Как ни грустно в этом признаваться, убийство в доме Соловьева обещало остаться «висяком». Убийца известен, а преступление считается нераскрытым. Вот такие парадоксы следственно-оперативной жизни…
Зато благодаря работе, проделанной в ходе раскрытия этого преступления, выявились факты и обстоятельства, совершенно по-иному освещающие жизнь Владимира Александровича Соловьева. Ибо один из десяти студентов-вечерников, кому предположительно принадлежала случайно найденная шпаргалка по криминологии, был не кем иным, как двоюродным братом некоего Мешкова, состоящего в штате издательства «Шерхан» и более известного как Вовчик, личный телохранитель Кирилла Есипова. Кузен Мешкова, Георгий Шикеринец, в вечернее время учился в юридическом вузе, а в дневное служил в должности милиционера полка патрульно-постовой службы. Личное дело его хранилось в ГУВД, и достаточно было одного взгляда на написанную им собственноручно автобиографию, чтобы утвердиться в подозрениях о том, чьей рукой была написана злополучная шпаргалка. Конечно, взгляд оперативника – не источник доказательств, и автобиография Георгия Шикеринца была изъята из дела и направлена на экспертизу вместе с клочками бумаги, на которых записаны отрывочные фразы о статистике и предмете криминологии. Эксперты скорого ответа не обещали, впрочем, как и всегда, но особой спешки и не было.
– Каким образом я, по-твоему, должен посылать это на экспертизу? – спросил Настю следователь городской прокуратуры Ольшанский. – В рамках какого уголовного дела?
Вопрос был закономерным. Для того чтобы эксперты могли работать, нужно было возбужденное уголовное дело. А ведь никакого дела по факту нападения на Соловьева не было ни два года назад, ни сейчас. И как его возбудить, это дело, если сам Соловьев молчит, как воды в рот набрал, и не желает вступать ни в какие разговоры о причинах своей внезапной тяжкой болезни?
– Ну, давайте проведем экспертизу в рамках дела об убийстве Собликовой и Коренева, – предложила Настя. – Ведь по делу точно установлено, что Собликова с помощью Коренева пыталась что-то найти в архиве Соловьева. Мало ли что я придумала насчет информационного письма с предложением тиражей. А может, искали вовсе не письмо, а как раз шпаргалку. В конце концов, передо мной стояла задача найти среди бумаг Соловьева посторонние документы, которые могли стать объектом поисков для Собликовой и издателей. Я вам нашла два документа. И идет проверочная работа по обоим.
– Анастасия, врать нехорошо, – строго произнес Ольшанский.
– Почему врать-то? – искренне возмутилась Настя. – Ничего не врать. Мы отрабатываем все возможные версии, обычное дело. А если вас что-то смущает, я вам скажу еще больше. Юрка Коротков выехал в тот город, где погибла жена Соловьева. Уж по факту ее смерти дело точно есть, хотя и приостановленное, поскольку убийство не раскрыто.
– Но то дело и находится в ведении того города. Как же я могу своей властью в него лезть? Не дело ты говоришь, Каменская.
– А если из этого города к вам поступит официальный запрос? Если Юрка сумеет добиться, чтобы расследование возобновили?
– Тогда другое дело, – согласился следователь. – А у тебя такие серьезные основания полагать, что и к болезни Соловьева, и к смерти его жены приложили руку шерхановцы?
– Серьезные, – кивнула она. – Гордеев правильно сказал, когда два однотипных события случаются уж очень вовремя, это обычно дурно попахивает. Соловьев собрался разводиться, вступать в новый брак и уезжать со второй супругой за границу. Гибель жены эти планы нарушила, потому что он не мог оставить здесь пятнадцатилетнего сына одного. Потом, два с половиной года назад, он снова собрался уезжать, на этот раз ему предложили пятилетний контракт за рубежом с перспективой впоследствии остаться там насовсем. И тут очень кстати делается эта таинственная болезнь, от которой у него ноги не ходят. Врач со «Скорой помощи» утверждает, что его, избитого, привезли в больницу прямо с улицы. Издатели, корча трагическую мину, поют нам песни о том, что это случилось на нервной почве, что Владимир Александрович не смог оправиться после трагической смерти жены, а тут еще и сын от рук отбился и связался с дурной компанией. А сам Соловьев вообще ничего не говорит. Но знаете, что самое любопытное?
– Что же, интересно знать?
– А то, что Соловьев, как бы трудно ему ни было, наотрез отказывается жить вместе с сыном. Видеть его не хочет и говорить о нем тоже не хочет. И меня это наводит на вполне определенные мысли.
