Всё, дальше некуда, сказать ему, кажется, больше нечего. Он начисто переписал все на компьютере, и теперь экземпляр распечатки лежал перед ним на столе. С трудом, слово за словом, он реконструировал историю о человеке, который обманывал его, внушая, что шпионкой была его жена. И сам я, подумалось ему, был частью этого повествования, а не только хронистом.
Кой-какие свободные концы так и не получили объяснения. Так и висели, не вплетаясь в рассказ. Больше всего Валландер, пожалуй, ломал голову над Луизиными туфлями. Почему они аккуратно стояли рядом с нею там, на Вермдё? В конце концов он решил, что ее убили в другом месте и тогда она была разута. Тот, кто поставил туфли рядом с телом, особо не задумывался над своими действиями. Где Луиза находилась после своего исчезновения, тоже осталось загадкой. Возможно, ее держали в плену, пока кто-то не принял решение, что ради Хокана фон Энке она должна умереть.
Загадкой для Валландера остался и вопрос о камешках. О тех, какие он видел дома у Хокана фон Энке, о камешке, полученном им в подарок от Аткинса, и еще одном, замеченном на балконном столе у Джорджа Толбота. Насколько он понял, это были своего рода сувениры, взятые в шведских шхерах людьми, которые не должны бы находиться среди этих островов и скал. Но почему камешки со стола Хокана фон Энке потом пропали, он объяснить не сумел. Версий было много, но решить, которая из них справедлива, невозможно.
Время от времени он говорил по телефону с Аткинсом. Слышал, как тот плакал, говоря об утраченном друге. Об утраченных друзьях, всегда поправлял себя Аткинс. Он не забыл Луизу. Аткинс сказал, что приедет на похороны. Но в середине августа, когда состоялись похороны, не появился. И больше никогда Валландеру не звонил. Иногда он думал: о чем говорили Аткинс и Хокан фон Энке, когда встречались? Этого он никогда не узнает.
И еще кое о чем ему хотелось спросить Хокана и Луизу. Почему в среднем ящике стола царил такой кавардак? Собирался ли Хокан уехать в Камбоджу, если бы пришлось бежать? Не знал он и по какой причине Луиза сняла со счета двести тысяч крон. Когда квартиру в Стокгольме освобождали, никаких денег не нашли. Они исчезли неведомо куда.
Мертвые унесли с собой свои секреты. Вот и решение Стена Нурдландера убить Хокана фон Энке, а потом застрелиться самому тоже навсегда осталось для Валландера загадкой.
Иногда ему казалось, он понимает. А иногда было совершенно непостижимо.
В конце ноября, когда Валландера послали на краткосрочные курсы в Стокгольм, он взял напрокат машину и поехал в «Никласгорден». Вместе с Хансом, который так и не смог навестить свою незнакомую сестру. Щемящее для Валландера мгновение, когда он увидел Ханса у постели Сигне. Еще он часто думал о том, что Хокан фон Энке постоянно навещал свою дочь. Он на нее полагался, думал Валландер. Ей рискнул доверить свои секретные бумаги.
Он долго размышлял, стоит ли озаглавить написанное. В итоге титульный лист остался белым и чистым. Всего получилось 212 страниц. Он последний раз перелистал рукопись, задерживаясь местами, чтобы проверить, не ошибся ли. Все ж таки он, кажется, насколько это возможно, приблизился к правде.
Решил отослать материал Иттербергу. Не подписываясь. Пошлет по почте своей сестре Кристине в Стокгольм, с просьбой переправить пакет дальше. Иттерберг, конечно, вычислит, что отправитель — Валландер, но доказать не сможет.
Иттерберг — человек умный, думал Валландер. Он наилучшим образом распорядится тем, что я написал. И способен понять, почему я послал свои записки анонимно.
Однако он прекрасно понимал, что Иттерберг тоже может упереться в непреодолимую стену. Для многих шведов США по-прежнему остаются единственным спасителем. Без США Европа останется прямо-таки беззащитной. Может, никто и знать не захочет той правды, к которой пришел Валландер.
Он думал о шведских солдатах, направленных в Афганистан. Этого бы никогда не случилось, если б так не пожелали США. Не в открытую, но втихомолку, так же, как их подводные лодки с ведома шведских ВМС и шведских политиков прятались в наших водах в начале 1980-х. Или как 18 декабря 2001 года сотрудникам ЦРУ было дозволено схватить на шведской территории двух подозреваемых в терроризме египтян и в крайне унизительных обстоятельствах переправить их на пытки в американские тюрьмы. Он даже допускал, что разоблаченного Хокана фон Энке сочли бы героем, а не презренным изменником родины.
