Многие его знакомые хоть раз, да пытались поймать удачу в игре. Для большинства из них призыв крупье: «Делайте ваши ставки, господа!» – оказался лишь эпизодом. Но не для него!
Когда – а это случалось не так уж редко! – ему начинала «переть фишка», Валерий уговаривал себя: «Остановись. Не искушай судьбу. Вот сейчас выиграешь эти сто баксов, и хватит, прекращай немедленно. Ты свой план выполнишь, а сейчас не социализм, чтобы к перевыполнению стремиться. Забирай деньги, и в бар! Но не в этот, который на первом этаже, а в другой, подальше отсюда. Беги, уноси ноги, дур-рак!»
Нет! Не шли ноги, хоть тресни.
Как-то раз Егоров по совету товарища по несчастью – у него появились обширные знакомства в игорных кругах – такого же фанатика и мученика рулетки, в разгар зимы уехал на месяц к другу на дачу. Белоед тогда очень удивился, но просьбу Валерия выполнил – отпустил, не расспрашивая о причинах.
Егоров изнурял себя ежедневными десяти-пятнадцатикилометровыми лыжными кроссами, обливался холодной водой утром и перед сном, пачками, горстями лопал антидепрессанты и седативные препараты. Читал любимые книги.
Помогло. После этого он целых пять месяцев не подходил к казино. Но как-то раз тот самый человек, с которым он расстался полчаса назад, хитрым способом заманил его в игорный зал. Откуда ему стало известно о страсти Валерия? Ведь Егоров был так осторожен! Никто в «Русском зодчем» не догадывался о его «романе» с рулеткой, но этот страшный человек со змеиными глазами… О! Ему многое было известно…
Егоров не удержался. Сумасшествие азарта охватило его с новой силой. Он крупно проигрался раз, другой… Срочно потребовались деньги, причем немалые. И случилось то, что рано или поздно должно было случиться: Егоров начал «заимствовать на время» все более крупные суммы из бюджета «Русского зодчего». Его положение главного бухгалтера, его опыт и профессиональная хватка, казалось бы, гарантировали: все будет шито-крыто, никто ничего не заметит.
Но это только казалось! Человек со змеиными глазами давно и пристально следил за Егоровым и заметил… А, заметив, сдавил Валерия холодными удавьими кольцами.
Валерий круто вывернул руль, перестраиваясь в другой ряд. Дворники сметали с ветрового стекла «шестерки» мелкие, по-весеннему мокрые снежинки. Егоров вновь горько ухмыльнулся, вспоминая детали недавнего разговора.
Хозяин особняка, встретивший его в холле первого этажа, был преисполнен любезности, но не скрывал своего удивления визитом Егорова. Только Валерий-то знал цену этому удивлению и всю степень его наигранности.
– Ты, кажется, хотел меня видеть, мой мальчик? – В его голосе прозвучал явственный оттенок иронии. – Позвонил вчера, говорил таким нервным, возбужденным тоном… Ну, изволь, я тебя слушаю.
– Слово «хотел» тут совершенно не подходит, – с кривой усмешкой ответил Егоров. – Встреча с вами мне удовольствия не доставит, как бы не наоборот. Но – что поделаешь – она необходима. И прекратите называть меня мальчиком!
– О-о! Показываешь зубки… И ведь не боишься старичка… Да ты проходи, садись в кресло, я тебя хорошим кофе напою. Коньяк не предлагаю, раз ты за рулем. Что там новенького у Степана Владимировича?
– А то вы не знаете, – огрызнулся Валерий. – Новенького… «Русскому зодчему» каюк. МАМСФ – тем более кранты. Чего уж теперь – вы своего добились.
– Не без твоей помощи, не так ли? – Вид у него был, как у сытого кота, которого хозяйка чешет за ухом. Вот-вот замурлычет. Только глаза… Ох, какие нехорошие глаза были у владельца особняка! Так глядят поверх прицельной планки, когда палец уже мягонько тянет спусковой крючок. – Ты ведь не из-под палки или пистолета мне… гм-м!.. помогал, чуть ли не радостно подвизгивая. Разве я не убедил тебя в своей правоте?
– Радостно?! Уж лучше б из-под палки! От боли я визжал. И от ужаса безысходности. Да о какой правоте может идти речь?! Это с вашими-то… методами! Но выбор средств давления у вас всегда был широкий. Я за эти два года прекрасно разобрался в вашем образе мысли, в вашей излюбленной тактике. Ведь как вы рассуждаете? Если переубедить нужного вам человека, заполучить его в свою команду добровольно окажется невозможным, то стоит попробовать подкупить его. Если не получится и это, то придется применить шантаж. Вот со мной вы его и применили. – Пальцы Егорова сжались в кулаки так, что даже кожа на суставах побелела. Затем разжались… – А потом согласно известному наблюдению: «Коготок увяз – всей птичке пропасть…» Но я вам не птичка, и теперь говорю: «Хватит!» И так мне из-за вас светит после смерти путь в самый последний круг ада.
