– Да.
– Это самое главное! Можно приниматься за работу.
18 августа 2002 года
Санкт Петербург
Третий отдел СЕИВК
– Рад вас видеть в добром здравии, сударь…
И ведь в самом деле рад. Что же это за люди такие, откуда они берутся. Люди ли это?
– Я тоже рад, господин тайный советник.
Путилов улыбнулся – тонкой, острой как бритва улыбкой
– Действительный тайный советник. Звание присвоено позавчера.
– Вот как? За какие такие заслуги, позвольте полюбопытствовать?
– За заслуги в деле обеспечения безопасности Государства Российского, я так полагаю. У вас есть другое мнение.
Интересно – он и в самом деле такой придурок – или просто притворяется?
– Хороши заслуги. Повторение "десятого сентября" менее чем через год после событий в Северной Америке. Гибель Государя.
Путилов покачал головой
– Сударь, вы ищете ссоры?
– Ссоры? Помилуй Бог.
– И, тем не менее, я требую объяснений. Вами сказано слишком много, князь – и одновременно слишком мало.
– Мною сказано достаточно. После всего случившегося любой руководитель разведслужбы войдет с прошением на Высочайшее имя об отставке.
– Не мне вам объяснять, как это произошло. Военная разведка заигралась в игры. Под ее крылом и при прямом руководстве руководителя службы готовились террористы-смертники, незаконно передавались ядерные технологии, готовились никем не санкционированные боевые операции. Вы сами, князь едва не погибли из-за этих игр военных. Штанников застрелился, думаю этого более чем достаточно.
И в самом деле, не понимает.
– Господин Путилов. Я намекну – только намекну. Известные вам персоны в Багдаде, а скорее всего и не только в Багдаде ведут деятельность, о которой вы не можете не знать. Более того – вы ее прямо контролируете и направляете. Это – позор для русского офицерства. Все то, что произошло – произошло из-за вашей схватки с военной разведкой, за власть, за влияние, за бюджетные ассигнования. Британская и австро-венгерская разведки прекрасно воспользовались этим, они сидят на трибунах Колизея и хлопают в ладоши, пока мы рвем друг друга на куски как дикие звери. Я не могу осуждать ни вас, ни людей из Багдада, поскольку и сам когда-то занимался тем же самым – но отношение высказать могу. Мы с вами – вы, я, они – в дерьме по самые уши, и кровавые пятна на наших мундирах уже не отстирать. Разница между вами и мной – в том, что я понимаю, какое зло творим мы все – а вы это злом не считаете. Разница между нами и генералом Штанниковым – в том, что у него хватило духу застрелиться. Теперь давайте работать.
Оперативное время одиннадцать часов сорок одна минута
19 августа 2002 года
Где-то под Санкт Петербургом
Это тоже был бункер. В России, долгие годы готовившейся к войне их вообще было много, этих бункеров, их строили до начала девяностых, пока не решили что достаточно. Тогда, в начале девяностых призрак войны, призрак безумного ядерного апокалипсиса, когда сотни миллионов, даже миллиарды людей жили в постоянном страхе – он отступил.
Но теперь призрак вернулся, и безумная ухмылка его преследовала каждого из тех, кто собрался сейчас в этом бункере, расположенном под действующим цементным заводом в окрестностях столицы Российской Империи. Призраку нравилось питаться страхом людей, это была его пища, и сейчас он напитался впервые – впервые за много лет. Но ему это было мало – ибо сейчас боялись отдельные люди – а ему надо было, чтобы боялись, как и раньше – сотни миллионов. И процесс уже пошел…
– Господа, приступим.
Государю Российскому, получается, что еще новоизбранному Царю Польскому и Шаху Персидскому Николаю еще трудно давалась роль самодержца, он не привык к ней. Он честно готовился к ней, постигая самые разные науки, которые следовало бы знать Самодержцу. Но он был молод – моложе почти всех тех, кто собрался сейчас под землей, чтобы решить, возможно, самую большую проблему, которая вставала перед страной и перед престолом за последние пятьдесят лет. Он не был готов и ждал, что судьба подарит ему еще лет десять нормальной жизни, даст пережить любовную горячку и воспитать сына, чтобы потом, со спокойной совестью и холодной головой окунуться в дела государственные. Но судьба редко проявляет благосклонность – и сейчас Государь Николай Третий находился во главе старого, покрытого пылью стола, за его спиной красовался потускневшей позолотой двуглавый орел, а на него смотрели люди, сидевшие по обе стороны стола. Они смотрели на него, как на человека, который знает все и может решить любую проблему – и он не мог, не имел права признаться им, что не знает что делать, и что напуган. Да, да, он – русский офицер-разведчик, смело шедший навстречу смерти и ведший за собой людей был по-настоящему напуган, возможно, впервые в жизни. Потому что он был честным человеком, он понимал и осознавал меру ответственности, которая была возложена на его плечи. Тогда он рисковал своей жизнью и жизнями солдат его роты – сейчас же на нем лежала ответственность за все огромное государство, за империю. И, наверное – за все человечество и за его дальнейшую судьбу – тоже. При обмене ядерными ударами, спровоцированном безумцами, не выживет никто. Победителей не будет.
