— Больно мудрено выражаться ты стал, Павел Николаевич. — Все проще... Мы заперли в клетку тигра, а сами знаем, что клетка-то жидковата, она только для зайцев годится, клетка-то... А?
— Надо заменить клетку.
— Ха! — крякнул Невродов, откидываясь на спинку стула. — Замени. Попробуй замени, — повторил он.
— Сысцов сказал...
— Да знаю я, что сказал Сысцов! — он досадливо" махнул тяжелой розовой ладонью.
— Сысцов сказал, — настойчиво повторил Пафнутьев, — что пусть, дескать, все решает наш народный, самый справедливый суд. Следовательно, он дал добро на суд.
— Он и мне сказал примерно то же самое. Решайте, говорит.
— Он отрекся от Анцыферова.
— Как тебе это удалось? — усмехнулся Невродов.
— Сам не ожидал.
— Врешь. Ожидал. Все у тебя было просчитано...
— Ладно... Дело Халандовского я закрыл. Нет оснований для возбуждения.
— Я скажу ему, — кивнул Пафнутьев. — Он будет рад.
— Он — не знаю, а ты уже весь сияешь, — Невродов подозрительно посмотрел на Пафнутьева. — Как я понимаю, Халандовский — твой человек? Он не случайно оказался в этом деле? — Не дождавшись, ответа, Невродов задал еще один вопрос. — Он тверд? Он не откажется от своих показаний?
— Не должен.
— Показания у него хорошие. Продуманные. Вместе писали?
— Советовались, — неопределенно ответил Пафнутьев.
— Рука чувствуется. Тяжелая рука. За что ты его так, Анцышку-то?
— Заработал. Да вы и сами знаете.
— Что за бумаги у него были в сейфе? Или, скажем вроде как были?
— Они сейчас у Сысцова.
— Сработали, значит?
— Как видите.
— Опасный ты человек, Павел Николаевич. Я знаю... Мне девушки об этом говорят.
— До или после?
— Когда как... Смотря какая девушка.
— Девушки — ладно, сам разберешься. Но теперь тебе это говорит областной прокурор.
— Суд бы побыстрее, Валерий Александрович!
— Проведем. В этом месяце.
— И сколько светит Анцышке?
— Пусть решит суд, — уклонился Невродов от ответа. — Он ведь, как говорит Сысцов, народный, самый справедливый... Скоро присяжных заведут... То-то будет потехи!
— Почему?
— У нас ведь как народ воспитали... Чем суровее наказание, тем оно, вроде бы, справедливее. В Англии за убийство посадят на пять лет — страна в шоке, больно сурово. А у нас дадут десять лет строгого режима, и тоже страна впадает в шок — вроде оправдали.
— Так что, не будет присяжных?
— Не сразу, — Невродов повертел розовой ладонью в воздухе. — Мы с тобой не застанем.
— А где-то уже действует...
— Для газетчиков... Ладно, Бог с ними, с присяжными... Тут кот еще что... Сысцов звонил, советовался, — Невродов осторожно посмотрел на Пафнутьева, как бы решая с какой стороны ему лучше. зачти.
— И что же вы ему посоветовали?
— А ты знаешь, о чем он спрашивал?
— Конечно, — Пафнутьев легкомысленно передернул плечами. — Чего тут догадываться... Сейчас на повестке дня один вопрос — кого в кабинет Анцышки посадить.
— Правильно, — кивнул Невродов. — Я буду с тобой откровенен, Павел Николаевич... Он сам назвал тою фамилию. Как, дескать, смотришь... Мне не трудно было сказать, что ты грамотный юрист, что ты молод и энергичен... Н так далее. Это была бы с моей стороны поддержка, согласие с тем, что назначение получишь именно ты. Но я этого не сделал.
— Хороший ход, — одобрил Пафнутьев.
— Ты думаешь? — удивился Невродов, ожидавший другого ответа.
— Все правильно, Валерий Александрович. Поддержите вы меня, и сразу проступают очертания нашего сговора. А поскольку вы от меня отреклись, то проделанная работа стала выглядеть чище, естественнее.
— Ты действительно так думаешь? — недоверчиво спросил Невродов. И Пафнутьев только сейчас понял, почему прокурор так долго молчал в начале разговора. Нет, он не наслаждался молчанием, он просто не знал с чего начать.
— Сысцов вас испытывал. Он проверял — не для меня ли вы освободили место... И убедился, что мы не столь испорчены, как он подумал. Я не гожусь в прокуроры, Валерий Александрович. Я еще не все испытания прошел, он не настолько мне доверяет, чтобы...
— Он и мне не очень доверяет.
— Ладно... Кого вы предложили?
— Своего зама, — Невродов не спускал с Пафнутьева маленьких настороженных глазок, пытаясь поймать малейшее недовольство, обиду. Но нет, ничего подозрительного не увидел. Пафнутьев оставался благодушен и улыбчив, слова произносил легко, никакого второго смысла за ними не просматривалось. И Невродов опять насторожился — с чего бы это?