– Это где предатели, да? Ну зачем же ты, Валера, так строго себя судишь! Да и… стоит ли того Белоед? Он же замшелость, реликтовое животное с допотопными принципами. Вот что, давай-ка все же выпьем по рюмочке «Ахтамара», успокоимся, и ты меня выслушаешь. Если мое предложение придется тебе не по вкусу… Ну что ж! Разойдемся мирно, как цивилизованные люди. Ты заходи, заходи… Не стесняйся!
В глазах столь любезного хозяина особнячка мелькнула мгновенная холодная искра. Но Валерий Егоров ее не заметил. Он решал: согласиться на приглашение и выслушать то, что ему хотят предложить? Или уехать прямо сейчас? Лучше бы второе, но… Все же любопытно. Егоров кивнул и шагнул к лестнице, ведущей на второй этаж, в гостиную.
Но нет! Не получилось у них разговора. Егорова не оставляло ощущение, что его собеседник просто играет им, как кошка полузадушенной мышью, получая удовольствие от мучений жертвы. Это, кстати, очень хорошо укладывалось в его представления о человеке с глазами удава. Доходили до Валерия кое-какие слухи…
– Итак, работать со мной и на меня, ты, мальчик мой, не хочешь, – подытожил хозяин. Голос его сделался вкрадчиво-ядовитым. – А почему? Чем я так тебе не нравлюсь, а? Мы ведь, хм-м… в некотором роде партнеры уже два года, неужели это ничего для тебя не значит?
– Еще как значит! – Егорову надоело переливать из пустого в порожнее. Пора было заканчивать этот тяжелый и ненужный разговор. – Например, то значит, что эти два года я, благодаря вам, ходил по тонкой жердочке над пропастью. Без страховки. Но больше я так рисковать не намерен. И купаться в помоях – тоже. Поэтому… И учтите: у меня тоже есть чем прижать вас в случае необходимости. Причем не только сведениями о вашей лихой деятельности на строительной ниве, но и некоторыми небезобидными деталями вашей, скажем так, личной жизни. К пламенным поклонникам маркиза Донатьена Франсуа де Сада в России относятся не слишком тепло. Вы поняли меня? Вижу, что поняли. Так вот, не вынуждайте меня перейти к ответным действиям! Дайте, наконец, дышать свободно.
– По-онял я твой намек… – Вновь злая холодная искра мгновенно промелькнула в его взгляде. – Кстати, страховка на той самой жердочке у тебя была. Ты уцелел потому, что топил других. Ага, именно в помоях, ты тоже правильно меня понял. Теперь, значит, когда все кончено, потянуло на белые одежды? Ну-ну… Ах, если бы ты только знал, мой мальчик, какую глупость делаешь сейчас!
Егоров притормозил перед светофором. Ну и куда сейчас? Поворачивать на Малую Дмитровку? Нет, в контору он не поедет. Там и без него разберутся. Никого он сейчас видеть не хочет и не может, в особенности Белоеда. Смотреть сейчас в глаза Степана Владимировича, когда только что, под воздействием недавней встречи, со дна души Валерия поднялась вся муть и грязь двух последних лет, он не в силах. Завтра… Когда успокоится немного. А сейчас – домой. Отлежаться, подумать, до конца осознать, что ошейник больше не сдавливает горло, что гнилые корни давно сломанного зуба наконец удалены. Может быть, теперь начнется выздоровление? Валерий повернул налево, к Гагаринской площади.
Тоненькая биметаллическая пластинка, точь-в-точь такая же, как в самых обычных комнатных термометрах, испытывала сейчас два противоположных воздействия. Снизу пластинку обдувал холодный мартовский воздух, а сверху все больше прогревало тепло работающего двигателя «шестерки». Второе воздействие в конце концов пересилило: пластинка, в полном соответствии с законами физики, слегка изогнулась.
И замкнула контакт простейшей электрической цепи с одной батарейкой. Этого хватило. Более чем!
Бело-голубая струя термитного пламени за неуловимый миг прожгла тонкий стальной лист кузова «шестерки» точно под водительским сиденьем. Валерий успел чисто рефлекторно нажать на тормоз, и проколотая огненной иглой машина, визжа покрышками по мокрому асфальту, юзом отлетела к обочине, где замерла, завалившись чуть набок и продолжая по инерции вращать свободным правым передним колесом. Больше Егоров не успел ничего – даже удивиться, даже почувствовать боль. Какая тут боль, когда снизу, через испаряющийся поролон сиденья, в тебя бьет яростный поток раскаленных до трех тысяч градусов газов! Смерть его была мгновенной.
