— Позвольте, я вам помогу, — любезно ответила Анника Джаннини. — Вы боитесь, что я не обеспечу Лисбет Саландер полноценной защиты.
— В этом нет ничего оскорбительного, — сказал Экстрём. — Я не ставлю под сомнение вашу компетентность. Я лишь указываю на то, что у вас нет опыта.
— Я понимаю. Позвольте сказать, что я с вами полностью согласна. У меня совсем нет опыта в уголовных делах.
— И тем не менее вы последовательно отказывались от помощи значительно более опытных адвокатов…
— В соответствии с желанием моей клиентки. Лисбет Саландер хочет видеть своим адвокатом меня, и через два дня я буду представлять ее интересы в суде.
Она вежливо улыбнулась.
— О'кей. Но меня интересует, неужели вы на полном серьезе собираетесь представить суду содержание этого сочинения?
— Естественно. Это история Лисбет Саландер.
Экстрём с Фасте покосились друг на друга. Фасте поднял брови. Он не понимал, чего, собственно, Экстрём добивается. Если Джаннини не соображает, что полностью потопит свою клиентку, то какое, черт подери, до этого дело прокурору. Надо просто с благодарностью согласиться и покончить с этим делом.
Фасте ни на секунду не сомневался в том, что Саландер совершенно чокнутая. Он пытался, привлекая все свои навыки, заставить ее сказать хотя бы, где она живет. Но эта проклятая девчонка допрос за допросом сидела, словно язык проглотила, и разглядывала стену у него за спиной. Она отказывалась принимать из его рук сигареты, кофе или прохладительные напитки. Она никак не реагировала, когда он к ней взывал или, в минуты сильного раздражения, повышал голос.
Никакие другие допросы в жизни Ханса Фасте не стоили ему столько нервов.
Он вздохнул.
— Фру Джаннини, — сказал в конце концов Экстрём. — Я считаю, что вашу клиентку следовало бы избавить от суда. Она больна. Я опираюсь на результаты высококвалифицированной судебно-медицинской экспертизы. Саландер следует предоставить психиатрическое лечение, в котором она уже давно нуждается.
— В таком случае вы, вероятно, предложите это в суде.
— Разумеется. В мои задачи не входит учить вас, как строить ее защиту. Но если вы всерьез намерены придерживаться этой линии, то складывается совершенно абсурдная ситуация. Автобиография содержит безумные и беспочвенные обвинения в адрес ряда лиц… особенно в адрес ее бывшего опекуна, адвоката Бьюрмана, и доктора Петера Телеборьяна. Надеюсь, вы всерьез не думаете, что суд примет во внимание какие-либо заявления, которые, без всякого намека на доказательства, ставят под сомнение деятельность Телеборьяна. Этот документ просто станет — прошу простить за сравнение — последним гвоздем в крышке гроба вашей клиентки.
— Я понимаю.
— Вы можете во время процесса заявить, что она не больна, и потребовать дополнительной судебно-медицинской экспертизы, и тогда дело будет передано в Государственное управление судебной медицины. Но, честно говоря, при наличии этой объяснительной записки от Саландер нет никакого сомнения в том, что любые другие судебные психиатры придут к такому же выводу, как Петер Телеборьян. Ее собственный рассказ подкрепляет все документы о том, что у нее параноидальная шизофрения.
Анника Джаннини вежливо улыбнулась.
— Ведь существует и альтернативный вариант, — сказала она.
— Какой? — поинтересовался Экстрём.
— Ну, что ее рассказ абсолютно правдив и что суд решит ему поверить.
Прокурор Экстрём был явно очень удивлен. Потом он почтительно улыбнулся и погладил бородку.
*
Усевшись за маленький столик, стоявший у него в комнате возле окна, Фредрик Клинтон внимательно слушал Георга Нюстрёма и Юнаса Сандберга. Все лицо у него было в глубоких морщинах, но глаза, благодаря напряженному и сосредоточенному взгляду, казались двумя черными точками.
— Мы следили за телефонными разговорами и электронной почтой главных сотрудников «Миллениума» начиная с апреля, — сказал Клинтон. — Наблюдение показывало, что Блумквист, Малин Эрикссон и этот Кортес близки к отчаянию. Мы прочли предварительный вариант следующего номера «Миллениума». Похоже, что Блумквист теперь и сам признает, что Саландер все-таки ненормальная. Он пытается оправдывать ее в социальном плане — дескать, она не имела от общества той поддержки, которую должна была бы получить, и поэтому вина за ее попытку убить отца лежит далеко не только на ней… но эти рассуждения ведь совершенно ничего не значат. Там нет ни слова о вторжении в его квартиру или о нападении на его сестру в Гётеборге и об исчезнувших отчетах. Он знает, что ничего не может доказать.
