Машина миновала чахлый сквер, незаметно перешедший в кладбище, фабрику кожаных изделий — вход окружали тележки с ворохом сумочек, казакинов и дубленок с вышивкой — и въехала в жилой, окраинный район города. Здесь улицы были чуть шире, пыли — меньше, поэтому жара ощущалась не так сильно. По обе стороны улицы тянулись высокие стены с дверями и воротами, ведущими во внутренние дворы.
— Где же без карты мы найдем в этом муравейнике дом Кемалей? — спросила Изабелла и, не дожидаясь ответа, добавила: — Придется поспрашивать у аборигенов. Не уверена, что это поможет.
Обратившись к нескольким прохожим по-английски, Андрей понял всю бесполезность своих попыток найти с ними общий язык.
— Лучше нам сразу обратиться в полицию, — сделала вывод Хартвуд. — Без их помощи мы здесь вряд ли добьемся чего-нибудь путного. Даже если найдем нужную улицу.
Слово «полиция» первый же проходивший мимо мальчик прекрасно понял и жестами объяснил, как туда добраться. Это оказалось совсем близко.
Когда Изабелла и Андрей вошли в помещение полицейского участка, им показалось, что попали из Турции если не в другой мир, то по крайней мере в другую страну. Благодаря работающим вентиляторам здесь был почти прохладный воздух. Мужчины в форме спокойно разговаривали по-английски. Европейцев принял начальник участка — толстый высокий человек с маслянистыми глазками. Выслушав их просьбу, он мигом вызвал одного из подчиненных — капитана по имени Орхан. Несколько чопорно представив его гостям, начальник сказал:
— Наши уважаемые иностранные коллеги приехали по делу погибшего Мустафы Кемаля. Они хотят выяснить нужные подробности у его родственников. Ты проводи их в дом Кемалей и побудь там с ними, помоги ориентироваться, объясни все, что потребуется.
Капитан Орхан понятливо кивнул:
— Когда вы желаете, господа, навестить семейство Кемаль?
— Мы думали сделать это прямо сейчас.
— То есть вы не собираетесь отдохнуть с дороги, попить кофе, перекусить?
— Нет, мы не устали, — ответила Хартвуд. — Поедим позже. Дом Кемалей находится далеко отсюда?
— Близко. У нас тут все близко.
— Можно дойти пешком?
— Можно и пешком, — улыбнулся капитан. — Но мы поедем на машине. Так будет проще.
Он был настолько вежлив, что, казалось, вот-вот сделает книксен.
Чтобы не тратить времени на объяснение дороги, капитан сам сел за руль прокатного «Мицубиси», и через пять минут машина, изрядно перед этим пропетляв по узким кривым улочкам, остановилась возле каменного одноэтажного дома, напротив калитки, выкрашенной синей краской. Орхан нажал кнопку звонка, и через несколько минут металлическая калитка открылась. Перед ними стоял высокий худощавый старик в сине-черном халате и белой тюбетейке.
Орхан вежливо поговорил с ним по-турецки, после чего старик с некоторой опаской посторонился, пропуская гостей.
— Идемте под навес, — сказал капитан, — посидим в тени, попьем кофе.
Сыщикам сразу припомнились рассказы Кемаля коллегам о слепом отце. Хартвуд даже уточнила у полицейского, это ли отец Мустафы. Оказалось, да. Значит, товарищам по работе сынок врал самым наглым образом. Зачем? Чтобы вызвать жалость?
Вся компания гуськом направилась по каменистой дорожке в противоположный угол двора. Дом, судя по всему, был довольно зажиточный, во всяком случае по местным масштабам. Когда Изабелла и Андрей проезжали по городу, им на глаза попадалось много домиков более скромного вида. Земля вокруг цветочных клумб здесь была аккуратно выложена кафельной плиткой; угол, где расположились хозяин и гости, застелен безбрежным ковром; на низких табуретах лежали новенькие ковровые подушки.
До какого-то момента старый Кемаль был спокоен и радушен. Вызвав из дома внука, мальчика лет пятнадцати, он велел ему приготовить кофе. Приказ деда тот выполнил быстро и хорошо. Сначала принес на стол тарелку халвы, а потом очень маленькие цилиндрические чашечки ароматного — с кориандром — кофе.
Однако на вопросы гостей старик отвечать явно не хотел, говорил, что после гибели сына он плохо соображает, в голове мысли только о его бедном Мустафе, никаких других нет. Его бесполезно спрашивать. Офицер переводил слова аксакала бесстрастным тоном, однако сыщики в первую очередь прислушивались к интонации самого говорящего — она тоже казалась равнодушной, не подверженной большим, вполне объяснимым в подобной ситуации эмоциям.
