Обнаружив, что он стоит у окна, выходящего в сад, Вудроу раздвинул занавески и увидел цветущие кусты, которыми так гордился Джастин, когда устраивал для сотрудников «канцелярии» экскурсии по своему Элезиуму и угощал их клубникой со сливками и холодным белым вином. «Один год садоводства в Кении равен десяти в Англии», — говорил он, проходя по кабинетам «канцелярии» и даря цветы мужчинам и женщинам. Собственно, и похвалиться-то он мог лишь своими знаниями по садоводству. Вудроу оглядел склон. Дом Куэйлов находился совсем рядом с его. По ночам они могли видеть огни друг друга. Вот и сейчас он видел окно, из которого так часто смотрел на дом Куэйлов. Внезапно он почувствовал, что вот-вот расплачется. Ее волосы касались его лица. Он мог плавать в ее глазах, вдыхать аромат ее духов и запах теплой травы, который исходил от нее, когда он танцевал с ней на Рождество в «Мутайга-клаб» и случайно ткнулся носом в ее волосы. «Это занавески, — осознал он, ожидая, когда желание расплакаться сойдет на нет. — Они сохранили ее запах, а я стою совсем рядом». Импульсивно он схватил занавеску обеими руками, чтобы зарыться в нее лицом.
— Спасибо, Сэнди. Извини, что заставил тебя ждать.
Он обернулся, отбросив занавеску. Джастин стоял в дверном проеме, вроде бы раскрасневшийся, как и Вудроу, с длинным, желто-оранжевым, похожим на сардельку, кожаным саквояжем «гладстон»,[15] туго набитым, с медными заклепками, углами, замками.
— Все в порядке, старина? Долг чести уплачен? — спросил Вудроу, захваченный врасплох, но, как и положено хорошему дипломату, быстро пришедший в себя. — Вот и отлично. Тогда в путь. Ты взял все, что хотел?
— Полагаю, что да. Да. Вроде бы все.
— Твоему голосу недостает уверенности.
— Правда? Да нет, забрал все. Это ее отца, — он указал на саквояж.
— Такой больше подходит незаконно практикующему акушеру, — дружелюбно заметил Вудроу.
Предложил помочь, но Джастин предпочел нести свою добычу сам. Вудроу залез в минивэн, Джастин последовал за ним, сел, не выпуская из руки потертые кожаные ручки саквояжа. Сквозь тонкие стены до них долетали выкрики журналистов:
— Вы полагаете, Блюм прикончил ее, мистер Куэйл?
— Эй, Джастин, мой босс готов заплатить кучу баксов.
Из дома, перекрывая телефонные звонки, доносился детский плач. Вудроу не сразу понял, что слышит рыдания Мустафы.
Первоначальная реакция газет на убийство Тессы не оправдала страхов Вудроу и посла. «Эти засранцы, которые без труда могли раздуть из мухи слона, — осторожно заметил Коулридж, — в равной степени оказались способны не увидеть за деревьями леса». И действительно, поначалу они и не увидели. «Жена английского дипломата гибнет от рук убийц из буша». Именно так откликнулись на происшедшее и влиятельные издания, и таблоиды. Основной упор делался на то, что во всем мире растет опасность, которой подвергаются сотрудники агентств, занятых доставкой и распределением гуманитарной помощи. Передовицы клеймили ООН за неспособность защитить своих сотрудников и все возрастающую цену, которую приходится платить за эту самую гуманитарную помощь. Читающая публика много чего узнала о племенах, которые не признают законов, практикуют ритуальные убийства и колдовство и даже торгуют человеческой кожей. Немало было написано о бандах головорезов, состоящих из нелегальных иммигрантов из Судана, Сомали и Эфиопии. Но никто не упомянул о том, что последнюю свою ночь Тесса провела в одном бунгало с Блюмом, куда они удалились после ужина на глазах всех работников и гостей «Оазис-лодж». Блюм проходил в статьях как сотрудник «бельгийской благотворительной организации», что соответствовало действительности, «медицинский консультант ООН», не соответствовало, или «эксперт по тропическим болезням», к которым он не имел ни малейшего отношения. Высказывались предположения, что его взяли в заложники, чтобы потребовать за него выкуп или убить.
