— Здесь большая чешская община. Если при нем были ворованные вещи, которые он взял у людей в Чехословакии, то разве не лучше ему было держаться от них подальше?
Они обращались к Гамашу, который слушал и думал. Потом он подался вперед и разложил перед собой фотографии резных скульптур. Он вгляделся в ту, на которой были изображены счастливые люди, строящие свой новый дом. Без молодого человека.
— Возможно, лжет не только Оливье, — сказал он, вставая. — Возможно, Отшельник приехал в Канаду не один. Может, у него были пособники.
— Которые все еще живут в Трех Соснах, — сказал Бовуар.
* * *
Ханна Парра убирала со стола после ланча. Она приготовила наваристый суп, и в доме стоял запах, который часто витал в доме ее матери в чешской деревне. Запах бульона, петрушки, лаврового листа, овощей с огорода.
Ее новый, сверкающий металлом и стеклом дом — как он не похож на деревянный домишко, в котором она выросла! Тот был наполнен прекрасными ароматами и привкусом страха. Страха привлечь внимание. Выделиться. Ее родители, ее тетушки, ее соседи — все они прежде жили комфортабельной конформистской жизнью. Боялись, что кто-то увидит их непохожесть, несмотря на ту тонкую пленку, что разделяла людей.
Но здесь все было прозрачным. Стоило им прилететь в Канаду, как она почувствовала необыкновенную легкость. Здесь никто не совал нос в чужие дела.
По крайней мере, так ей казалось. Сверкнувший солнечный зайчик привлек внимание Ханны, и ее рука застыла над мраморной столешницей кухонного стола. К дому направлялась машина.
* * *
Арман Гамаш некоторое время разглядывал стеклянно-металлический куб перед ним. Он читал отчеты о допросах семейства Парра, в которых было и описание дома, и тем не менее вид этого сооружения застал его врасплох.
Дом сверкал на солнце. Не ослеплял, но сиял так, будто находился в несколько ином мире. В мире света.
— Как красиво, — сказал Гамаш, у которого перехватило дыхание.
— Вы еще посмотрите, что там внутри.
— Пожалуй, так я и сделаю.
Гамаш кивнул, и вдвоем с Бовуаром они двинулись через двор.
Ханна Парра впустила их, взяла их куртки.
— Старший инспектор, рада вас видеть.
В ее голосе слышался небольшой акцент, впрочем, говорила она на прекрасном французском. Так говорят люди, которые не только выучили чужой язык, но и полюбили его. А каждый произнесенный ею слог свидетельствовал об этом. Гамаш знал, что язык неотделим от культуры. Что одно без другого вянет. Любовь к языку свидетельствовала об уважении к культуре.
Именно поэтому он и сам так хорошо выучил английский.
— Мы бы хотели поговорить и с вашим мужем и сыном. Если это возможно.
Его тон был очень мягок, но уже одна эта вежливость придавала вес его словам.
— Хэвок сейчас в лесу, но Рор здесь.
— А где в лесу, мадам? — спросил Бовуар.
Ханна слегка смутилась:
— Там, за домом. Заготавливает сушняк на зиму.
— Не могли бы вы его позвать? — сказал Бовуар.
От стараний быть вежливым голос Бовуара становился лишь еще более зловещим.
— Мы не знаем, где он, — раздался голос у них за спиной.
Гамаш и Бовуар повернулись и увидели Рора, который стоял в прихожей. Он был плечистый, коренастый и мощный. Руки его лежали на бедрах, локти были выставлены в стороны — он походил на загнанное в угол животное, которое пытается казаться крупнее, чем на самом деле.
— Тогда мы можем поговорить с вами, — сказал Гамаш.
Рор не шелохнулся.
— Прошу вас, пройдите в кухню, — сказала Ханна. — Там теплее.
Она провела их в дом, стрельнув на ходу в Рора предостерегающим взглядом.
В комнате было тепло от проникающих сюда солнечных лучей.
— Mais, c’est formidable,[84] — сказал Гамаш.
Из окна высотой от пола до потолка видно было поле, а за ним — лес, а вдали — церковь Святого Томаса в Трех Соснах. Парра словно жили на природе, потому что дом ничуть не вторгался в окружающую среду, а был ее частью. Это было неожиданно. И уж определенно необычно. Но не казалось чем-то чужеродным. Напротив, дом был здесь как нельзя на своем месте. Он выглядел идеально.
— Félicitations. — Он повернулся к Парра. — Удивительный дом. Вы, вероятно, долгое время вынашивали мечту построить его.