– Да, Анастасия, мыслей у тебя, я смотрю, навалом, – усмехнулся Ольшанский. – Ну давай, излагай.
– Похоже, он уверен в том, что к избиению причастен его сын. Тогда понятно, почему он сделал все, чтобы дело не дошло до милиции. И точно так же понятно, почему он видеть его не хочет. Пожалел, родная кровь все-таки, но простить не смог.
– Чего-то ты накрутила, по-моему, – поморщился следователь. – Уж больно сложно.
– Ну, Константин Михайлович, было бы просто – давно бы уже все наружу выплыло, – возразила Настя.– И потом, хоть и сложно, я согласна, зато в такой постановке вопроса все концы сходятся. Мне бы, конечно, такой разворот событий и в голову не пришел, если бы я не узнала, как сильно зависит эта шайка-лейка от Соловьева, от его присутствия здесь, в России, в Москве. Ведь именно на нем все завязано, вы поймите. Он сделал из безграмотного графомана Накахары знаменитого писателя Отори Митио. И рвущийся к мировой славе Митио щедро отстегивает тем, кто ему эту малину устроил. Он-то как раз человек если и не кристально честный, то благородный и в чем-то даже порядочный. Откуда ему знать, что его деньги не доходят до того, чьими усилиями он превратился в настоящего писателя? Не будет Соловьева – не будет новых романов сначала Накахары, а потом и Митио. Ведь заменить одного переводчика на другого уже невозможно. Это им с Соловьевым так повезло, спокойный интеллигентный человек, он переписывает творения, переводя их с японского, и слишком многого за это не требует, он самореализуется в этой работе и вполне счастлив. И потом, он ведет замкнутый образ жизни, нигде почти не бывает и мало с кем общается. То есть шансы, что вскроется истина, достаточно малы. Он ведь даже «левые» тиражи русских изданий не отслеживает. А другой переводчик может оказаться куда более зубастым и когтистым, с ним и контрафактные тиражи не пройдут, и про Отори Митио он в два счета узнает. И хорошо, если только свою долю потребует. А то ведь может и разоблачением пригрозить. Но главное даже не в этом. У Соловьева есть свой литературный стиль, неповторимый, своеобразный. Этот стиль и сделал популярного писателя Митио. Никакой другой переводчик этого не сможет повторить, даже если у него будет талант и он в принципе сможет из полуграмотного лепета сделать настоящую книгу. «Шерхан» скупил у японца оптом по бросовой цене все рукописи, а Соловьев обработал только половину. При этом наш зарубежный автор из Страны восходящего солнца не остановился, он продолжает писать, и предполагается, что Соловьев до конца жизни или, во всяком случае, еще много лет будет обеспечивать «Шерхану» красивую жизнь. Представляете, каких заработков они все лишатся, если Соловьев сорвется с крючка и уедет за границу? Или просто по каким-то причинам перестанет с ними сотрудничать? Это же для них полная катастрофа.
– Красиво рассказываешь, – задумчиво покивал головой Ольшанский. – Но уж очень неправдоподобно. Что-то нам с тобой в последнее время на писателей везет, не находишь? Раньше все спекулянты золотом-бриллиантами попадались да контрабандисты, перевозящие оружие и наркотики. А теперь писатели.
– Ничего удивительного, – пожала плечами Настя. – Где большие деньги – там и преступления. Раньше на литературе больших денег не делали, потому и мы с вами этим не занимались. А теперь развлекательная продукция дает такие прибыли, что только диву даешься. Пока мы только писателями занимались, а завтра нам еще трупы вокруг кинобизнеса подбросят. Телевидение свое громкое слово уже сказало, только за два последних года было несколько убийств вокруг рекламных дел. Вы же с телевизионщиками в прекрасные годы застоя тоже небось дела не имели.
– Это точно. Ладно, Каменская, уговорила ты меня. Сделаю вид, что твоя шпаргалка из одной оперы с информационным письмом. Возьму грех на душу, пошлю на экспертизу. Ты есть не хочешь случайно?
– Случайно хочу, – засмеялась Настя. – Ужасно. А что у вас есть интересного?
– Сам не знаю. Нина мне что-то с собой завернула, я и не посмотрел. Но пахнет из портфеля вкусно.
Он достал довольно солидный пакет, и по небольшому неуютному кабинету мгновенно разлился упоительный запах свинины, запеченной со специями. Ольшанский достал из стола нож и тарелку, нарезал толстыми ломтями хлеб.
– Угощайся. Выпить хочешь?