Между многоопытным доктором Блюмом и его прекрасной юной протеже пресса усматривала только одну связь: они занимались организацией гуманитарной помощи страждущим африканцам. И все. Ной попал только в первые издания, а потом умер вторично. Черная кровь, это знал каждый новобранец Флит-стрит,[16] на сенсацию не тянула, но отрубленная голова стоила упоминания. В центр внимания, само собой, попала Тесса, девушка из высшего общества, ставшая оксбриджским[17] адвокатом, принцесса Диана африканских бедняков, мать Тереза найробийских трущоб и ангел Форин-оффис, которая близко к сердцу принимала судьбу каждого человека. В передовой статье «Гардиан» делался упор на то, что женщина-дипломат, символ нового тысячелетия (sic[18]), встретила смерть в обнаруженной Лики колыбели человечества. Из этого следовал вывод о том, что, несмотря на изменяющиеся к лучшему отношения между расами, мы не можем заглушить скважины дикости, которые имеют место быть в глубинах сердца каждого человека. Передовица произвела бы очень сильное впечатление, но, к сожалению, ведущий редактор номера, плохо знакомый с географией африканского континента, указал, что Тессу убили на берегах озера Танганьика, а не Туркана.
И, конечно же, страницы газет пестрели ее фотографиями. Крохотная Тесса на руках отца-судьи, в те дни, когда Его честь был никому не известным барристером, пытающимся прожить на годовой доход в полмиллиона фунтов стерлингов. Десятилетняя Тесса с косичками и в джодпурах[19] в частной школе, с послушным пони на заднем плане (хотя мать Тессы была итальянской графиней, родители, одобрительно отмечала пресса, решили дать ей британское образование). Золотая девушка Тесса в бикини, с грациозной, еще не перерезанной шеей. Тесса в дерзко сдвинутой набок академической шапке, мантии и мини-юбке. Тесса в нелепом одеянии британского барристера, идущая по стопам своего отца. Тесса в день свадьбы, рядом с итонцем[20] Джастином, улыбающимся мудрой итонской улыбкой.
В отношении Джастина пресса вела себя на удивление сдержанно, и потому, что журналисты не хотели бросать тень на сверкающий образ своей новой героини, и потому, что говорить было особенно нечего. Джастина называли «одним из надежных сотрудников среднего эшелона Форин-оффис», «рабочей лошадкой», «карьерным дипломатом», «стойким холостяком, который до свадьбы успел поработать в самых горячих точках, включая Аден и Бейрут». Коллеги в один голос отмечали его хладнокровие в кризисных ситуациях. В Найроби он председательствовал на «международном форуме по использованию новейших технологий в организации гуманитарной помощи». Никто не употребил слова «неудачник». Как ни странно, в распоряжении газет оказалось множество фотографий Джастина, как до, так и после свадьбы. На фото из семейного альбома на губах юноши играла туманная улыбка, словно он уже тогда предчувствовал, что останется вдовцом. Под давлением Глории Джастин признался, что его фотографию вырезали из группового снимка итонской команды по регби.
— Я и не знала, что ты играл в регби, Джастин! — воскликнула она, взявшая за правило каждое утро, после завтрака, приносить ему письма с соболезнованиями и газетные вырезки, присылаемые из посольства. — Так ты у нас спортсмен.
— Никакой я не спортсмен, — с жаром, который так нравился в нем Глории, возразил Джастин. — Меня загнал в команду заведующий пансионом, настоящий бандит, который считал, что мы не станем мужчинами, если не изувечим друг друга. Школа не имела права разрешать публикацию этой фотографии, — а, поостыв, добавил: — Я очень тебе благодарен, Глория.
Впрочем, как докладывала она Элен, Джастин благодарил ее за все: за еду и питье, за тюремную камеру, за прогулки по саду и маленькие семинары о грунтовых растениях (особо похвалил ее за бурачок, белый и пурпурный, который она, после долгих уговоров с его стороны, рассадила под хлопковым деревом), за ее помощь в организации приближающихся похорон, в том числе и за поездку с Джексоном на кладбище и в похоронное бюро, поскольку по приказу из Лондона Джастину запретили появляться на людях до тех пор, пока не уляжется шум, вызванный этим громким убийством. Соответствующее письмо, полученное из Форин-оффис по факсу и подписанное Элисон Лендсбюри, начальником управления по кадрам, вызвало крайнее возмущение Глории. Потом она не могла припомнить другого случая, когда тоже едва не вышла из себя.
— Джастин, они же просто издеваются над тобой. «Сдайте ключи от вашего дома, пока властями не будут приняты соответствующие меры». Надо же до такого дойти! Какими властями? Кенийскими? Или этими детективами из Скотленд-Ярда, которые до сих пор не удосужились позвонить тебе?
— Но, Глория, я уже побывал в моем доме, — напомнил Джастин, пытаясь ее успокоить. — Зачем ввязываться в сражение, которое уже выиграно? Когда нас ждут на кладбище?
