Последний раз я говорил с ним по телефону в декабре. Ему уже 72, и все же ум у него по-прежнему необычайно живой. Он совершенно уверен, что холодная война отнюдь не закончилась. Когда рухнула советская империя, несомненно, произошла революция, во многом не менее драматичная, чем события 1917 года. Но, по мнению Джорджа, имело место лишь кратковременное отступление, кратковременное ослабление. И нынешнее развитие, как он считает, подтверждает его вывод, что Россия, набирая силу, будет предъявлять все более высокие требования к своему окружению. Я позволил себе написать ему несколько строк и попросил связаться с Вами. Если кто-то способен помочь Вам найти объяснение случившемуся с Луизой, то именно он. Надеюсь, Вы не в обиде, что я таким образом пытаюсь содействовать Вашим, как я понимаю, искренним усилиям. С уважением, Хокан фон Энке.
Валландер положил письмо на кухонный стол. Хорошо, конечно, что Хокан фон Энке изъявил желание помочь. Но письмо ему все же не понравилось. Снова вернулось ощущение, будто он что-то упускает. Перечитал письмо, медленно, как бы осторожно продвигаясь по минному полю. Письма надо истолковывать, однажды сказал Рюдберг. Необходимо знать, что делаешь, особенно если письмо может оказаться важным для расследования преступления. Но что можно истолковать здесь? Что написано, то и написано. Валландер перебрался от кухонного стола к компьютеру, зашел в Google, поискал имя Джордж Толбот. Таких нашлось несколько, но ни один не подходил. Просто чтобы долбануться головой в стену, добавил в поиск «CIA», сиречь «ЦРУ», и, к своему удивлению, получил Международную ассоциацию аккордеонистов. Но только не Центральное разведывательное управление.
Оставив компьютер, он измерил свой сахар и на сей раз остался не слишком доволен результатом — 10,2. Высоковат. Опять снебрежничал с приемом метформина и с инсулином. Ревизия холодильника показала, что в ближайшие дни необходимо пополнить запас лекарств.
Каждый день он принимал не меньше семи разных таблеток — от диабета, от давления и для снижения холестерина. Ему это не нравилось, ощущалось как поражение. Многие из его коллег вообще никаких лекарств не принимали, по крайней мере так они говорили. Рюдберг в свое время пренебрегал всеми химическими препаратами. Даже таблетками от головной боли, которая частенько его донимала. Каждый день мой организм наполняется массой химических веществ, о которых я, собственно, ничего не знаю, думал он. Я верю врачам и фармацевтическим компаниям, не подвергая сомнению то, что они мне прописывают.
Даже Линде он не рассказывал про все свои склянки. И про инъекции инсулина она тоже не знала. А поскольку она лазила в его холодильник, он спрятал лекарства за банками с манговым чатни,[30] к которым она никогда не прикасалась.
Он еще несколько раз перечитал письмо, так и не обнаружив ничего особенного. Ничего между строк Хокан фон Энке ему не сообщал.
Около семи неожиданно заявился ближайший сосед, Улофссон. Пахло от него комбикормом. Мужчина крупный, только беззубый, будто на самом деле хоккеист, а не сконский фермер. Пришел он по поводу клочка земли, который принадлежал Валландеру и никак не использовался, — нельзя ли его арендовать? Улофссон собирался подарить пони внучке на день рождения, и до следующего года ему нужно небольшое пастбище. Валландер конечно же сказал «да» и от денег наотрез отказался. Они и без того частенько выручают его с Юсси. Улофссон любил поговорить, и Валландер понял, что без чашки кофе он не уедет. Потолковали о погоде, о ветре, о сбежавших бычках. Улофссон принялся с любопытством расспрашивать о разных преступлениях, про которые читал в «Истадс аллеханда». Лишь около десяти он наконец оторвал свое грузное тело от стула и вышел к своему трактору. На прощание они скрепили рукопожатиями уговор насчет пастбища. Валландер до смерти устал, когда вернулся в дом. Письмо Хокана фон Энке все еще лежало на столе. Он снова начал читать, но на середине бросил. Зря он ищет то, чего там нет.
Ночью ему снился отец. Стоял посреди участка, который он предоставил Улофссону, и поглаживал свой мольберт, будто коня.
В начале восьмого, когда он только-только встал, зазвонил телефон. Кому, кроме Линды, подумал он, взбредет на ум звонить в такую рань, особенно сейчас, когда он в отпуске. Снял трубку.
— Кнут Валландер?
Голос был мужской. Шведский звучал безупречно, и все же Валландер уловил очень легкий акцент.
— Полагаю, вы Джордж Толбот, — сказал Валландер. — Я ожидал вашего звонка.
— Давай на «ты». Я — Джордж, ты — Кнут.