— Пусть зам, — согласился Пафнутьев. — Вы ему доверяете?
— Пока был замом... Доверял. Получив отдельные кабинеты люди часто меняются на нечто противоположное. Но тут уж ничего не поделаешь. Приходится рисковать. И это, Павел Николаевич... Только честно... Обиды нет?
— Все в порядке, Валерий Александрович, все в порядке... Если мы и дальше будем в одной упряжке, если наш сговор не нарушится от некоторых штатных перемещений... Мне ничего больше и не надо! — заверил Пафнутьев со всей искренностью, на которую только был способен. Но искренность — это было не то качество, которому доверял областной прокурор.
— Да? — переспросил Невродов. — Ну, хорошо... Пусть так.
— И тему закрываем, — добавил Пафнутьев.
— Закрыли. Тогда у меня напрашивается еще один вопрос, Павел Николаевич... Кто следующий?
— Байрамов, — негромко произнес Пафнутьев.
— Что? — удивился Невродов. — Я правильно услышал?
— Байрамов, — повторил Пафнутьев еще тише и оттого его ответ прозвучал еще тверже.
— Я — пас, — также тихо произнес Невродов.
— Не понял?
— Выхожу из игры. Анцыферов ладно, тут можно проиграть, можно и выиграть... Но Байрамов — это нечто другое. Тут выиграть невозможно. Исключено в принципе. Новая формация.
— Мутант? — спросил Пафнутьев.
— Называй его как хочешь... Мутант, кстати, не самое худшее определение.
— Областной прокурор бессилен против торгаша? — уточнил Пафнутьев, пытаясь подзадорить Невродова. Но тот был спокоен и непробиваем.
— Если ты пожелал выразиться так — пожалуйста. И на твой вопрос отвечаю утвердительно. Да, областной прокурор бессилен против торгаша. Павел Николаевич, я тебя должен предупредить... Байрамов играет без правил. Когда тебе покажется, что ты его победил, прижал, уличил и оформил документы... Вот тогда и подстережет тебя главная опасность.
— В чем же она?
— Тебя просто прошьют автоматной очередью. В подъезде собственного дома. На глазах десятков свидетелей. Но в деле свидетелей не будет. Ни одного. А если кто-то решится сказать нечто существенное, прошьют и его. Впрочем, ему могут отрезать голову, как это собирались сделать тебе. Знаешь, что тебя спасло, Павел Николаевич? Сверхчеловеческая ненависть к тебе же... Им ничего не стоило зарезать тебя, пристрелить, сбить машиной. Но им хотелось расправиться с тобой не только раз и навсегда, но и покрасивше, пострашнее... На следующий раз они не будут заниматься этими опереточными постановками с ванной, отрезанной головой, не будут играть ножичком на твоих глазах.:. Они поступят так, как обычно и поступают в таких случаях. Для тебя это, конечно, будет гуманнее, но итог будет все тем же.
— Неужели все так сурово?
— А ты еще этого не понял?
— Значит, полная обреченность? — продолжал настаивать Пафнутьев.
— Не думаю, что это именно полная обреченность... Но что это обреченность на данном этапе исторического развития, — Невродов усмехнулся, смягчая выспреннюю фразу, — в этом нет сомнения.
— Но с Анцыферовым мы справились?
— Теперь я вижу, что тебе и в самом деле рановато занимать пост прокурора города, — Невродов посмотрел На Пафнутьева почти с жалостью. — Прежде всего, я не могу сказать, что мы уже справились с Анцыферовым. Все впереди. Да, мы нанесли удар, неожиданный и потому производящий впечатление успешного. А во-вторых, мы расправились, если расправились... Со своим же. Ты на чем-то сыграл, я слукавил, Анцыферов по глупости сам подставил бок...
— Неужели все так сурово, — повторил Пафнутьев, но уже без вопроса.
— Скажу тебе, Павел Николаевич, еще одно... — Невродов наклонился к столу, чтобы быть ближе к Пафнутьеву, и проговорил чуть слышно, — Сысцов так просто Байрамова не отдаст. Анцыферова отдал, а его — нет.
— Это догадки, или есть основания?
— Областному прокурору не положено опираться на догадки, — Невродов встал, подошел к двери, выглянул в приемную и, закрыв дверь плотнее, вернулся к своему столу. — Так что? Ты не хочешь поменять цель?
— Авось! — Пафнутьев махнул рукой, как бы отбрасывая все страхи, которыми пытался остановить его Невродов, — Павел Николаевич... Мы с тобой с некоторых пор стали вроде соратников по борьбе... Или по интригам, называй наше сотрудничество, как знаешь. Но я стараюсь быть верным соратником. В данном "случае моя верность по отношению к тебе заключается в том, что я честно и откровенно предупреждаю тебя о грозящей опасности.