Ни в чем, думал он, нельзя быть уверенным на сто процентов. Ни в том, как будут истолкованы эти события, ни в том, как продолжится моя жизнь.
Он поставил точку, временно ли, нет ли.
Майский день выдался ясный, но прохладный. Около полудня он долго гулял с Юсси, который, похоже, совсем поправился. Когда приехала Линда — без Ханса, зато с Кларой, — Валландер успел сделать в доме уборку и проверить, что нигде не осталось бумаг, какие Линде видеть незачем. Клара в машине уснула. Валландер бережно взял девчушку на руки и перенес на диван. Держа ее на руках, он всегда испытывал ощущение, будто Линда вернулась в новом обличье.
Они сели за кухонный стол, стали пить кофе.
— Ты убирался? — спросила Линда.
— Весь день.
Она рассмеялась и покачала головой. Потом вдруг опять посерьезнела. Валландер знал, что трудности, через которые прошел Ханс, стали сильной встряской и для нее.
— Я хочу выйти на работу, — сказала она. — Не могу больше быть только матерью.
— Да ведь тебе осталось всего четыре месяца отпуска, а?
— Четыре месяца — очень долгий срок. Я замечаю, что стала раздражаться.
— На Клару?
— На саму себя.
— Это ты унаследовала от меня. Неугомонность и нетерпеливость.
— Да ты же всегда твердишь, что терпение — главная доблесть полицейского, верно?
— Но ведь это едва ли значит, что терпение появляется само собой.
Она отпила глоток кофе, обдумывая его слова.
— Я чувствую себя стариком, — сказал Валландер. — Каждое утро просыпаюсь с ощущением, что все идет ужасно быстро. Не знаю, бегу то ли за чем-то, то ли от чего-то. Просто бегу. Честно говоря, я ужасно боюсь старости.
— Подумай о дедушке! Он жил себе и жил, как обычно, и не думал о том, что стареет.
— Это неправда. Он боялся смерти.
— Может быть, иногда. Но не все время.
— Он был странный человек. Мне кажется, никто с ним не сравнится.
— Я сравнюсь.
— У тебя были с ним такие отношения, какие я утратил еще совсем юным. Иной раз мне думается, что отношения с моей сестрой Кристиной всегда складывались у него куда лучше. Может, с женщинами ему было легче? Я родился не того пола. Он не хотел иметь сына.
— Какие глупости. Сам знаешь.
— Глупости или нет, но я так думаю. Я боюсь старости.
Она вдруг протянула руку через стол, тронула его за плечо.
— Я заметила, что ты тревожишься. Но в глубине души знаешь, что это бессмысленно. С возрастом ничего поделать нельзя.
— Знаю, — кивнул Валландер. — Но порой кажется, что остается только сетовать.
Линда пробыла несколько часов. Они разговаривали, потом Клара проснулась и со счастливой улыбкой устремилась к Валландеру.
И вдруг Валландера поразил всеподавляющий ужас. Память снова исчезла. Он не знал, кто эта малышка, бегущая к нему. Конечно, он видел ее раньше, но понятия не имел, ни как ее зовут, ни что она здесь делает.
Его словно бы окутало безмолвие. Краски исчезли, оставили ему лишь черно-белый набросок.
Тень густела. И Курт Валландер медленно исчезал во мраке, который спустя несколько лет окончательно отправил его в пустую вселенную под названием болезнь Альцгеймера.
Вот и все. Повествование о Курте Валландере подошло к бесповоротному концу. Те годы — десять или больше, — что ему осталось прожить, это его собственное время, его и Линды, его и Клары, а больше ничье.
В мире вымысла допустимо многое. К примеру, иной раз я меняю ландшафт, чтобы никто не мог сказать: это было именно здесь! Именно здесь разыгрывались события!
Делается это, разумеется, затем, чтобы подчеркнуть разницу между вымышленным и реальным. То, что я пишу, могло бы происходить так, как я рассказываю. Но не обязательно так и происходило.
В этой книге много сдвигов такого рода, между происшедшим в реальности и тем, что можно себе помыслить.
Как и большинство авторов, я пишу, чтобы мир стал некоторым образом более постижимым. И тут вымысел порой превосходит документальный реализм.
Не имеет значения, существует где-то в Центральной Швеции лечебное учреждение под названием «Никласгорден» или нет. Не важно, есть ли в стокгольмском Эстермальме банкетный ресторан, где собирались флотские офицеры. Или кафе в пригороде Стокгольма, служащее той же цели. К примеру, может появиться командир подводной лодки по имени Ханс-Улов Фредхелль. А Мадонна в 2008-м в Копенгагене не выступала.
