А хорошо просто так стоять и курить, прокручивая в памяти прожитый день. А он какой-то странный был. Вдруг начал домогаться и звать поужинать бывший начальник отдела Комаров. Предложение это просто сразило Игоря, а Борис Логунов, сидевший у него в кабинете, минут десять хохотал.
Всем московским сыщикам была известна феноменальная жадность Комарова. Он на работе даже костюмы носил, пошитые из форменного материала. И тут на тебе. Зовет ужинать в «Узбекистан». Главное, звонил настойчиво, несколько раз.
С семнадцати до двадцати допрашивал Тохадзе, так Комаров раза четыре звонил.
А потом Борис довез Игоря до ресторана на своем «Запорожце», на прощание они выкурили по сигарете.
И уехал Логунов в маленькой машине, и начался этот, какой-то рваный пугающий вечер.
…Все было странно и непривычно: богатый стол, роскошный костюм Комарова, а главное — его слова, так не вяжущиеся с тем, о чем он говорил еще месяц назад.
Комаров наливал дорогой коньяк в фужеры и пил его жадно, как воду.
— Ты, Корнеев, счастья своего не знаешь. Ты за Громова держись. Борис Павлович знаешь какой человек… То-то, ты не знаешь. Когда меня уволили, он позвонил, к себе домой позвал. В «Интурист» устроил. Понял. Да я раньше, когда в милиции этой бегал, даже не знал, что такая жизнь есть.
Комаров пил, хвалил Громова, совал Игорю дорогие фирменные сигареты.
И этот ресторан и пьяный Комаров, и, главное, разговор этот непонятный, вызвали в Игоре чувство настороженности и неосознанной опасности. Почему, как могло возникнуть это чувство?
Хороший стол, веселые люди вокруг, человек, которого Корнеев знал пятнадцать лет. Но вдруг Игорю все стало подозрительно: и марочный коньяк и богатая закуска, и пьяный Комаров.
Игорь не пил, а Комаров не обращал внимания на это, ему словно надо было выговориться кому-то, словно оправдаться в чем-то перед Игорем.
Потом к их столу подсел какой-то роскошно одетый грузин, который все время лез обниматься и говорил о дружбе.
Комаров же исчез, словно растворился, в дымном ресторанном воздухе. Игорю надоел грузин, его разговоры о дружбе и благодарности, и он покинул зал…
Действительно странный день. Тревожное чувство не оставляло Игоря все время, пока он поднимался на лифте.
Свет на площадке, как всегда, не горел и Корнеев решил сам сменить лампочку, прямо сейчас же.
Он открыл дверь квартиры и увидел Клавдию Степановну, стоящую на пороге комнаты.
— Ну, славу богу, явился, — она вышла в коридор, — а то тебя человек дожидался.
— Какой человек?
— Да грузинец, говорил, твой друг.
— А что же он мне на работу не позвонил?
— Звонил он тебе, часов в восемь, а тебя не было. Есть будешь?
— Пока нет, — ответил машинально Корнеев, и внезапно исчезло чувство тревоги, переполнявшее его. Сразу, начисто. Он точно помнил, что с восемнадцати до двадцати одного никуда не выходил из кабинета. Даже если бы захотел выйти, то не смог бы, потому что сидел перед ним на стуле арестованный Тохадзе.
— Он, — продолжала соседка, — больно убивался, что тебя дома нет. Посылку тебе привез.
— Какую посылку?
— Да в сумке она у него была, в черной.
— А где посылка?
— Ну, он попросился, я ему твою комнату открыла, он вошел и вышел обратно. Спасибо, мол, мамаша, и ушел.
— Клавдия Степановна, он с сумкой ушел?
— С пустой.
— Точно.
— Ну а как же?
Игорь толкнул дверь и вошел в свою комнату. Значит, здесь был человек и что-то спрятал. Что же? И вновь чувство тревоги забилось, запульсировало в нем.
Корнеев подошел к телефону и набрал номер.
— Дежурный по городу подполковник Зайцев.
— Владимир Павлович, Корнеев беспокоит.
— Привет, Игорь, что у тебя?
— Сегодня между 19 и 20 мою квартиру посетил неизвестный человек и оставил в комнате какой-то сверток.
— Да ты что, Игорек? — Корнеев почувствовал, как голос Зайцева зазвенел. — Да ты что?
— Владимир Павлович, я не шучу, примите сообщение и пришлите людей.
— Давай, — голос дежурного стал привычно сух.
— Сегодня, по словам моей соседки Клавдии Степановны Проскуряковой, между 19 и 20 в моей квартире находился неизвестный человек, предположительно грузин, который оставил в моей комнате сверток. В связи с тем, что мною ведется оперативная разработка грабителя Нугзара Тохадзе, считаю, что визит неизвестного связан с этим делом.
— Высылаю группу. Жди, — заключил дежурный и повесил трубку.