– Прежде всего, господа, хочу предупредить всех о том, что все, что здесь будет сказано и вами услышано, является государственной тайной и не может быть разглашено ни при каких обстоятельствах. Каждый должен понимать, какую ответственность принимаем на себя мы все. Обет вечного молчания – вот наиболее точное определение того, что мы должны принять на себя. Если кто-то не готов к этому, если кто-то не уверен в себе – тот может сейчас встать и выйти из-за этого стола, и никто его не осудит ни сейчас, ни в будущем. Итак, господа?
Все остались на своих места, только пожилой человек, в плохо сидящем, обсыпанном пеплом костюме, в очках с толстыми линзами, нервно сглотнул слюну.
– Хорошо. В таком случае – давайте представимся друг другу. Некоторые из нас незнакомы, а это недопустимо. Начнем с вас, сударь.
Невысокий человек, одетый в военную форму без наград, погон и знаков различия, довольно молодой, но с ранней сединой в волосах встал со своего места.
– Генерал от авиации Вавилов Константин Юрьевич, командование специальных операций, командующий.
– Спасибо, генерал, дальше.
Хорошо всем известный человек, среднего роста, начавший лысеть.
– Путилов Владимир Владимирович, Третье отделение Собственной, его императорского величества канцелярии
Третий – высокий, худощавый, с татарской короткой бородкой без усов, с пристальным, липким взглядом
– Тайный советник Ахметов Фикрет Факирович, несменяемый товарищ министра внутренних дел.
Тот самый профессор – он вскочил на ноги, слово боялся опоздать.
– Доктор физики, глава кафедры ядерной физики Санкт-Петербургского университета, профессор Вахрамеев Владимир Витольдович.
В голосе ученого было такое волнение, что счел необходимым вмешаться государь
– Спокойнее, Владимир Витольдович, спокойнее. Здесь все свои и мы делаем одно дело. Ваш вклад не менее важен, чем вклад, который вносим мы все. Присядьте и успокойтесь.
– Благодарю, Ваше Величество…
Не было никого от ГРУ. ГРУ было ослаблено и находилось в опале. По моему мнению – напрасно, виновны всегда отдельные люди, но не ведомство в целом.
– Генрих Григорьевич Вольке, генерал-полковник, начальник штаба ракетных войск стратегического назначения – представился, не вставая, немец, сидевший рядом со мной и писавший что-то в блокноте. Я умудрился заглянуть мельком в блокнот и с удивлением увидел, что мой сосед решает какой-то шахматный дебют, расписывает ходы.
Настало и мое время. И что мне говорить?
– Александр Воронцов, контр-адмирал Российского Флота
Надеюсь, звание то у меня не забрали, в принципе и не могли забрать это не так то просто.
Государь поднял руку, требуя тишины
– Высочайшим повелением, с сего дня контр-адмирал Воронцов назначается министром без портфеля Моего кабинета и координатором оперативной деятельности всех специальных служб. Такова Моя воля, господа!
Молчание. Стремительно белеющее лицо действительного тайного советника Путилова – вот он то – как раз не ожидал. Любопытствующий взгляд профессора – он тоже заметил и сейчас переводит взор с меня на Путилова, стремясь понять, что происходит. Скрип карандаша Вольке – ему до этого нет никакого дела, он придумывает ходы на шахматной доске, чтобы изначально, уже в дебюте поставить противника в заведомо проигрышное положение. И все бы ничего – да только в проигрышном положении оказываемся сейчас мы. Нам сейчас надо рассчитывать не на то чтобы выиграть эту партию, господин Вольке – нам надо просто ее не проиграть.