— Если вам трудно, можем мы тогда поговорить с вдовой вашего сына? — поинтересовался Корешков.
— О, нет, это исключено. Она сейчас к чужим не выходит. Траур. Да и что она скажет? Что вы хотите узнать?
Изабелла повторила то, что уже говорила несколько минут назад:
— Как и все пассажиры разбившегося самолета, ваш Мустафа тоже был застрахован. Вы знаете, что такое страховка?
— Первый раз слышу.
— Это своеобразная денежная компенсация родственникам погибших. Насколько нам известно, ваша семья уже заявила о своих обоснованных притязаниях на получение страховки. Вам что-нибудь об этом известно?
— Нет. И жена Мустафы тоже ничего про это не знает. Такими делами занимается только Сафар, мой старший сын. Я ничего не знаю и не хочу знать. Я старый человек, вырастил двух сыновей, теперь могу отдыхать.
— А можем мы поговорить с Сафаром? — не унимался Андрей. Он вспомнил, что Мустафа говорил про младшего брата, а отец называет того старшим. — Можем?
— Конечно, можете. Сколько душе угодно. Только его сейчас нет дома.
— Скажите, пожалуйста, как с ним связаться?
— Его вообще нет в Текирдаге, он поехал по делам в Стамбул.
— Мы хотим договориться о встрече на другой день.
— Так вы оставьте телефон. Сын вам позвонит.
Изабелла предложила:
— Давайте позвоним ему прямо сейчас. Зачем откладывать.
— Я не могу ему позвонить, — сообщил старик. Впервые в его тоне проскользнуло беспокойство.
— Почему?
— В доме нет телефона. У нас тут никогда не было телефона.
От такого откровенного вранья европейцы опешили.
— Неужели у вас нет даже мобильного? — только и сумела спросить Хартвуд, с трудом сдерживая иронию.
— Я вообще не пользуюсь мобильным телефоном. И никогда не пользовался. — Слова старика прозвучали очень напыщенно и гордо. — Мне сказали, что от него случаются опухоли в мозгу.
— У нас есть телефоны. Давайте мы, чтобы не рисковать вашим здоровьем, позвоним сами.
— Я не знаю его номера.
Изабелла и Андрей понимающе переглянулись.
Обоим стало ясно, что продолжать этот абсурдный разговор не имеет смысла. Здесь они ничего не добьются, только напрасно потратят время. Видимо, все Кемали при случае любят приврать.
Первым поднялся со своего места Андрей:
— Простите, что побеспокоили вас, господин Кемаль. Мы сочувствуем вашему горю. Примите соболезнования.
— На все воля Аллаха, — кивнул старик, выслушав перевод.
Хартвуд, Корешков и капитан полиции направились к выходу на улицу. Хозяин дома провожал их до самой калитки. Он отпер ее, а вслед за ними закрыл с громким лязгом.
Начинало смеркаться. На город опускалась душная летняя ночь. На смену дневному оживлению приходила вечерняя расслабленность. Казалось, она уже зримо витает в воздухе, без смущения отвоевывая для себя все большее пространство.
— Чем могу быть полезен, господа? — спросил Орхан.
Они попросили показать им ближайшую гостиницу.
Он опять усадил их машину, которая через две минуты остановилась возле трехэтажного каменного здания напротив мечети. По обе стороны входных дверей были вертикальные светящиеся надписи на турецком и английском языках «Аль Нахиль». Встретивший их в холле мужчина в светлых брюках и рубашке с короткими рукавами оказался владельцем гостиницы и одновременно исполнял обязанности портье. Не переставая расточать приветливые улыбки новым постояльцам, он завел оживленную беседу с капитаном.
— Он говорит, что в европейском понимании этого слова одноместных номеров нет, — объяснил Орхан. — Есть большая комната, разделенная перегородкой на две части. Если это вас устроит…
— Прекрасный вариант, — кивнул Андрей, не спрашивая Изабеллу. Та посмотрела на него с деланным возмущением, однако ничего не сказала.
Позади гостиницы имелась маленькая автомобильная стоянка, куда Орхан загнал прокатный «Мицубиси». Он же помог принести дорожную сумку Изабеллы, после чего распрощался, оставив свою визитку:
— Можете звонить мне в любое время дня и ночи.
Номер на втором этаже представлял собой большую комнату, разделенную на две части деревянной резной перегородкой, примерно на метр не достигавшей потолка. Скорее, она выполняла роль ширмы. По обе стороны ее висели кашпо с искусственными цветами. В одной части стояла широкая кровать, в другой — диван и тумба с телевизором. Окна были наглухо закрыты резными ставнями. Верхнего света не было, горели бра и настольная лампа. Слышался неизменный шелест кондиционера.