— В чем он был одет, Клавдия Степановна, — спросил Игорь.
— В костюме. Костюм голубой такой, с отливом стальным. Она продолжала говорить что-то еще, но Игорь не слушал ее. Он сел на стул, закурил и еще раз подивился странному чувству опасности, возникшему в нем впервые.
Грузин в ресторане был одет в точно такой же костюм. Потом приехала группа, появились понятые.
Из шкафа достали три бутылки марочного коньяка «Тбилиси», в диване между стенкой и подушкой лежала пачка денег, пятьсот рублей и кинжал старинной работы с гравировкой: «Ты стал нашим братом, Игорь. Семья Тохадзе!»
«Волга» Тохадзе въехала на улицу Островского. Рядом с Гурамом сидел Кравцов, сзади еще двое.
Кравцов первый увидел РАФик городской опергруппы.
— Стой! — крикнул он. — Стой! Тохадзе с удивлением посмотрел на него.
— Ты чего, Славик, дорогой.
— Все. Езжай отсюда.
— Куда?
— Куда хочешь, идиот. Опоздали мы.
Когда все уехали, Игорь сел писать рапорт на имя Кафтанова. Он писал об этом странном вечере, о звонке Комарова, о грузине, появившемся за столом, о человеке, подложившем взятку.
Ему хотелось рассказать и о том, как его обидел Громов и о стычке с Кравцовым, и о том, что вообще последнее время творится в милиции.
Но вместо этого он писал сухие служебные фразы.
Закончив писать, он взглянул на часы. Час тридцать. Последний день сентября пошел.
Корнеев усмехнулся и поставил дату.
Кафтанов вошел в кабинет Громова и увидел Кравцова, сидящего в самом конце длинного стола для заседаний.
Кравцов не встал. И поэтому Кафтанов, игнорируя его, поздоровался только с Громовым.
— Андрей Петрович, — сказал Громов, — я мужик прямой, поэтому вокруг да около ходить не буду. Твоего Корнеева во взятке обвиняют.
— Кто?
— Гурам Тохадзе. Якобы Корнеев заставил Тохадзе пригласить его в ресторан и выманил у него 500 рублей и ценные подарки. В заявлении говорится, что Тохадзе может показать, куда Корнеев спрятал деньги и ценности.
— Это ложь. Я знакомился с рапортом Корнеева. Я знаю его много лет как офицера и коммуниста…
— Эка, куда хватил. Ну зачем же патетика, Андрей Петрович. Зачем? С какой стати Тохадзе оговаривать Корнеева? Да и мало ли в наших рядах случайных людей? А потом есть неопровержимые улики.
— Корнеев человек не случайный. Он предан делу. Дважды ранен, имеет награды… — настойчиво говорил Кафтанов.
— Мы с Кравцовым тоже имеем, но не кричим об этом.
— А о ваших наградах вообще молчать надо.
— Что вы сказали?
— А то, что слышали.
— Опять, товарищ Кафтанов, вы начинаете говорить в недопустимом тоне. Я принял решение: до выяснения обстоятельств отстранить Корнеева от дела Тохадзе. Этим займется подполковник Кравцов. Он докончит все, передаст следователю.
— И получит новую награду за задержание особо опасного преступника… — прервал его Кафтанов.
— Не так уж и опасен Тохадзе, Андрей Петрович.
— Корнеев вообще отстранен от работы?
— Нет, только по делу Тохадзе. Я назначил служебное расследование. Оно все и решит.
— Я обжалую ваши действия.
Кафтанов встал и, не прощаясь, направился к двери.
Москва. Октябрь.
В город пришло утро.
…Играл в теннис со Славой полковник Громов. Мяч стремительно менял положение. Громов играл уверенно и резко. В каждом его движении чувствовалась сила, ловкость, полная жизненная гармония.
…Нугзар Тохадзе, небритый, голый по пояс, шагал по камере. Пять шагов туда, пять обратно. Дверь с «волчком» и «кормушкой», нары, окно, забранное решеткой.
Пять шагов туда, пять обратно.
…Гурам Тохадзе в это же время вкусно завтракал в номере гостиницы. Жил он в «люксе». Из окна далеко видно московское утро. Гурам пил шампанское и ел творожники со сметаной
…Игорь Корнеев шел на работу. Он не торопился. Ему не хотелось идти в управление. Игорь постоял у метро «Новокузнецкая», покурил. Прочитал какую-то газету в витрине и направился к трамваю.
Вот подошел красный, еще влажно блестящий вагон.
А Игорь курил. Так он стоял, пропуская один трамвай за другим.
…Женя Звонков собирался на службу. Он принадлежал к той категории холостяков, у которых в квартире идеальный порядок. Все вещи занимают раз и навсегда отведенное им место. Женя осмотрел комнату, задернул на окнах шторы, запер дверь…