— Не Кнут. Курт.
— Курт. Курт Валландер. Вечно я путаю имена. Когда ты приедешь?
Вопрос удивил Валландера. Любопытно, что Хокан фон Энке написал Толботу?
— Вообще-то я в Берлин не собирался. Только вчера получил письмо, из которого узнал о твоем существовании.
— Хокан написал, что ты готов приехать сюда.
— А почему ты не приедешь в Сконе?
— У меня нет водительских прав. А самолет и поезд наводят скуку.
Американец без водительских прав, подумал Валландер. Похоже, весьма странный человек.
— Пожалуй, я могу тебе помочь, — продолжал Джордж Толбот. — Я знал Луизу. Так же хорошо, как Хокана. Вдобавок она дружила с моей женой Мерилин. Они часто встречались, пили чай. После Мерилин рассказывала, о чем они говорили.
— И о чем же?
— Луиза почти всегда говорила о политике. Мерилин политика интересовала куда меньше. Но она вежливо слушала.
Валландер наморщил лоб. А ведь Ханс утверждал обратное? Что мать никогда о политике не говорила, разве что в коротких, фрагментарных разговорах с мужем?
Его вдруг позабавила мысль наведаться к Джорджу Толботу в Берлин. После краха Восточной Германии ему не доводилось там бывать. А вот в середине 1980-х он дважды ездил в Восточный Берлин с Линдой, которая тогда увлекалась театром и очень хотела побывать в «Берлинском ансамбле».[31] До сих пор он с неприятным ощущением вспоминал, как восточногерманские пограничники среди ночи распахнули дверь купе и потребовали предъявить паспорт. Оба раза они жили в гостинице на Александерплац. Валландер все время чувствовал себя там не в своей тарелке.
— Что ж, пожалуй, я не прочь приехать к тебе. Поеду на машине.
— Остановишься у меня, — сказал Джордж Толбот. — У меня квартира в Шёнеберге. Когда тебя ждать?
— А когда удобно?
— Я вдовец. Когда удобно тебе, тогда и мне.
— Послезавтра?
— Я дам тебе свой телефон. Позвони, когда будешь подъезжать к Берлину, и я поработаю у тебя штурманом по городу. Ты что предпочитаешь — рыбу или мясо?
— И то и другое.
— Вино?
— Красное.
— Тогда я знаю все, что нужно. Ручка есть?
Валландер записал телефон на полях Хоканова письма.
— Жду, — сказал Джордж Толбот. — Если я правильно понял, твоя дочь замужем за молодым Хансом фон Энке?
— Не вполне. У них есть дочка, Клара. Но они еще не поженились.
— Привези фотографию внучки, ладно?
Разговор закончился. Фотографии Клары висели в доме повсюду. Валландер снял со стены кухни две из них, положил на стол, рядом с загранпаспортом. Сел завтракать, одновременно штудируя атлас: далеко ли до Берлина, если ехать от парома в Заснице. Звонок в треллеборгское паромное пароходство обеспечил его расписанием рейсов. Он все записал, радуясь предстоящему путешествию. Это лето запомнится мне массой автомобильных поездок, думал он. Точь-в-точь как когда Линда была маленькая и в мой отпуск мы ездили в Данию, а еще на Готланд и один раз даже в Хаммерфест на севере Норвегии.
23 июля он сел в машину и по прибрежному шоссе направился в Треллеборг — к парому и континенту. Линде он сказал только, что хочет на несколько дней съездить в Берлин. Она не стала задавать недоверчивых вопросов, сказала всего лишь, что завидует ему. По телевизору он узнал, что в Берлине и в Центральной Европе стоит рекордная жара.
Он решил не ехать сразу в Берлин. Где-нибудь по дороге свернет с шоссе, заночует в небольшой гостинице. Спешить некуда.
Пообедал Валландер на пароме, за одним столиком с говорливым шофером-дальнобойщиком, который сообщил, что везет в Дрезден несколько тонн собачьего корма.
— А зачем немецким собакам шведский корм? — спросил Валландер.
— Может, оно вроде как и чудно. Так ведь у нас свободный рынок, верно?
Валландер вышел на палубу. Он понимал, почему люди выбирают работу на кораблях. Как Хокан фон Энке, хотя тот много времени провел под водой. Отчего люди становятся командирами подводных лодок? — думал он. С другой стороны, многие наверняка задаются вопросом, отчего люди идут в полицейские. По крайней мере, мой отец.
Выехав из Засница, он завернул на автостоянку, сменил рубашку, надел шорты и сандалии. На мгновение радостно подумал, что может остановиться где захочет, жить где захочет, обедать где захочет. Вот так выглядит свобода — при этой высокопарной мысли он улыбнулся. Пожилой полицейский бродяжит, отпустил себя на волю.