— В этом-то и проблема, — заметил Юнас Сандберг. — Блумквист явно должен понимать, что что-то не так. Но он ведет себя так, будто ничего не замечает. Простите, но это не в стиле «Миллениума». Кроме того, в редакцию вернулась Эрика Бергер. Весь следующий номер «Миллениума» настолько пуст и бессодержателен, что представляется просто насмешкой.
— Что ты хочешь сказать… что это фальшивка?
Юнас Сандберг вздохнул.
— Летний номер «Миллениума» вообще-то должен был выйти в последнюю неделю июня. Судя по тому, что Малин Эрикссон писала по электронной почте Микаэлю Блумквисту, этот номер должен печататься на одном предприятии в Сёдертелье. Но когда я сегодня связался с предприятием, оказалось, что им еще даже не сдали оригинал. У них имеется только коммерческое предложение, полученное месяц назад.
— Хм, — произнес Фредрик Клинтон.
— Где они печатались раньше?
— В некой типографии в Моргонгове. Я позвонил туда, сделав вид, что работаю в «Миллениуме», и спросил, как далеко они продвинулись. Директор типографии отказался говорить на эту тему. Я собираюсь вечером туда наведаться.
— Ясно. Георг?
— Я прошелся по всем доступным телефонным разговорам за последнюю неделю, — сказал Нюстрём. — Странно, но никто из сотрудников «Миллениума» не обсуждает ничего, связанного с судом или с делом Залаченко.
— Ничего?
— Да. Упоминания об этом всплывают только в разговорах с людьми, не имеющими отношения к «Миллениуму». Вот, послушайте. Микаэлю Блумквисту звонит репортер из газеты «Афтонбладет» и интересуется, может ли тот как-то прокомментировать приближающийся процесс.
Он поставил на стол магнитофон.
— Сорри, без комментариев.
— Вы же участвовали в этой истории с самого начала. Ведь это вы обнаружили Саландер в Госсеберге. И вы пока не опубликовали ни единого слова. Когда вы собираетесь что-нибудь напечатать?
— Когда сочту целесообразным. При условии, что мне будет что печатать.
— Но материал у вас есть?
— Ну, купите «Миллениум» и все узнаете.
Он выключил магнитофон.
— Раньше мы как-то об этом не задумывались, но я вернулся назад и прослушал разговоры выборочно. Так было все время. Он обсуждает дело Залаченко почти исключительно в общих словах. Не говорит об этом даже с сестрой, хотя она адвокат Саландер.
— Может, ему действительно нечего сказать.
— Он последовательно отказывается делать какие бы то ни было предположения. Такое впечатление, что он круглосуточно живет в редакции и почти не бывает дома на Бельмансгатан. А если он круглосуточно работает, то должен был бы создать нечто большее, чем эта ерунда в очередном номере «Миллениума».
— А прослушивать редакцию мы по-прежнему не можем?
— Нет, — вступил в разговор Юнас Сандберг. — В редакции постоянно кто-нибудь находится. Это тоже примечательно.
— Хм?
— С того дня, как мы побывали в квартире у Блумквиста, в редакции все время кто-то есть. Блумквист там днюет и ночует, в его кабинете постоянно горит свет. Если не он, то Кортес, или Малин Эрикссон, или этот гомик… э-э, Кристер Мальм.
Клинтон провел рукой по подбородку и ненадолго задумался.
— Ладно. Выводы?
Георг Нюстрём немного поколебался.
— Ну… за неимением лучшего, я предположил бы, что они разыгрывают для нас спектакль.
Клинтон почувствовал, как волосы на голове шевельнулись.
— Почему мы не заметили этого раньше?
— Мы слушали то, что говорится, а не то, что не говорится. Мы радовались, замечая их растерянность или читая их электронную почту. Блумквист понимает, что кто-то похитил отчет о Саландер девяносто первого года и у него, и у сестры. Но что же ему, черт побери, делать?
— Они не заявляли в полицию о нападении?
Нюстрём помотал головой.
— Джаннини присутствует на допросах Саландер. Она любезна, но не говорит ничего существенного. А Саландер просто молчит.
— Но это ведь нам на руку. Чем меньше она открывает рот, тем лучше. Что говорит Фасте?
— Я встречался с ним два часа назад. Он как раз получил эти показания Саландер.
Он показал на лежавшую на коленях у Клинтона копию.
